Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Нынешний месяц "двести лет назад" будет скроен по не совсем привычным лекалам. За этот год стало уже привычным двухчастёвое построение, в первой из которых - "приключения Пушкина", а во второй - как это называлось в тогдашних журналах - "смѣсь". А не попытаться дли нам уйти от традиционных канонов? Да! Этак, знаете ли, побунтовать немного, покапризничать?.. К Пушкину мы, разумеется, заглянем - и вовсе даже "не ненадолго", но центральной фигурою сегодняшнего путешествия мне захотелось видеть... государя Александра Павловича.
В прошлой публикации я не упомянул о том, что в середине августа Александр пускается в последний свой большой вояж по Империи. "Последний" - ежели не считать, конечно, своего отъезда из столицы в 1825-м: но то было путешествие в один конец и геометрически, и географически абсолютно логичное, а нынешнее включало в себя самые удивительные по разбросанности своей точки на имперской карте - Пенза, Тамбов, Урал с Вяткою и Екатеринбургом, Вологда, Новгород... Что гнало его из насиженного уютного Петербурга? Отчего практически вся вторая половина жизни его была в пути? "Государь как бы хотел заглушить овладевшее им мрачное настроение духа беспрестанной переменой мест и впечатлений" - предполагал историк Шильдер. Сам же Император в ходе того самого турне 1824-го признался тамбовскому губернатору Миронову: "Когда подумаю, как мало ещё сделано внутри государства, то эта мысль ложится мне на сердце, как десятипудовая гиря. От этого устаю".
Интересным выглядит и мнение о персоне Александра Павловича князя Петра Вяземского - мемуариста и историка весьма вдумчивого, хоть и небесспорного:
Трудно найти в истории личность более величественную, вызывающую более сочувствия и во многом более загадочную, чем личность Александра. Но для исследования подобного характера нужны свойства ума высокого и беспристрастного, нужна проницательность глубокого сердцеведца. Нужно отречься от пошлых и дюжинных соображений, почерпнутых из первого попавшего на глаза учебника и букваря
Итак, как же встречал народ своего царя? Свидетельств о том путешествии достаточно, начнём, пожалуй, с сентябрьской переписки наших любимцев - братьев Булгаковых...
- После Рязани не имеем еще известий о государе. Первые будут из Тамбова. Прекрасный анекдот рассказывали вчера о старушке одной, которая на станции между Серпуховым и Каширой подошла к Илье Ивановичу (Байкову, знаменитому кучеру императора) и спрашивает: «Ты, батюшка, свиты царской?» – «Так!» – «Скажи, батюшка, что делает мой Иван?» – «Иван?» – «Да, Иван Петров». – «Да кто этот Иван, где он живет?» – «Во дворце есть истопник, – не помню, батюшка, его имени; ну Иван, мой сын, у него помощником». Илья, смеясь во все горло, отвечал, чтобы позабавиться над старушкою, что не знает, а что это разве один государь может только знать. Между тем государь, услышав смех Ильи, стал подходить к нему, чтобы узнать причину, а старушка – к нему в ноги. Император думал, что, верно, просьба есть в руках. «Что ты хочешь, старуха?» – «Батюшка, скажи мне только об моем Иване, да получил ли он 10 рублей; я ему послала прошлого года, да он, вишь, ничего не пишет». Государь подозвал Илью, который знал о том не более, и тогда император сказал старушке: «Будь покойна, твой Иван здоров, деньги твои получил; вот ты послала ему только 10 рублей, а он прислал тебе 500 рублей». Старуха захохотала: «500 рублей! Да его продать самого, так никто не даст 500 рублей». – «А я тебе говорю, что он послал тебе 500 рублей. Видишь ты этого генерала (указывая на Дибича), поди и спроси у него 500 рублей, что тебе послал Иван-истопник». Тут новая началась комедия с Дибичем, который счел старуху сумасшедшею и от себя стал отгонять, покуда государь не велел ему исполнить препоручение Ивана Петрова и отдать старухе 500 рублей. Государь очень смеялся и очень был весел. Он щедро сыплет деньги и подарки на пути... В Волоколамске только дворяне не отличились, ибо до приезда государева так все перепились с радости, что когда государь, который очень был тут весел, потребовал, чтобы их представили ему, то едва могли набрать трех порядочных. Тут дама одна (да ты ее, я чаю, и знаешь) – Гревша, слободская соседка, – пала к ногам государя и так долго его держала, смешавшись, что когда государь спросил у нее с нетерпением: «Да что вам угодно, сударыня?», – то она не знала, что говорить, кроме что бедна и имеет 12 человек детей, так брат ее прибавил: «Ваше величество, она за милость сочтет, ежели хоть одного ее сына возьмут в корпус», – на что государь с обыкновенною своей ангельскою милостью отвечал: «Четырех старших ваших детей беру я на свое иждивение в корпус; будьте покойны, я ваше место запомню в Петербурге». Можно себе представить восхищение этой бедной матери. Историографу государя надобно бы следовать всюду за ним и собирать все сии ангельские черты доброты и великодушия. Потомству не довольно знать, что он спасал Европу в массе; надобно знать и подробности, коими соделывал счастье лиц незначащих и всеми забытых...
Мы с вами имеем - в отличие от Александра Яковлевича - возможность получать вести быстрее, и не в пересказе от третьих лиц - а вживую. А вот такие впечатления остались от приезда Императора в Вятку - всё тем же сентябрём:
- ... Можно ли вообразить, с каким восторгом осенью 1824 года, приняли вятчане радостную весть: «Государь будет в Вятке!». На всех больших и малых дорогах запестрели незатейливые экипажи путешественников. Не только из близких, но и из отдалённых городов устремились в Вятку жители всех сословий, старые и молодые, иногда целыми селениями. Казалось, народ ехал и шёл на какой-то общий семейный праздник. У всех один предмет для разговора — государь... Между тем государь ехал среди народа, тихо, ласково кивал головой на обе стороны. Перед церковным крыльцом коляска остановилась. Быстро он взошёл на крыльцо, истово перекрестился, приложился ко кресту и окропил себя святой водой, затем вслед за священниками вошёл в церковь… Выйдя из храма, государь остановился на крыльце, ласково посмотрел на народ, сел в коляску и отправился на квартиру...
И ещё - это уже, что называется, "взгляд снизу", из народа:
"... Какой же он был красавец, дай Бог ему Царствие Небесное, — и высок, и статен, и румян, а лицо какое доброе и милостивое! Настоящий земной царь! Все, стоявшие с нами, плакали от умиления, плакали и мы. Да и как было не плакать от радости? Удостоились мы, люди малые и тёмные, увидеть царя земного, красное наше солнышко! Эту радость, эти слёзы и в могилу с собой унесу..."
Написанные ещё в 1818 году графине Софье Соллогуб откровения довольно ярко характеризуют тогдашний образ мыслей Императора:
- ... Возносясь духом к Богу, я отрешился от всех земных наслаждений. Призывая себе на помощь веру, я приобрёл такое спокойствие, такой мир душевный, какие не променяю на любые блаженства мира. Если бы не эта вера, простая, чистая, которая одна только вознаграждает меня за все тяготы, сопряжённые с моим званием, что другое могло бы дать мне силы к перенесению его бремени?..
Что это? Пресловутая "тяжесть шапки Мономаха"? Разочарование? Вернее - понимание того, что прежние юношеские либеральные мечтания - лишь заблуждения, осуществиться которым точно не дано, потому что в реальном государстве всё работает иначе, и нельзя просто вот так, "манием руки" поменять что-то, как бы тебе того ни хотелось, будь ты даже самый властительный и могущественный властелин на карте тогдашнего мира? Вспомним всё того же Петра Андреевича Вяземского, которого Александр вдохновил и соблазнил по сути идеей дать России Конституцию, а после, едва ли не извиняясь, объяснялся - почему сие оказалось неосуществимо...
Сфинкс, не разгаданный до гроба,
О нём и ныне спорят вновь;
В любви его роптала злоба,
А в злобе теплилась любовь.
Дитя осьмнадцатого века,
Его страстей он жертвой был:
И презирал он человека,
И человечество любил
Строки Вяземского, пожалуй, выглядят куда как объективнее знаменитых пушкинских, извинительных, правда, тем, что поэт был тогда сравнительно ещё молод, и писал их, находясь в полнейшей неопределённости по поводу дальнейшей своей судьбы. На момент ухода Александру Павловичу было всего-то 47. Предположи, что проживёт он ещё хоть вполне естественных лет десять, и становится понятным пушкинское глухое отчаянье: надежд на царское прощение нет никаких! Отсюда и этот "плешивый щёголь, враг труда", и "воспитанный под барабаном", и даже "жирный афедрон" из "Ты и я". Отсюда и эмоциональный выплеск с предложением псковскому губернатору... посадить себя в крепость. Что уж - лучше так, чем полнейшая жизненная неопределённость, возможно, на несколько ещё десятков лет!.. Как знать - возможно, узнав о покойном, внешне почти смиренном образе жизни Пушкина в псковской ссылке, не случись ни смерти его, ни декабрьской нелепы, Александр и простил бы своего парнасского тёзку? Может, да, а может - и нет... Разменяв четыре десятка прожитых лет и вплотную приблизившись к финалу пятого, царь сделался ещё более рабом своих старых привязанностей, из новых лиц приблизив к себе лишь архимандрита Фотия, расставшись при этом даже с верным Голицыным. Возможно, Пушкина он раз и навсегда увидел дерзким юнцом, автором возмутительных виршей и "афеистом", не признавая за последним вероятия на взросление, возмужание и, наконец, просто на изменение самого образа мыслей. Так что, просто оставим Пушкина с его особым мнением о "нечаянно пригретым славой" царе: он честно заслужил, в конце концов, это право.
А пока - несут добрые кони экипаж царственного "очарованного странника", мимо проносятся деревни, холмы, церкви, и новые, невиданные им ранее города с августа уже ждут своего Императора...
На этом прервёмся, с тем, чтобы вернуться в сентябрь двухсотлетней давности в четверг пятого числа.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие публикации цикла "Однажды 200 лет назад...", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу