Всем привет, друзья!
«15 января с Пулковских высот перешли в наступление части 42-й армий... Бои были ожесточёнными и тяжёлыми...
Штурм Вороньей горы вела 63-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием полковника А. Ф. Щеглова. Несмотря на невероятные трудности, этот важный укреплённый узел был взят утром 19 января комбинированной атакой с фронта и тыла...»
СКУПЫЕ СТРОКИ документа... Как просто уложились в них четыре дня! Четверо суток — четырежды по 24 часа. Какими длинными они были тогда, в январе сорок четвёртого года! Память отсчитывает годы назад, один за другим — все двадцать пять — до того самого рубежа, с которого поднялись в неудержимом броске январским туманным утром. Они навсегда в памяти — тот рубеж и то утро...
И, наверное, потому, когда недавно на вечере гангутцев неожиданно встретились Герой Советскою Союза генерал-полковник А. Ф. Щеглов, Героя Советского Союзе генерал-майор А Г. Афанасьев, генерал-майор Н. Ф. Захаров, полковники И. Е. Кубатко, Г. С. Чернявский, Я. Л. Бондарев, майоры, капитаны, сержанты запаса — все они мысленно вернулись к тому памятному рубежу.
Вглядываясь в полузабытые, но такие знакомые лица, вдруг узнавая в них — изменившихся, с мелкой сеткой морщин и седыми висками, — тогдашние молодые, обветренные, каждый словно сбросал с себя груз двадцати пяти прожитых лет...
— Да, — чуть сощурив глаза и блеснув знакомой улыбкой, сказал генерал Щеглов, — кажется, представители всех трёх полков 63-й гвардейской — налицо. А ну докладывайте!
— Командир 190-го полка Афанасьев!
— Заместитель командира 192-го гвардейского Кубатко!
— Начальник штаба полка Чернявский!
— Начальник штаба батальона 188-то гвардейского полка Бондарев!
— По поручению ленинградцев — командира 188-го гвардейского полка Шерстнева, комбатов Ростова и Лучинского, командира взвода Бровкина докладывает гвардии капитан Сень!
— Разрешите представиться: левый сосед командир 129-го гвардейского полка 45-й дивизии Захаров!
— Командир роты Лукашевич!.. Разведчик Чекалин!.. Радист Поликарпов!..
Казалось, все снова встали на исходные рубежи сорок четвёртого, к своим полкам к батальонам, под старые боевые знамёна... В такие минуты нельзя не вспомнить скромного камня на Пулковской высоте. Там на мраморной плите начертано:
«ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ
героям-гвардейцам,
павшим в боях за город Ленина.
Январь, 1944 год»
Этот камень поставили на братской могиле вскоре после войны, когда вокруг лежали лишь груды развороченной земли. Он, как напоминание о прошлом, смотрит с обрыва на широкое, пролёгшее по меридиану Московское шоссе, на Ленинград, сверкающий огнями...
А ТОГДА ГОРОД был тёмен, молчалив, суров. 900 дней зажатый вражеской блокадой, голодный, под непрерывными обстрелами стоял он несокрушимой крепостью: беспримерную стойкость и мужество проявили его героические защитники. Город сражался и день за днём, шаг за шагом вместе со всей страной готовился к решающему бою.
И час этот подошёл...
По заснеженному Московскому шоссе от Средней Рогатки, от тёмной громады недостроенного Дворца Советов выходили на исходные рубежи дивизии 30-го гвардейского корпуса, которым командовал генерал Н. П. Симоняк, — 45-я генерала Путилова, 64-я генерала Романцова и 63 я — полковника Щеглова. На них, прошедших суровую школу обороны Ханко, прорыв блокады, бои под Красным Бором и Синявином и готовых выполнять свой долг до конца, командование Ленинградского фронта и 42-й армии возложило главное — прорвать глубоко эшелонированную оборону врага...
Гвардейцы занимали исходный рубеж, когда к западу от Ленинграда уже гремел бой. В тот день, 14 января, с Ораниенбаумского плацдарма начала наступление 2-я ударная армия генерала И. И. Федюнинского.
...Над Пулковской высотой занималось серое январское утро. Молчаливые, собранные, сжимая автоматы, вглядывались солдаты в позиции врага. Рады колючей проволоки, снежная равнина, бугры, а на горизонте, к юго-западу, — Воронья гора... Хотелось скорее взлететь на неё, вцепиться в горло фашистам. Ведь именно с неё, с наблюдательных пунктов, откуда через цейсовскую оптику, как на ладони, был виден город, гитлеровские убийцы почти два с половиной года методично и безжалостно направляли огонь тяжёлых батарей на ленинградские улицы, площади, заводские корпуса...
Но вздрогнула вдруг, раскололась земля. Никогда ещё за все 900 дней блокады не слышал город такого грома. 220 тысяч снарядов и мин обрушил он на врага только за полтора часа!
За последним залпом «Катюш» взлетели, шипя, красные ракеты. И словно поднятые невидимой пружиной, выскочили из траншей сотни, тысячи фигур в белых халатах и неровными цепочками покатились по чёрному, перепаханному снарядами полю. Раскатилось и слилось с треском и грохотом огневой дуэли солдатское «Ура!».
— Пошла пехота... Пошла!
Враг сопротивлялся отчаянно, зло. А гвардейская пехота упрямо шла вперёд, блокируя пулемётные точки, врываясь в траншеи... Падала, подымалась вновь, омывала горячей кровью каждый завоёванный метр земли, но шла и шла... Ей помогали взмокшие от пота артиллеристы, танкисты, с трудом продвигавшие свои тяжёлые машины в хаосе развороченной земли, миномётчики, сапёры...
К вечеру затих бой. В штабах наносили на карты обстановку: выяснилось, что дальше всех продвинулся 192-й полк — зацепился за Виттоловские высоты. Но и фашисты не дремлют: перед полуночью обрушивают на открытый фланг полка контратаку. На помощь приходит сосед. Общими усилиями атака отбита.
Не всё хорошо и в центре у Афанасьева. Не даёт продвинуться сильный опорный пункт Мендухари. Решено пустить в дело роту автоматчиков Владимира Массальского. Ночью они выбивают фашистов из села, одну за другой отражают контратаки. Приказ: «Держаться до утра!».
УТРОМ БОЙ разгорается с новой силой... Уже карабкается цепкая пехота по склонам Виттоловских высот, уже взяты многие опорные пункты... Уже далеко, кажется, позади родная Пулковская высота, даже Мендухари получили крылатое название «Рубеж Массальского»...
Неудержим, грозен был порыв, трудно было назвать отдельных героев: поистине массовым был героизм! В боевых порядках пехоты держал свой НП командир дивизии Щеглов. Здесь же, в цепи наступающих, руководили боем Афанасьев, Шерстнев, Кожевников, Кубатко, комбаты Трошин, Малашенков, Зверев; бок о бок со своими солдатами рвались вперёд командиры рот...
И третий день замялся в нестихающем гуле боя. Солдаты 188-го полка штурмуют красносельский Большой лагерь — историческое место, где бывали Пушкин, Чаадаев, Лермонтов... Рвутся вперёд, к Вороньей юре, гвардейцы 190-го полка, и впереди рота Массальского, раненного накануне...
Вот к вечеру кто-то докладывает, что Массальский «зацепился» за Воронью гору. На помощь брошен ближайший резерв — дивизионные разведчики, взвод Алексея Бровкина — того самого, что два месяца неустанно, до боли в глазах вёл с Пулковских высот наблюдение за вражеским передним краем.
Нет, не удалось Массальскому «зацепиться» за Воронью гору... Откатились автоматчики, встреченные ожесточённым огнём; второй раз ранен Массальский...
У подножия горы деревня Горская. Приказ командира дивизии: Взять! Бросаются разведчики в ночную атаку. Падает любимец роты Вася Забавин, смертельно ранен Миша Лобачев, сражён вражеской пулей Андрюша Порван... Ещё потеря, ещё... И всё-таки не выдержал враг: вышибли фашистов разведчики, укрепились в Горской и вместе с автоматчиками Массальского и солдатами трошинского батальона не раз и не два лезли на Воронью гору и каждый раз скатывались обратно...
К ВЕЧЕРУ 18 января Щеглов был уже в Большом лагере, в только что отвоёванной, ещё не потерявшей чужого тепла землянке. Надрывается рация: в наушниках хриповатый басок генерала Симоняка: «Когда же, Афанасий, разгрызёшь «орех»? Давай, малый, все ждут этого!..»
В землянку входит полковник — в полушубке и чёрном танкистском шлеме:
— Командир 30-й гвардейской танковой бригады Хрустицкий!
Добрый, старый знакомый — ещё в прорыве блокады и на Синявинских высотах дрались вместе... Решение приходит сразу. На карту ложатся широкие красные стрелы:
— Полк Афанасьева пойдёт в обход горы слева. Справа, вокруг Дудергофского озера, бросим танковый десант. К моменту соединения фланговых групп Массальский, Бровкин и все, кто есть в Горской, атакуют в лоб...
Слова командира дивизии обретают силу приказа — ушли в ночную тьму полк Афанасьева и танковый десант. Но те, кто лежал у подножия Вороньей горы, не дожидались утра. Вслед за артподготовкой бросились на штурм. В третий и четвёртый раз был ранен Массальский — через месяц, в госпитале, он узнает, что стал Героем Советского Союза. Буквально из-под носа врага вынес его тогда с поля боя Виктор Иванов — тот, кто через полгода станет полным кавалером ордена Славы, а ещё через год ему выпадет великая честь на параде Победы в Москве нести штандарт Ленинградского фронта.
Жестоко, яростно сопротивлялась Воронья гора. Но всё крепче, теснее сжималось вокруг неё кольцо... И утром 19 января на горбатом хребте затрепыхал на ветру маленький красный флажок.
...Сразу наступила тишина. Взмокшие, усталые солдаты удивлённо озирались вокруг... Вдруг, опомнившись, кинулись друг к другу в объятия, полетели в воздух шапки...
А внизу лежал уже освобождённый от врага Дудергоф, уже ворвались гвардейцы в Красное Село. На другой день, 20 января, северо-восточнее Ропши соединились части 2-й ударной и 42-й армий. Стрельнинская группировка врага перестала существовать. В брешь, пробитую в первые дни, устремились свежие части — на Тайцы, Гатчину, Пушкин и дальше — на Кингисепп и Лугу.
...Двадцать пять лет минуло с того незабываемого дня. И хотя спорят порой ветераны, кто и откуда — из какого батальона или роты — первым ворвался на вершину горы, пожалуй, не это главное. Воронья гора была и остаётся символом солдатской доблести, тем рубежом, той высотой, которую нужно было взять на пути к победе. И штурму её все они — живые и павшие — отдали себя без остатка.
Воронья гора — памятник их подвигу. На века...
Н. КОЛЕСОВ (1969)
★ ★ ★
ПАМЯТЬ ЖИВА, ПОКА ПОМНЯТ ЖИВЫЕ...
СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!