Жизнь с пограничным расстройством личности.
Я гештальт-терапевт Юлия Галустян – автор канала “Я больше” про работу со своими страхами и расстройствами.
В последнее время я много пишу о пограничном расстройстве личности (ПРЛ).
Мы говорим о том, как живут люди с ПРЛ, как работают со своими особенностями, как строят отношения, заводят семью, строят карьеру и т.д. Ну и главное — как же люди исцеляются от ПРЛ.
Недавно я стала зачитываться блогом Насти "Твой пограничный психолог".
Настя — моя коллега - схема-терапевт, и плюс ко всему у нее тоже пограничное расстройство личности.
Мне очень захотелось взять интервью у нее, потому что никто так профессионально не расскажет о своём ПРЛ, как человек, который сумел справиться со своим расстройством и теперь помогает справляться с трудностями другим пограничным личностям.
Я прислала Насте вопросы и попросила её на них ответить.
А так же решила добавить ответы от себя, ведь и я хорошо знакома с этим диагнозом, и очень здорово, что мы вместе, как две пограничные коллеги можем рассмотреть ПРЛ со всех сторон: со стороны психолога и со стороны пациента, так как мы побывали и в той, и в другой роли.
Мне кажется, такой полной статьи о проявлениях ПРЛ, причинах и инструментах работы с ПРЛ я не встречала.
Так что приятного чтения!
Симптом № 1: Склонность прилагать чрезмерные усилия с целью избежать реальной или воображаемой участи быть покинутым.
Настя, взгляд пациента:
Это о том, что ты буквально каждую секунду своей жизни ожидаешь, что значимые близкие тебя оставят. И этот страх разъедает тебя изнутри.
Его может вызвать любой намек на то, что отношениям что-то угрожает (или то, что ты воспринимаешь как угрозу: партнер не ответил на сообщение в течение минуты, задержался, гуляя с друзьями и т.д.).
Я демонстрировала разные реакции в зависимости от ситуации: могла вцепиться партнеру в ногу и вестись за ним, закрывать двери, истерить, кричать, плакать, биться головой об пол или стену.
Не обходилось и без вечных проверок телефонов, бесконечных вопросов «а когда ты уже вернешься?», ультиматумов из разряда «если ты не прекратишь с ней/ним общаться, то нашим отношениям придет конец» (ведь контакт партнера с другими людьми — это риск, что тебя найдут замену, что от тебя уйдут).
Любое даже нормальное отдаление в отношениях воспринимается как крах всего.
Юля, взгляд пациента:
У меня тоже были все проявления ПРЛ до 27 лет.
Я ребенок из дисфункциональной семьи (ВДА), а также моя мама умерла, когда мне было 13, поэтому страх быть брошенной и покинутой у меня крепко записан в подсознании.
Я интерпретировала малейшее отдаление партнеров как потерю интереса к себе и очень обижалась, когда человек проводил время не со мной.
Были и постоянные подозрения и контроль с моей стороны.
В моем случае симптомы стали проявляться уже лет в пять: если мама оставляла меня у бабушки, у меня уже тогда были пограничные реакции (навязчивое желание перепроверить, не забыла ли она обо мне, подозрительность, навязчивые состояния и т.д.).
Тогда не было таких диагнозов.
Помню, как родственники говорили: «она у тебя зацикленная какая-то».
А я просто уже тогда не умела успокаиваться и воспринимала любую потерю мамы как то, что она меня бросила. Я одержимо ей звонила, меня невозможно было ни на что отвлечь, в таких состояниях я могла по 8 часов проводить, в то время как другие дети могли спокойно играть или заниматься своими делами, отвлекаясь и забываясь, что ждут родителей.
Настя, взгляд терапевта:
Источников травмы покинутости несколько.
Основные тут, пожалуй:
- смерть или уход одного из родителей;
- длительная разлука с матерью;
- нестабильные родители, страдающие от депрессии, алкоголизма или еще каким-то образом отдаляющиеся от ребенка;
- развод родителей или сильные ссоры внутри семьи, которые заставляли ребенка бояться родительского разрыва;
- ребенку в семье не уделяли достаточного внимания по причине рождения брата/сестры или вступления в новый брак
Каждый раз, когда разлука длится "достаточно долго", пограничная личность (ПЛ) вступает в цикл отвержденности: сначала начинает тревожиться как маленький ребенок, которого оставили одного.
Тревога перерастает в панику и отчаяние и может длиться довольно долго, затем сменяясь скорбью одиночества и ощущением, что близкий уже никогда не вернется в контакт.
И, наконец, когда человек все-таки возвращается, ПЛ может начать злиться на него за то, что тот оставил, и на себя — за то, что так нуждался в партнере.
Эти чувства действительно могут быть очень сильными, и дабы с ними справиться, ПЛ прибегают к разного рода компенсаторным стратегиям: здесь и отчаянные попытки контакт вернуть, или наоборот стремление тотчас разорвать отношения, чтобы близкий не сделал это первым, деструктивные способы эмоции отрегулировать, вроде самоповреждающего поведения, употребления ПАВ и т.д.
Юля, взгляд терапевта:
В терапии с ПРЛ-клиентами мы много работаем над тем, чтобы развить навык осознавания своих чувств, легализации их, принятия. Учимся отличать навязчивости от реальности, тестировать реальность, ну и конечно успокаивать себя.
Есть разные техники саморегуляции, которые человек может уже во взрослом возрасте освоить и помогать себе переживать подобные состояния, не разрушаясь от них и не разрушая своих близких.
Задача — постепенно вырастить внутри себя поддерживающего родителя, который всегда поддержит и будет рядом.
У ПЛ с детства не было этой фигуры, на которую можно было бы опираться, ввиду чего она не сформировалась и внутри.
Но не всё потеряно. Её можно сформировать в терапии, и это, конечно, радует.
Симптом № 2: Склонность вовлекаться в интенсивные, напряженные и нестабильные взаимоотношения, характеризующиеся чередованием крайностей — идеализации и обесценивания.
Настя, взгляд пациента:
За 29 лет моей жизни все отношения, в которых я так или иначе состояла, довольно трудно назвать «стабильными».
Большинство моих партнеров не были безопасны и надежны.
Да и я такой, конечно, не была.
Каждый мой союз — это американские горки.
Всё по канонам плохих мыльных опер с яркой любовью, сменяющейся ссорами, драками, расставаниями, ревностью.
Да и, честно говоря, сложно сформировать надежную привязанность в условиях, когда тебе кажется, что тебя обязательно вот прям сейчас покинут.
«Понятно» мне было только с холодными, безэмоциональными личностями, а от теплых я либо бежала, либо «тепла мне всегда было недостаточно», поэтому я выжимала из них всё до последнего, предъявляя к ним очень высокие требования из-за чувства постоянного эмоционального голода.
Ну, и куда же без идеализации и обесценивания.
Начинается всё с того, что ты проецируешь на человека какой-то идеальный образ, которым неимоверно восхищаешься, а потом, когда понимаешь, что в чем-то он этому образу не соответствует, демонизируешь и обрушиваешь на него шквал пограничного гнева.
Юля, взгляд пациента:
Не добавить, не убавить.
У меня всё, к сожалению, также.
Первые мои стабильные отношения случились в 29 лет (сейчас мне 36), спустя 4 года терапии. До этого эмоциональные качели, постоянные периоды идеализации и обесценивания.
Я тянулась к тем, кто холодный, нестабильный, отвергающий, и отталкивала теплых, понятных, последовательных партнеров.
Обычно я выбирала себе в спутники жизни людей нестабильных, чаще всего зависимых и с сильными нарциссическими травмами.
Настя, взгляд терапевта:
Выбор партнера у людей с ПРЛ нередко опирается на попытки закрыть детскую травму, в виду чего в качестве спутников жизни ПЛ выбирают холодных, нестабильных личностей (таких же, какими были их мать и отец) и ищут у них родительской заботы, которую никогда не получали, воспроизводя детский сценарий и ретравматизируясь.
В контакте же с теплыми партнерами ПЛ могут становиться очень требовательными в отношении удовлетворения собственных незакрытых в детстве потребностей и показывать гневливые реакции в случае, если партнер по каким-то причинам потребность удовлетворять отказывается.
Более того, ввиду ненадежного типа привязанности, человек с ПРЛ может выдавать различные нефункциональные поведенческие паттерны в контакте с другими людьми.
На моем примере тревожно-избегающего типа: при малейшем отдалении партнера я испытывала сильную тревожность и хотела всеми силами вернуть его в контакт, но как только отношения становились слишком эмоционально близкими, я ощущала уязвимость и отталкивала его от себя, что в свою очередь вводило человека в ступор, и он не понимал, как вообще со мной взаимодействовать (справедливости ради, хочу отметить, что я тоже этого не понимала), на фоне чего возникало большое количество конфликтных ситуаций.
Идеализация и обесценивание же — это элемент расщепления, детской психологической защиты, свойственной пограничникам, которую можно коротко описать как «мышление в черно-белых оттенках».
Пограничным личностям трудно выдерживать амбивалентность, то есть осознание, что один и тот же объект или явление могут быть плохими и хорошими одновременно, поэтому зачастую образ другого человека расщепляется на «хороший» (который любит и заботится) и «плохой» (который отвергает).
Юля, взгляд терапевта:
В терапии работаем с клиентами над тем, чтобы в первую очередь начать замечать своё расщепление.
Клиент учится воспринимать ситуацию из целостного состояния, а не из расщепленного. На это направлены специальные техники и инструменты, которые клиент осваивает в процессе терапии.
Очень важно начать видеть, как я это делаю: как я идеализирую и помещаю в другого “идеального любящего взрослого”, перекладывая на него ответственность за свою жизнь, а потом его обесцениваю в наказание за то, что он не может быть этим идеальным взрослым.
Выйти из этого можно тогда, когда у клиента постепенно начинает развиваться опора на своего внутреннего взрослого, которого мы формируем в терапии.
Симптом № 3: Расстройство идентичности: заметная и стойкая неустойчивость образа или чувства Я.
Настя, взгляд пациента:
На вопрос «кто я такая и что мне вообще нравится?» я устойчиво долго не могла ответить.
Я постоянно себя в чем-то пробовала и не могла найти.
Зато теперь умею и на гитаре играть, и на скейте кататься, и крестиком вышивать, и тексты писать, и пироги печь.
Список будет длинным. И чтец, и жнец, и на дуде игрец, как говорится *смеется*.
Частенько я опиралась на мнение других о себе, и из-за этого образ «я» мог меняться от «я-хорошая», если кто-то меня похвалил, до «я - ничтожество», если кто-то поругал, или находила того, кто уж очень сильно мне нравился, и старалась копировать его хобби, интересы, повадки и т.д.
(Возможно, я пришла к психологическому консультированию, позаимствовав личность своего терапевта. Кто знает *смеется*).
Про себя я знала немного. Да и, если честно, сначала не горела желанием узнавать больше из-за страха убедиться в том, что я дефективная, какой себя по большей части и видела.
Юля, взгляд пациента:
У меня это проявлялось тем, что я вообще мало что о себе помнила.
Т.е. я в период 17-19 лет, 20-23 года и я в период 24-27 по ощущениям — разные люди, не имеющие ничего общего между собой, и в моей голове они не связывались, и сказать, что это Я — я не могла и рассказать о событиях от первого лица тоже.
Всё как сон или сюжет кино с каким-то героем. Вроде как давние друзья говорят, что это Я проживала эти события, но я никак с собой это соотнести не могла. Практически ничего не помнила.
Будто каждый период времени проживала личность с разными ценностями, взглядами, предпочтениями и целями, и все они в одного человека у меня тоже не собирались.
Поэтому на простые вопросы о себе «что ты любишь?», «какие цели в жизни?», «что ты предпочитаешь?», «как ты к чему относишься?», к сожалению, я не могла ответить. Словно не было ни единого фундамента, который бы объединял все разные проявления моего Я.
Настя, взгляд терапевта:
Чтобы сформировать здоровую идентичность и самостоятельность, ребенку важно выполнять задачи, соответствующие его возрасту, и получать некритичную обратную связь.
Если родители делают все за ребёнка, не дают ему ошибаться, не верят в него или заставляют делать то, что ему не по силам или сильно не нравится, здоровое чувство идентичности не развивается, и мы закономерно получаем пограничный симптом.
Юля, взгляд терапевта:
В терапии работаем над инвентаризацией своего опыта, рефлексией, соединением и осознанием себя в нем.
Постепенно выстраиваем единую картинку самого себя, будто знакомимся с главным героем, который проживает эту жизнь.
Работаем с черно-белым мышлением, потому что именно эта поляризация мешает видеть себя целостно: взрослый человек — он разный. Он не плохой или хороший. А ПЛ если не хорошая, то плохая.
Тогда всё, что подходит под категорию "хороший", ПЛ вытесняет и забывает.
Люди могут совмещать в себе как положительные, так и отрицательные черты. ПЛ же очень трудно соединить все это в одно целое.
В терапии мы как раз-таки этим и занимаемся.
Симптом 4: Импульсивность.
Настя, взгляд пациента:
Наркотики, алкоголь, беспорядочные половые связи, компульсивное переедание, тусовки в злачных местах и контакты с небезопасными людьми — все это мне очень знакомо.
Не могу сказать, что мой образ жизни был исключительно деструктивным.
Были длительные периоды стабильности, а потом меня словно «выносило», и от этого было еще страшнее, потому что ты никогда не знаешь, когда тебя снова накроет.
Во мне словно жило два человека: один старался выстраивать быт, работал, учился, занимался построением семейных отношений, а второй — искал приключения на свою пятую точку.
Юля, взгляд пациента:
У меня было РПП (компульсивное переедание, зацикленность на еде, страх набрать вес), импульсивная трата денег, бесконечный уход в обучение (заглатывала в себя все тренинги, обучающие программы, семинары просто всё подряд), навязчивый поиск отношений и ипохондрия (бесконечный поиск болезней у себя).
Настя, взгляд терапевта:
У импульсивного поведения при ПРЛ много функций.
Здесь речь может идти о скорейшем желании удовлетворить свою потребность (и за неимением конструктивных способов в ход могут идти деструктивные методы): беспорядочный секс может быть попыткой удовлетворить фрустрированные потребности во внимании, близости, любви или даже одобрении.
Алкоголь, наркотики, тусовки, еда — способом реализовать потребность в спонтанности и игре.
Более того, если в детстве была фрустрирована потребность в реалистичных границах, ребенок не овладевает самодисциплиной и не научается брать ответственность за свои действия.
У людей с ПРЛ зачастую есть только краткосрочные последствия в виде ненадолго закрытой потребности, долгосрочные могут не браться во внимание.
Также посредством импульсивного поведения пограничная личность может «убегать» от собственных разрывающих эмоций или бессознательно наказывать себя.
Юля, взгляд терапевта:
В терапии работаем над развитием саморегуляции.
Любые компульсии и навязчивости — способ справиться с напряжением, когда нет другого навыка совладать с чувствами, поддерживать себя и удовлетворять свои потребности конструктивным способом.
Внутренний ребенок брошен, оставлен, проигнорирован, и поэтому навязчиво повторяет какие-то действия в попытках успокоиться.
Ему нужен взрослый, которого мы взращиваем в терапии, перенимая опыт поддерживающих отношений с терапевтом и интегрируя во внутрь поддерживающую родительскую фигуру.
Клиент учится осознавать свои чувства и связанные с ними потребности, учится выдерживать напряжение, проживать эмоции и брать на себя ответственность за удовлетворение своих потребностей.
Симптом № 5: Суицидальные мысли и самоповреждение.
Настя, взгляд пациента:
Начала себя резать я очень рано.
Сейчас трудно сказать, почему я вообще на это решилась, но помню, что это всегда приносило хотя бы кратковременное облегчение от зашкаливающих эмоций.
Кроме порезов я так же прижигала себя, била руками, билась головой об стены или об пол и вырывала волосы.
Сэлфхарм был не только способом регуляции эмоций, но и самонаказанием.
Нередко порезы приходилось зашивать, так как я не рассчитывала силу нажатия, я получала сотрясения мозга, выбивала костяшки на руках, некоторые раны плохо заживали.
Суицидальные мысли преследовали сколько себя помню, наверное.
Были периоды сильной безнадеги, когда жить уже совсем не хотелось, и была попытка суицида, связанная с потерей очень близкого человека. Эмоциональная боль была куда сильнее физической.
В такие моменты казалось, что её вообще ничто не может заглушить.
Юля, взгляд пациента:
Когда я испытывала чувства, которые не могла идентифицировать, я ковыряла себя, чтобы справиться с напряжением и не могла остановиться. У меня был высокий уровень аутоагрессии: постоянный поиск внутри «что со мной не так», навязчиво искала всё новые и новые подтверждения этому.
Бесконечная самодиагностика в попытке «унять» чувства и переживания.
Настя, взгляд терапевта:
Важный аспект, которому человек научается в детстве, — это регуляция собственных эмоций (комплект психических процессов, которые помогают ослабить или удержать на одном уровне интенсивность и качество эмоциональных реакций).
Научение обычно происходит через контейнирование, сочувствие, принимающее и бережное отношение к эмоциям со стороны родителей и других значимых близких.
Если мама и папа запрещали чувствовать то, что чувствуешь, если за эмоции наказывали, стыдили или не выдерживали, ребенок может вырасти с эмоциональной дисрегуляцией и вырабатывает нездоровые способы с чувствами справляться.
Одним из таких может быть самоповреждающее поведение, снижающее в моменте напряжение.
В этом случае физическая боль воспринимается менее серьезно, нежели психоэмоциональная.
Также, если ребенок привык, что за его провинности его стабильно наказывают, используя физическое насилие, данная тенденция может закрепиться и впоследствии превратиться в самонаказание в виде сэлфхарма.
Порезы или увечья могли, ко всему прочему, быть единственным способом попросить о помощи у игнорирующих, холодных родителей.
Что касается суицидальных мыслей, то они могут служить самоуспокоением. Когда человек ощущает себя в безвыходной ситуации (как это обычно бывает, когда ты растешь в деструктивной семье), мысли о том, что у тебя всегда есть выход (хоть и такой экстремальный) могут снижать накал эмоций.
Важно!
При ПРЛ, ввиду сильной импульсивности, очень высоки риски суицида. Если вы страдаете от ПРЛ и у вас возникают мысли покончить с собой, не медля, обратитесь к специалисту!
Юля, взгляд терапевта:
В терапии с клиентами работаем с умением распознавать свои чувства, выдерживать их, говорить о них, обращаться за помощью в случае необходимости.
Клиент развивает в себе внутреннего поддерживающего сочувствующего взрослого, который помогает переживать чувства и эмоции, успокаивать себя.
Симптом № 6. Аффективная неустойчивость.
Настя, взгляд пациента:
Мне хорошо запомнилось, как моя мама описывала мои резкие смены настроения: «ты вроде бы вся такая веселая, приятная в общении, через секунду меняешься в лице и можешь крыть человека трехэтажным матом, а потом истерично плачешь».
И вот так в течение дня тебя может штормить из стороны в сторону. Это очень выматывающе.
Когда тебя спрашивают «что случилось?», ты не знаешь, что ответить, потому что сама не понимаешь, отчего с тобой все это творится.
Закономерно начинаешь думать, что ты какая-то ненормальная.
Юля, взгляд пациента:
Я могла разозлиться до ора, крика, мата, драки и потом также быстро переключиться и вообще забыть об этом.
Не понимала, почему люди так серьезно относятся к ссорам.
Утром просыпалась — всё ужасно, потом разговор с кем-то, и я счастлива, потом что-то подумала и снова уже расстроилась, потом чего-то нафантазировала и разозлилась… и т.д.
Короче, полная реактивность.
Когда я становилась агрессивной и жестокой, было ощущение, что будто я не совсем я, как будто просыпается всесильная всемогущая часть моей личности, такая холодная, жестокая и будто она испытывала кайф от своей силы.
Потом это состояние уходило, и я будто снова становилась собой, купаясь в вине и стыде за то, что говорила и делала под влиянием этой "силы".
Вот такая расщепуха.
Настя, взгляд терапевта:
Так как я являюсь схема-терапевтом, объясню этот момент с позиции схема-терапии (СТ).
Схемы в СТ — это паттерны когнитивного, эмоционального и, следовательно, поведенческого реагирования. Они развиваются в детско-подростковый период из взаимодействия темперамента, неудовлетворенных эмоциональных потребностей и того, что было сделано с нами (критика, пренебрежение, насилие и др.) и активируются снова и снова в течение всей жизни.
Схемы не активны все время. Нужна ситуация — триггер.
Когда схемы активированы, возникают интенсивные состояния, которые включают чувства, ощущения, мысли, действия. Эти состояния называются режимами.
Быстрая смена эмоций при ПРЛ в СТ связывают со скачками из одного режима в другой на фоне неопределенного триггера, которым может быть как нечто извне, так и даже мимолетная мысль.
Ввиду низкой осознанности к своему состоянию, пограничные личности обычно не понимают собственных триггеров, из-за чего скачки могут выглядеть совершенно неоправданными и хаотичными как для окружающих, так и для самого человека с ПРЛ.
Юля, взгляд терапевта:
Чем больше в процессе терапии внутри клиента развивается любящий понимающий заботливый внутренний родитель, чем больше растет осознанность и способность замечать свои чувства и понимать их причину, тем меньше в жизни человека становится вот таких вот эмоциональных качелей.
Помимо этого, клиент учится как выражать свои чувства и эмоции, чтобы это не выглядело как аффект или отреагирование, т.е. появляется возможность выбирать более здоровый способ взаимодействия.
Симптом № 7. Постоянное чувство опустошенности.
Настя, взгляд пациента:
Пограничная пустота — это вот вроде как ты есть, но тебя и нет как будто бы. Пустой манекен без целей и стремлений.
Ощущение черной дыры внутри, которая словно засасывает все вокруг, не оставляя камня на камне.
Тем не менее, не ощущала себя пустой постоянно. Нередко мне удавалось заткнуть эту рану внутри другими людьми.
Я находила в них какую-то опору, и, конечно, в таком случае терять их становилось еще страшнее.
А еще в такие периоды ты постоянно ищешь интенсивных эмоций, чтобы почувствовать хоть что-то и привет, импульсивное, опасное поведение.
Юля, взгляд пациента:
Я это ощущала как чувство бесконечной тоски и бессмысленности, скуки.
Это своеобразное ощущение. Похоже на горе-тоску-покинутость.
И в фоне оно было всегда, если не отвлекаться.
Я еще его называла: “как будто кто-то умер, но никто не умер”
Настя, взгляд терапевта:
Пограничная неспособность понимать и переносить эмоции, страх перед собственными эмоциональными реакциями временами может заканчиваться их полным подавлением: пограничная личность теряет любой коннект с миром, ввиду того, что ничего извне не вызывает эмоционального отклика. Это в свою очередь является причиной того, что человек перестает понимать, что ему нравится/не нравится, чего он хочет, куда стремится.
Стирается ощущение собственного «я», и на этом фоне возникает внутренняя пустота.
Юля, взгляд терапевта:
Пустота — это чувство покинутого ребенка, оставленного в одиночестве со сложными и непонятными для него эмоциями.
В терапии мы его обнаруживаем, учимся его слышать, уделяем ему внимание, легализуем его чувства, учимся его поддерживать.
Постепенно пустота оказывается полнотой чувств, эмоций и потребностей, которые человек просто раньше игнорировал и не знал, что с этим делать.
Симптом № 8. Неадекватные проявления сильного гнева.
Настя, взгляд пациента:
Гнев для меня как будто бы был самой понятной и частой эмоцией, но я его сильно боялась, так как совершенно не умела контролировать.
Нередко его интенсивность вообще не соответствовала ситуации.
Более того, меня очень быстро разносило: раздражение за доли секунды могло перерасти в разрывающую агрессию.
В таком состоянии я была сама не своя: могла применять физическое и психоэмоциональное насилие в сторону других людей, в которых я видела источник угрозы, и нередко после даже вспомнить не могла, что творила.
В более легких случаях я переходила к пассивной агрессии в виде сарказма и подшучиваний.
Не чужда мне и аутоагрессия (то есть гнев, направленный на себя) с жесточайшей самокритикой и телесными наказаниями.
Юля, взгляд пациента:
Как я писала выше, у меня было ощущение, что мной кто-то или что-то завладевает и я становлюсь жестокой и кайфую почему-то от своей жестокости.
Это такое чувство всесилия и вседозволенности.
Другие рядом такие все маленькие, чувствительные, слабенькие, а я большая, сильная и у меня много власти.
Вот такой был в голове глюк.
Близкие страдали. Особенно родители и партнеры.
С друзьями я себя так не вела и на работе сдерживалась. В итоге я просто давила 90% своей агрессии, но после она прорывалась в двойном объеме, и я уже была не способна ей управлять.
Мне так же было свойственно обращать агрессию против себя.
Я критиковала себя, постоянно искала в себе недостатки и то, к чему можно было бы придраться.
Короче... сама себе абьюзер.
Настя, взгляд терапевта:
Пограничный гнев нередко строится на расщеплении: если значимый близкий потребность не удовлетворил или тем или иным способом наградил ощущением отвержения, пограничная личность может его демонизировать и на этом фоне выдать яркую гневливую реакцию.
В моменте пограничник не видит человека «целиком». Он видит лишь его «плохую» часть, которая не проявила заботу или заставила почувствовать себя покинутым, и непосредственно на нее и нападает с целью получить свое (потому что уверен, что сам не справится и "погибнет") или наказать за то, что другой причинил боль.
Гнев или пассивная агрессия также могут быть попыткой скрыть свои истинные чувства в случае, если у ПЛ отсутствуют экологичные навыки выражения своих эмоций и присутствует страх показаться уязвимым. Например, потому что в детстве демонстрация истинных чувств была наказуема, обесценивалась или считалась «слабостью».
Наиболее сильные агрессивные вспышки пограничник может выдавать в момент, когда ощущает реальную или мнимую угрозу от оппонента.
С позиции схема-терапии такое состояние называется режимом Агрессора, который "приходит" для того, чтобы защитить внутреннего раненного ребёнка, испытывающего страх и/или эмоциональную боль.
Возможно, в детско-подростковый период данный способ защиты был для пограничной личности единственным, помогающим выжить в деструктивной семье, где присутствовало физическое и/или психоэмоциональное насилие.
Аутоагрессия же может проявляться в моменты, когда идеализированный близкий по тем или иным причинам нарушает границы, причиняет боль или потребность не закрывает.
Пограничная личность тут не может принять, что человек, в котором он видит нерушимый идеал, «косячит», ввиду чего начинает искать причины в себе: «со мной так поступили, потому что я плохой», закономерно обрушивая гнев на самого себя.
Юля, взгляд терапевта:
Тут идет большая работа над преодолением собственного расщепления, потому что без этого невозможно будет не расщеплять других.
Т.е. психика из детского режима черно-белого мышления постепенно переходит в режим взрослого целостного восприятия, и тогда не нужно будет подавлять эмоции, которые не вписываются в представления одной из поляризованных частей и как следствие, не будет таких аффективных вспышек гнева в тот момент, когда вытесненная часть занимает место главенствующее в сознании пограничной личности.
Ну и, конечно, когда внутри появляется заботливый родитель, человек уже может безопасно проживать разные свои чувства, аффект не накапливается и не обрушивается на других людей за то, что они "плохо" выполняли свою работу «идеального взрослого» для клиента.
Короче, внутренний взрослый все решает.
Именно он может защитить клиента от внутреннего критикующего родителя, который обычно всю агрессию направлял против себя (аутоагрессия).
Симптом № 9. Преходящие вызываемые стрессом параноидные идеи или выраженные диссоциативные симптомы.
Настя, взгляд пациента:
С психозом я знакома, но в рамках моего другого расстройства (комплексного ПТСР).
Я собрала комбо *смеется*.
В рамках ПРЛ меня больше беспокоили диссоциативные симптомы: я нередко сталкивалась с диссоциативной амнезией в моменты сильного гнева: как я уже упоминала выше, я буквально не помнила, что творила в таком состоянии. Присутствовало ощущение «отдельности» от собственного тела.
Конечно, это сильно пугало как меня, так и моих близких, так как я была способна причинить вред как себе, так и окружающим.
Знакома мне и дереализация: это такое «размытие» восприятия: теряется четкость зрения, яркость красок, отчетливость звуков, ориентация в пространстве, ощущение реальности.
Ты как будто бы оказываешься в симуляции с плохим графоном. Параллельно идет ощущение беспомощности и вторичное чувство тревоги.
Юля, взгляд пациента:
У меня была сильная подозрительность к партнерам несколько раз, где я испытывала ужас и не могла протестировать реальность.
Однажды у меня была прям паранойя: я думала, что человек хочет меня убить. Удивительно то, что на самом деле это была моя спроецированная на него вытесненная агрессия. Однако, было страшно. Я прям помню дверь пыталась забаррикадировать, чтобы этот человек не вошел и не убил меня.
Через какое-то время состояние отпускало, и реальность прояснялась, становилось очевидно, что это была паранойя.
Такое было еще пару раз, когда я сильно подавляла свою агрессию и обострялось недоверие к людям.
Дереализация была очень сильным симптомом. Одним из ведущих.
Всё через мутное стекло, будто кто-то приглушил краски и восприятие. Постоянный загон был на этом: что-то не так, как-то не так вижу и воспринимаю реальность. Это сильно выматывало.
Настя, взгляд терапевта:
В рамках схема-терапии механизм диссоциативной амнезии можно объяснить следующим образом: режимы — это части личности, которые в некоторой степени отрезаны от других её частей. Они могут быть описаны с точки зрения их положения на спектре диссоциации: уровень диссоциации снижается, если человек в состоянии одновременно испытывать более одного режима или испытывать несколько режимов параллельно друг другу.
На самом высоком уровне диссоциации находится пациент с диссоциативным расстройством идентичности (ДРИ): в таком случае человек, находясь в одном режиме, может даже не подозревать о существовании других.
При ПРЛ, как и при ДРИ, режимы — это части разделенного «я», но пограничные режимы не настолько отделены от основной личности, и самих режимов меньше (однако, диссоциативная симптоматика имеет свойство прогрессировать).
Дереализация же — это попытка психики «изъять» болезненную реальность. Да, это психологическая защита, которая могла сформироваться в рамках взросления в дисфункциональной семейной системе, где ребенку приходилось «отключаться» от происходящего с ним психоэмоционального и/или физического насилия.
Психика замыливает ощущения, чтобы не обращать внимание на то, что происходит вокруг и не страдать от этого.
Юля, взгляд терапевта:
С диссоциацией и дереализацией работаю в терапии через развитие навыков осознанности, присутствия в моменте.
Также работаем с мыслями, которые только закрепляют дереализацию и диссоциацию (со мной что-то не так).
Есть еще техники, которые помогают не фиксироваться на этом состоянии и не укрепляться в нем.
А вообще чем меньше вытесненных чувств, отрицания реальности и расщепления- тем меньше дереализации и диссоциации.
Постепенно эти состояния проходят в процессе терапии.
Паранойя же может быть результатом многих вытесненных чувств, особенно агрессии, которые отвергаются клиентом. Т.е. этот симптом тоже может сгладиться в процессе терапии, когда появляются навыки осознавания и проживания своих чувств и эмоций.
Важно!
При наличии параноидальной симптоматики необходимо наблюдение у врача-психиатра и назначение медикаментозного лечения.
Жизнь после ремиссии.
Юля:
Настя, я работала несколько лет с гештальт-терапевтом, чтобы проявления ПРЛ не беспокоили меня более. Что касается меня, то моя жизнь разделилась на ДО и ПОСЛЕ. Кажется, что я живу осознанную жизнь только с момента прохождения терапии. Я знаю, что ты сейчас в ремиссии.
Многих, кто имеет диагноз ПРЛ, очень интересует, как же живет и чувствует себя человек, у которого симптомы ПРЛ компенсированы?
Поделишься, как твоя симптоматика трансформировалась?
Настя:
Ремиссия — это прикольно *смеется*.
Этакое ощущение стабильности и осознанности, которого не хватало на протяжении большей части моей жизни.
Если пробежаться по симптоматике:
1. Отсутствие страха покинутости.
Нет, это не значит, что мне не будет грустно, если значимый близкий от меня уйдет. Грустно будет точно, но сейчас я осознаю, что от этого не разрушусь.
Я не ревнива, не занимаюсь «проверками» и совершенно спокойно реагирую на отсутствие ответов на сообщения, наличие у родных своей личной жизни, отдельной от меня, или периодические отдаления партнера, друзей или родственников.
2. Стабильные отношения с окружающими.
Я уважительно отношусь к чужим чувствам и потребностям, перестала быть чрезмерно требовательной в отношении удовлетворения собственных хотелок, умею экологично договариваться и решать проблемы, проявляю бережное, принимающее отношение к тем, с кем нахожусь в контакте.
3. Устойчивая идентичность.
Я знаю про себя намного больше, чем раньше. У меня есть мнение о себе. Я чувствую, какая я. Я себя осознаю.
Я сформировала крепкие внутренние опоры, ввиду чего мне больше не нужно опираться на других людей в этом отношении.
У меня есть замечательный внутренний Хороший родитель, который поддерживает меня тогда, когда мне тяжело, не применяет деструктивную критику и направляет.
Я более не строю свой образ «я» на мнении окружающих: что бы кто не говорил, моя идентичность остается стабильной.
Я ощущаю себя ценной без привязки к каким-то внешним факторам.
Я нашла себя в профессии, у меня есть хобби и интересы.
4. Контроль над импульсивными поступками.
Я создала для себя этакий «стоп-кран», помогающий предотвращать импульсивные поступки, благодаря навыкам диалектической-поведенческой психотерапии.
Я научилась закрывать свои эмоциональные потребности более экологичным способом, а также оценивать долгосрочные последствия того или иного своего поведения.
Из-за изменившегося отношения к себе отпала тяга к самодиструкции.
С алкоголем завязала уже почти два года как.
Приключений порой еще хочется, но я стараюсь находить менее опасные способы получать яркие эмоции.
5. Отсутствие самоповреждающего поведения.
Самоповреждающего поведения не было довольно давно (были рецидивы, но в рамках комплексного ПТСР. тогда я била себя руками по голове, что ранее мне было несвойственно), ввиду появившихся навыков эмоциональной регуляции и стрессоустойчивости, да и наказывать себя желание отпало.
В тяжелые периоды у меня в голове все еще могут мелькать мысли о суициде (очень въевшийся, видимо, когнитивный паттерн), но я их не разматываю. Суицидальные тенденции как таковые отсутствуют.
Мне в кое-то веки очень хочется жить эту жизнь, не смотря на возникающие трудности.
6. Редкие перепады настроения.
Перепады настроения бывают, но не такие частые и интенсивные, как это было ранее. Навыки осознанности позволили начать видеть и понимать свои триггеры, отсеивая то, что отсеять возможно, а навыки эмоциональной регуляции и самосострадание позволяют снижать интенсивность эмоций в момент, когда триггера избежать не удается.
Я хорошо понимаю свои режимы и знаю, как с ними справляться и в них не застревать.
7. Отсутствие чувства пограничной пустоты.
Про пограничную пустоту я довольно давно забыла, ввиду того, что крайне редко сейчас теряю коннект с собственными чувствами.
Я хорошо ориентируюсь в своем эмоциональном спектре, даю себе возможность эмоции проживать, умею их регулировать, а, самое главное, их не боюсь.
Наполненности придает и ощущение сформированной крепкой идентичности.
8. Контроль над гневом.
Со своим гневом я дружу, научившись экологично его проявлять и снижать интенсивность, защищать собственные границы (там, где они действительно нарушаются, а не «мне так кажется»), отличаю истинную опасность от ложной.
В моменты, когда экологично договориться не получается, и оппонент продолжает меня бомбить, могу ответить довольно резко (и тут прям чувствуется этакая пограничная манера, но уже контролируемая без позывов начистить обидчику лицо).
Со своим режимом Агрессора я попрощалась как с давним другом, отблагодарив за то, что когда-то он помог мне выжить в условиях, где другого выхода просто не было. Сейчас я в нем уже не нуждаюсь, потому что нахожусь в безопасности.
Могу сердиться, когда мои потребности не удовлетворяются, но тут же напоминаю себе, что это вообще-то моя ответственность их закрывать и просто ищу другие экологичные способы это сделать, не обрушивая гнев на ближнего.
По большей части я — та еще ромашка *смеется*, но в обиду себя не даю.
9. Отсутствие диссоциативной симптоматики.
Диссоциативной амнезии не было очень давно, так как части моего «я» более не являются «отдельными» друг от друга. Я их прекрасно осознаю и знаю, что с ними надо делать.
Дереализация все еще случается (но в рамках комплексного ПТСР). При этом я научилась довольно быстро из нее выходить с помощью техник осознанности и заземления, возвращая себя в реальность.
Время на терапию и методы.
Юля:
Сколько у тебя ушло времени в терапию? Какие методы ты пробовала? Что сработало лучше всего?
Я сама только гештальт-терапию проходила, но уже позже изучала ДБТ и КПТ, которые теперь применяю в работе с клиентами. А у тебя какой был путь?
Настя:
На поиски терапевта и постановку корректного диагноза у меня ушло больше времени, чем непосредственно на само лечение *смеется*.
15 лет я искала ответ на вопрос «что же со мной?».
В большинстве своем, все сходились на рекуррентной депрессии и разного рода тревожных расстройствах (и в этом есть доля правды), да вот только слона (и даже двух) за ними не замечали.
Основной проблемой были ПРЛ и кПТСР.
Не знаю, видимо, я слишком хорошо шифровала свои пограничные симптомы *смеется*, да и клиентом была сильно сопротивляющимся и часто убегала после того, как получала заветный рецепт на кучу лекарств.
Пробовала гештальт, психоанализ, классическую КПТ, но в итоге зашел мне мультимодальный подход, в основе которого лежала схема-терапия и отдельное посещение группового ДБТ-тренинга навыков.
В поддерживающей терапии я нахожусь по сей день с одним и тем же терапевтом вот уже почти два года как.
Инструменты и инсайты.
Юля:
Поделись, пожалуйста, парочкой инструментов или инсайтов, которые лично для тебя существенно повлияли на твое качество жизни и отношений с собой и другими?
У меня это были такие инсайты: мои чувства не равно реальность (не стоит делать выводы о реальности, опираясь на чувства в моменте); если не взять ответственность за свою жизнь и не начать вырабатывать необходимые для жизни навыки, то само по волшебной палочке “сказки” не случится, я сама себе лучший взрослый, и это важно увидеть.
А у тебя?
Настя:
Как-то мой терапевт сказал мне одну очень хорошую фразу: «Когда берешь ответственность за свою жизнь на себя, за реализацию своих потребностей и регуляцию эмоций, ответственность берешь на себя, существенно легче становится. Перестаешь зависеть от других», и я решила последовать этому совету.
Очень трудно было принять тот факт, что одиночество экзистенциально, и я сама должна справляться со своей жизнью, но принятие подарило ощущение свободы, и справляться действительно стало куда легче.
Время до ремиссии.
Юля:
Сколько времени ты была в терапии, перед тем как прийти в ремиссию?
Настя:
Через год работы я сумела выйти в ремиссию ПРЛ и не так давно добилась ремиссии кПТСР.
В общем, прошло чуть меньше двух лет. Это довольно быстрые результаты, но у меня психотерапевт хороший (по привычке хотелось улететь в идеализацию и назвать его "лучшим", но я в ремиссии *смеется*), да и я много работала над собой в том числе вне сессий.
Быть психологом в данном случае, конечно, большой бонус: каждый день ты так или иначе варишься в супе из техник *смеется*.
Пожелания для тех, кто только узнал о своем диагнозе.
Юля:
Что бы ты пожелала сейчас тем, кто только что узнал о своем диагнозе и только начинает свой путь?
Настя:
Запастись терпением и не терять надежду, потому что жизнь по ту сторону ментального ада точно есть.
Юля:
Класс, а я бы пожелала — бегом в терапию, вы так себе жизнь облегчите!
Проект гештальт-психолога Юлии Галустян “Я больше” в соавторстве с каналом "Твой пограничный психолог".