Где-то в крупном городе в маленьком воинском подразделении…
— Солдатик, ты ещё здесь? — спросил у меня в своей обычной манере майор Саня. Для него почему-то все младшие офицеры «солдатики».
— 10 минут и ухожу — ответил я и начал собираться.
— Давай догоняй!
«Ну что ж, порядок на столе навёл, технику выключил, вещи собрал — пора уходить на заслуженный отдых, — думал я, беря рюкзак, как вдруг, дверь предательски открылась и на пороге возникает неприятность».
Когда начальник "в нужной кондиции" это видно сразу. Достаточно просто посмотреть ему в глаза и не увидеть там ничего кроме стеклянной пустоты.
Непроглядное пьянство нашего подполковника явление недавнее. И никто точно не знает в чем истинная причина его уже около месячного ежедневного нетрезвого состояния.
— Да алкаш он, что тут гадать? — говорил один капитан, который с первых дней не поладил с товарищем подполковником.
— Но ведь он тут уже 2 года, а пить начал только вот, не больше трех недель назад — выступил я в роли адвоката.
— Значит был закодирован, а теперь снова "флягу сорвало". Ходит перегаром теперь своим на всех дышит. Доиграется он.
Действительно, его излюбленный прием — это подойти к тебе вплотную на расстояние менее вытянутой руки и, дыша через нос серьезным перегаром, без всякой на то причины (кроме одной высокоградусной) уставиться на тебя полупотухшим взглядом. Перебарывая себя, я всегда стараюсь смотреть ему в глаза, потому что думаю, что в его захмелевшем сознании это своеобразный тест на честность и преданность.
Так, заглянув друг другу в зеркало души, подполковник в очередной раз мог убедился в искренности моих намерений. Я старался считать это некоторой особенной реакцией его организма на алкоголь и потому реагировал на такие странности спокойно.
Если же ты пренебрежительно уводишь взгляд или же в очах твоих неприязнь и осуждение (как у многих моих сослуживцев), то ты однозначно недруг, не товарищ и не достоин его общения.
— Никит, ты со мной до конца? — начальник выполнил свой зрительный ритуал и теперь стал произносить свои излюбленные фразы.
— Так точно, Иван Сергеевич! — с безукоризненно серьезным лицом отвечаю я, абсолютно не понимая, о чем идёт речь.
— Пойдем, — говорит он, отстраняясь и, развернувшись по направлению в свой кабинет, повторяет — пойдем, пойдем. Разговор есть.
Мне ничего не остается делать, как проследовать за ним. Я видел, что начальник сегодня был либо пьян больше обычного, либо здоровье все же не выдержало его режима и потому он выглядел заметно измученным, уставшим и был предельно мрачен.
Типовая нетрезвая беседа тет-а-тет с Иваном Сергеевичем, если не задавать ему лишних вопросов всегда проходит одинаково. За эти три недели регулярных допросов я уже выработал для себя несложный алгоритм однословных ответов. Если придерживаться этой тактике, то разговор будет длится не более 15 минут.
Например:
Он: Чего тебе не хватает?
Я: Всего хватает.
Он: Что я могу для тебя сделать?
Я: Товарищ подполковник, ничего не нужно, спасибо.
Он: Ты вообще знаешь, что пока мы здесь, там… наши братушки гибнут?
Я: Так точно! Знаю.
Затем начальник рассказывал историю каким прилежным и образцовым офицером он был в молодости в мое время. После, прозвучало бы ещё несколько завершающих вопросов и я, с его благословения, отправился бы домой.
Но в тот день все пошло не по плану. В какой-то момент одна мысль, которая не должна была покидать пределы моего сознания, нагло вырвалась наружу и я резко спросил:
— Иван Сергеевич, почему вы в последнее время так много пьёте?
Начальник замер. На миг он совершенно протрезвел, выпрямился, а в его глазах появилась ясность. Во время его душевных и телесных изменений из-за сказанного мной, я успел отругать себя и ждал, что тот сейчас скажет «не суй свой нос куда не нужно». Но услышал следующее:
— Лёшка погиб…
(Что ещё за Лёшка? Неужели кто-то из его близких родственников, — подумал я — вот же блин как неудобно получилось).
— Братушка мой…
(Точно, брата не стало — вот я дурак).
— Мы вместе в Суворовском учились. С первых дней операции его туда, на передовую. В разведбатальен. Первый год всё хорошо было.
(Ааа..., речь идет об его однокашнике — понял я, но легче почему-то мне от этого не стало).
— 20 Государственных наград и орденов. — продолжил начальник — В Кремле на приеме был... (длительная пауза) Домой в пакете вернулся...
Возникло состояние неловкого молчания. Подполковник прожигал меня взглядом и ждал моей ответной реакции, но я молчал. К его красным глазам подступали слезы. Он пытался вдавить их пальцами рук обратно и не дать им свободу.
— Зайди в то помещение — сказал он с красным лицом, вытирая редкие слезы с обоих щек — Там увидишь бутылку... и две рюмки возьми.
Я делал все молча, не зная, что и говорить. Встал, нашел, принес, поставил на стол перед начальником. Он также в тишине разлил содержимое на две емкости (себе налил так, что лилось через края) и знаком головы дал понять, что ту другую нужно поднять мне.
— Мы выпили не чокаясь. Я мысленно почувствовал весь путь принятой жидкости, потому что та прожгла мне все от самого языка до желудка. Надо было что-то сказать...
— А как долго вы его знали? — придумал я и ощутил желания выслушать собеседника.
— Всю жизнь. — тут же ответил Иван Сергеевич. — Мы с Лехой с одного города. В одну школу ходили...
На мой единственный заданный вопрос подполковник отвечал около часа. Он говорил про детство, юность, больше про суворовское училище, вспоминал хорошее и плохое, давнее и вот про то что было только "вчера". Начальник его хвалил, но кое-что в нем не понимал.
— А я всегда ему говорил — уже перед выходом заканчивает начальник — Леха, женись, хватит, ты свое уже отвоевал, ну или воюй аккуратно раз не имется, но пусть тебя дома кто-то ждет. А он "нет, я так не могу", а когда напьется как начнет свою балалайку: "Ваня, жизнь отдам за тебя, веришь?"
— Выходит не обманывал — перебил я начальника.
Товарищ подполковник остановился, взглянул на меня, улыбнулся в первый раз за всё это горькое время и сказал:
— А ведь ты прав... И Леша правду говорил...
В следующий раз начальник выпил только по случаю моего присвоения очередного воинского звания.