«Лишь тот, кто познал ужас ночи, может понять сладость наступления утра…»
Брэм Стокер
Росы под ногами было столько, что Ване казалось, что он может почерпнуть полную ладонь воды прямо из травы. Отец ещё раз осмотрел снаряжение, убедился, что машина закрыта и, лишь мельком бросив взгляд в его сторону, махнул головой, указывая направление. Ваня понял — пора. Подтянул тяжелые штаны, забросил увесистый рюкзак на спину, поморщился, вздохнул, но послушно побрёл вслед за отцом.
Со вчерашнего вечера отец не сказал ни слова, но было итак ясно — мать всё донесла. Он раньше никогда не брал Ваню в тайгу. Для него это ежегодная прогулка дня на три была «единственным способом отдохнуть от семейных забот и побыть наедине с собой». Когда Ваня был сопляком, он ужасно обижался, что ему нельзя с папой, а сейчас… А сейчас он бы многое отдал, чтобы разговор, намечающийся на лоне природы и в полном единении с родителем, прошёл всё же дома.
Пялясь то себе под ноги, то отцу в спину, Ваня прокручивал в голове разговор с Кристинкой. Он и сейчас бы не сказал ей ничего нового. Беременность наступила совершенно не вовремя. И единственный логичный выход из ситуации — аборт пока ещё не поздно. Ну может он, конечно, слегка и перегнул палку, когда оттолкнул её… Но чего собственно она добивалась, кидаясь ему на шею, обливаясь слезами и соплями?! Оставить ребёнка? Что за бред! Они оба сдали экзамены и поступили в ВУЗ на бюджет. Впереди весёлое студенчество, какие на фиг дети?
Отец ни разу не оглянулся. Идти становилось всё сложней. «Вот так отстану и сгину в этой тайге! А он заметит лишь, когда мать спросит, где я!» — невесело усмехнулся про себя Ваня.
Мама никогда не ругалась, не переходила на крик. Ни за двойки, ни за порванные новые школьные брюки, ни за курение. Она лишь тяжко вздыхала, качала головой. Чаще всего проказы Вани оставались их с мамой секретом. Но иногда она тихонько жаловалась отцу уже перед сном, в спальне. Так что ремня Ваня за свои проступки стабильно получал с утра пораньше. Самое удивительно было в том, что он точно знал какой именно косяк мать преподнесёт отцу. И ночь перед поркой всегда была основным его наказанием. Он не мог уснуть, время тянулось мучительно долго, а задница горела в «предвкушении» очередного бодрящего утра. А сразу после отцовского урока Ване становилось сказочно легко.
Возле большого поваленного дерева отец наконец остановился. Ваня облегчённо вздохнул, ноги уже еле шли, а плечи ломило от лямок рюкзака. Он плюхнулся на траву и судорожно сглотнул. Очень хотелось закурить. Отец всё молчал. Сходил за хворостом, разжёг костёр. От запаха еды у Вани заурчало в животе.
— Пап, долго ещё в молчанку играть будем? — насмелился спросить Ваня, принимая из рук отца чашку.
— А мне тебе, сын, сказать нечего, а вот тебя бы я послушал.
— Кристина беременна. Мать же уже тебе всё сказала.
— Мать мне сказала, что ты девчонку бросил, как только узнал, что она ждёт от тебя ребёнка. И это — неправильно, — сказал отец, глядя в сторону.
— А что правильно? Жениться в 18 лет? Поставить крест на своей жизни? — Ваня сам не заметил, как повысил голос.
Отец ничего не ответил. Он выбросил несъеденный обед в костёр и залил огонь из фляжки. Отдохнуть Ваня не успел, но безропотно поднялся на ноги. До самой темноты отец не промолвил больше и слова. На месте привала на ночь сам установил палатку, сам занялся приготовлением ужина.
***
Ваня проснулся от настойчивого звука. Гаденько поднывал мочевой пузырь, а в горле пересохло. Ровное дыхание отца, какой-то сверчок или цикада, пение ночной птахи… «Ух, вот опять!» — подумал Ваня, различив странный шорох снаружи. Как-будто кто-то таскал вокруг палатки увесистый груз по траве. Ваня встал на карачки и уже было хотел расстегнуть молнию, чтобы выглянуть из палатки.
— Не нужно этого делать, — раздался голос отца в темноте. — Ляг и спи.
— Мне нужно выйти, — возразил Ваня.
— Нет, не сейчас, я не шучу.
Голос отца звучал очень убедительно, хотя тот даже не шевельнулся. Ваня обреченно забрался назад под плед. Пока они переговаривались странный звук пропал, но как только замолчали — кто-то снова стал елозить совсем рядом в траве.
«Может это медведь?» — подумал Ваня, стараясь не дышать. Отцу, конечно, виднее как вести себя ночью в тайге.
— Если совсем невтерпеж, в углу пустая бутылка есть, — добавил через пару минут отец.
— Спасибо, обойдусь поди. Пап, а что там? Медведь?
— Нет, в этих местах медведей нет. Спи. Завтра поговорим.
Утро встретила заспанное лицо Вани холодной влажностью. Сгоняв в «кустики», он подсел к занимающемуся костру. Отец ждал кипяток, чтобы заварить кофе, и тревожно осматривал место их стоянки. Трава везде была примята. На кустарниках обломаны ветки.
— Придётся нам вернуться пораньше в этот раз, — сказал отец, протянув Ване дымящуюся манящим ароматом кружку.
— О, я только за! Не очень-то нравится мне тайга, пап.
— Хуже то, сын, что ты ей не нравишься, — вздохнул отец.
Собрались быстро. Загрузили рюкзаки на спины и отправились в путь. Отец шёл намного медленней, часто оглядывался и вдруг завёл целую речь.
— Иван, ты взрослый уже. Ремнём тебя больше не проучишь. То, что ты такой безответственный получился — моя вина, ну и матери. Вечно тебя жалела. Мужик должен поступать по-мужски, понимаешь?
— Я понимаю, но…
— Без «но»! Ты или мужик или нет.
— И как я должен поступить, пап? — в голосе Вани появилось раздражение.
Отец не ответил. Резко остановился и развернулся к Ване лицом.
— Сколько времени на твоих часах?
— Восьмой час, — ответил Ваня, взглянув на экран телефона. — Но ведь этого не может быть!
Они покинули лагерь не больше двух часов назад, на часах не было и девяти утра. Значит скоро стемнеет.
— Шутит с нами кто-то. Не хорошо шутит… Давай ускоримся немного. Из леса нам уже не выйти до темноты, но хоть место для палатки найдём.
Отец вытащил из внутреннего кармана пачку сигарет и закурил. Ваня так и обалдел, он пять лет не притрагивался к табаку. «Неужели заблудились?» — забилась тревожная мысль. Ваня послушно шагал за родителем почти шаг в шаг, боясь отстать хоть на метр. Как на зло деревья и кустарники росли так тесно, что мужчины еле протискивались. Об установке палатки не могло быть и речи. Отец включил фонарь, тайга погрузилась во тьму.
Они уселись спинами к стволу огромного дерева. Костёр развели практически под ногами. Отец заварил кофе.
— Не знаю, как мы сошли с тропы моей… Места совсем не знакомые.
— Здесь могут быть медведи? — встревоженно спросил Ваня.
— Да что ты заладил со своими медведями! Они далеко не самое страшное из того, чего в лесу бояться надо. Уж поверь…
Темнота становилась всё гуще. И Ваня верил. Отец как-то читал им с матерью дневник деда, заядлого грибника и таежника «со стажем». Он описывал легенды о всякой нечисти. Вроде даже сам кого-то встречал. Русалки вот, например, настоящие вовсе не в морях живут, а на ветвях в самой гуще. И леший способен напугать грибников до усрачки, если они забредут на его территорию.
Вся жизнь Вани сейчас словно сосредоточилась на пляшущих языках небольшого костра и на голосе отца. Он говорил тихо, но непривычно много. Тоже деда вспомнил.
— Жаль ты его, Ваня, не знал совсем. Он бы из тебя мужика сделал…
Ваня не заметил, как заснул, обняв колени. Ему от чего-то приснилась школа, первая в жизни линейка. Отец стоит в сторонке возле берёзки в школьном дворе, а мать рядом. Она гладит его по голове, то взъерошит волосы, то поправит. И так снова и снова. Она волнуется, это понятно, но зачем с каждым разом все сильнее её тонкие, дрожащие пальцы сжимают его вихри. Ваня пытается аккуратно увернуться, но рука матери крепко держит. Голова начинает болеть, перед глазами всё вертится, а отец, сложив ладони в рупор отчаянно пытается до него докричаться:
— …аняааааааа! Ваняааааа! Проснись!
Резкая боль, по лбу бежит горячая струйка. Ваня приходит в себя возле дерева один. Костёр погас. Крики отца доносятся где-то рядом, но его самого не видно. Темно до ужаса, так что не понятно, когда глаза открыты, а когда нет.
— Паааап!
Меж деревьев замелькал фонарь. Отец тяжело дышал и долго осматривал голову Ивана.
— Эта тварь выдрала тебе волосы с кожей, на, прижимай здесь, — сказал отец, приложив к ране свой платок.
— Что это было? — Ваня стал понимать, что проспал что-то важное.
Отец вновь разжёг костёр. Ваня помогал с поиском хвороста. Кругом — сверху на самых макушках деревьев, по сторонам в кустарниках — ломались сухие ветки. Ване даже прилетела какая-то шишка по голове. Ветра не было от слова «совсем». Но кто тогда или что устроило вокруг них эту дикую пляску?
— Я видел её. Мельком, но разглядеть успел. Она тащила тебя за волосы на дерево. Вниз головой висела, хвостом за ветку зацепилась, космы спутанные, глаза красные и оскал как у акулы, — голос отца дрожал.
Что-то шлепнулось в нескольких метрах от них в темноте. Ваня подскочил на ноги. Отец направил луч фонаря на источник звука. Тварь вздыбилась и оскалилась. Она злобно шлепнула о землю длинным рыбьим хвостом, оскалилась, обнажая два ряда острых клыков, зашипела, стала ползти назад. Ей не нравился свет. Ваня вжался спиной в дерево, словно стараясь стать одним целым с большим, надёжным деревом.
— Подкинь в костер! — скомандовал отец.
Ваня стал швырять в огонь подсохшую траву и ветки. Пламя весело затрещало, тварь скрылась в темноте. Обливаясь потом, отец и сын сползли на пятые точки.
— Мне тоже подкури, — попросил отец Ваню, кинув ему на колени пачку сигарет. Сам он глаз с леса не сводил и судорожно светил фонарём, то в одну сторону, то в другую.
***
Утром путники продолжили дорогу. Тайга и не думала их отпускать. Как ни старался отец Ивана найти знакомую тропу — всё было тщетно. Ваня устал не на шутку, ноги еле-еле передвигал. Пощипывало от пота рану на голове, желудок урчал от голода, но делать остановку не хотелось. Хотелось выйти из леса до наступления ночи.
Где-то справа Ваня услышал музыку. Песню было не различить, но явно какая-то попса играет из багажника автомобиля. «Отдыхающие! Где-то рядом люди!» — сердце Вани забилось чаще.
— Пап, нам туда! — махнул он в сторону, откуда услышал музыку и свернул с пути. Отец пошёл следом, до его ушей тоже донеслась мелодия. Они с удвоенной силой стали пробираться сквозь чащу, дорога становилась всё сложнее, а музыка словно улетала, растворяясь среди деревьев.
— Так, стоп! Ваня, стой!
Ваня недовольно остановился. Ему казалось, что он вот-вот упустит шанс выбраться из этого таёжного ада. Разве можно сейчас медлить?
— Здесь не может быть никаких отдыхающих. Нас провели! Тут комары с лошадь, места не проходимые, какие туристы?! Разворачиваемся!
На этот раз отец нашёл место для палатки. Им даже удалось до темноты поужинать. Ваня свернулся калачиком под пледом и вырубился за пару минут. Отец растолкал его под утро.
— Она всю ночь вокруг палатки кружит, слышишь? — прошептал он.
И Ваня услышал. Снова кто-то ползал за стенами их скромного укрытия. Мерно, без перерывов на отдых, слева направо.
— Ваня, Ваня…, — от мелодичного зова снаружи у Вани помутнело в голове от ужаса.
— Убирайся, тварь! — не выдержал отец. Он резким движением открыл молнию и направил луч фонаря в глаза ночной гостьи.
Она забилась в конвульсиях и яростно зашипела. Отец швырнул в тварь железную кружку. Она скрылась в кустах, продолжая шипеть.
Утро настало неожиданно и для сына, и для отца. Снаружи послышался женский голос и хруст веток.
— Ваня? Ваня! — Иван напрягся, голос как у мамы. Светает уже, когда же эта тварь оставит их в покое. Отец и сын уставились стеклянными глазами на вход в палатку — кто-то медленно открывал молнию.
Снаружи на этот раз оказалась мать. Она призналась, что двинулась с поисковой группой за ними уже на следующий день.
— Сон плохой мне приснился, в самую первую ночь, как вы ушли, — сказала она, прижимая к себе измученного сына.
***
— Что будем делать дальше? — спросил отец, когда их машина вынырнула на трассу, оставляя позади жуткие приключения.
— В тайгу точно больше ни ногой… А ещё сегодня же пойду к Кристине, надо поговорить, если она ещё захочет меня слушать.
— Это правильно. Раз ты остался жив после встречи с тем, что даже пытаться объяснить не хочется, значит это кому-то нужно.
Иван согласно кивнул. Как именно он провёл в тайге эти три ночи уже не важно, важно то, что их ему хватило, чтобы повзрослеть.