Он сидел на деревянном пошатывающемся стуле и наблюдал как на пол падают тяжёлые клоки его волос. Грубые руки не церемонились, остригая его на лысо. Перед ним не было зеркала как в привычной ему парикмахерской, и он не мог видеть, что сейчас у него на голове. Ручная машинка то и дело выдёргивала непослушные волоски заставляя Глеба Морозова каждый раз вздрагивать. Интересно её точат когда-нибудь? – размышлял Глеб весь сжавшись, ожидая, когда этот скрипучий, зубастый монстр будет делать очередной заход по выдиранию его волос.
Однако ему не было больно. Во-первых, он был не один, на соседних стульях, точно в таком же положении, как и он с голым торсом сидели и подкалывали друг друга Максим Турчинов и Слава Петров, а во-вторых, ему сейчас было всё любопытно и интересно. Не двигая головой, Глеб рассматривал стены из деревянных лакированных панелей и выжженные на них чёрные узоры. Паркет под ногами был светло жёлтым, как будто его только что циклевали, поэтому то там, то здесь виднелись чёрные полоски от кирзовых сапог. Вдоль стен, как безмолвные наблюдатели на тоненьких ножках, стояли гладильные доски. Даже доносившийся из сушилки сладковатый запах сушившихся там портянок, не был неприятным. Он напоминал Глебу запах гудрона из детства, когда он играя им, весь перепачкался. Мир был как сквозь розовые очки. Тогда ещё никто не думал, что вместе со своими волосами в этой комнате оставляет своё детство.
- Равняйсь! Смирно! – командир 2 роты, 2 батальона, общевойскового командного училища, капитан Мещеряков привычным басовитым и громоподобным голосом, какой бывает только у военных, командовал стоявшей перед ним ротой остриженных первокурсников.
Казалось, что капитан был безупречный во всём. Его никогда нельзя было увидеть в ненаглаженной форме или небритым. В начищенных берцах отражалось солнце, а его выправка и манера держаться выдавали в нём настоящего военного, офицера. А главное - был авторитетом, его уважали. Его приказы, да даже обычные просьбы воспринимались как статья из устава – не подлежащие сомнению.
- Направо! Шагом марш! – как хлыстом, прорубил воздух капитан, - Раз два! Раз два!
Рота, чеканя шаг, направилась в столовую, а капитан развернулся и пошёл обратно в казарму, передав командование сержанту. Сержант Зубов был противоположностью капитана. Нет, он тоже был всегда выбрит, сапоги начищены, форма подшита, но иногда за его отношение хотелось его убить. Кажется, вот такие в детстве мучают животных, пинают и крутят котов за хвост. Сейчас он с садистским удовольствием самовыражается за счёт подчинённых.
К слову сказать, столовая была за соседним зданием, однако идти до неё можно очень долго. Даже можно не успеть к назначенному времени приёма пищи, поскольку, даже идя на обед, рота должна была совершенствовать строевую подготовку. Если кто-то собьёт шаг в строю, то сержант всех разворачивал и рота бегом возвращалась к казарме что б заново, строевым шагом, да ещё и оглашая окрестности песней, красиво подойти к столовой.
В очередной раз таким изгоем, из-за кого вся рота оставалась голодной, опять стал Славик.
- Ну что ты опять?! – в сердцах прошептал рядом идущий Макс, - давай повторяй за мной и всё получится.
- Да, я стараюсь, - с горечью громко прошептал в ответ Славик.
Почему-то ему никак не удавалось идти в ногу со всеми. То рукой махнёт невпопад, то правую ногу с левой перепутает. Самое обидное, что он очень старался не подвести ребят и изо всех сил пытался идти правильно, но чем больше он старался и переживал, тем чаще у него случались всякие косяки. На него и так уже все косо смотрели, особенно их командир, ехидную улыбку которого заметил Славик, скося глаза в его сторону.
Зубов бросил взгляд на часы, до конца обеда оставалось десять минут.
- Бегом марш, - скомандовал он, направляя вверенное ему подразделение в столовую.
Дежурным по столовой сегодня был Глеб. Из окна он наблюдал как его рота снова и снова приближалась к столовой, что б потом убежать обратно. В то же время замечая, как курсанты со старших курсов вразвалочку уже выходили после обеда и неспешно направлялись по своим делам, а их первый курс непременно нужно выдрессировать. «Что бы служба мёдом ни казалась», - вспомнил он слова сержанта.
Первый год службы – это ломка. Когда ломаются все прошлые стереотипы, всё прошлое понимание жизни и свободы. Когда система пытается создать другую личность, полностью наплевав на прошлые заслуги и достижения, на весь скромный жизненный опыт юноши. Появляются совсем другие ценности, а то, что раньше ценилось и считалось важным, становится совершенно бессмысленным. Кому-то это удаётся легко, а кто-то никак не может подстроиться под эту неподъёмную ношу. Система как асфальтовый каток неспешно, не зная преград, едет по всем. Одни выпрямившись встают, других каток переедет ещё не раз, а третьи не встанут.
Военное училище – это своеобразный каток, под который ложатся добровольно. Как так происходит? Сложная загадка неуёмной человеческой души, ищущей приключений и романтики. Ведь именно это нужно юному организму, жаждущему познать мир, который показывают в кино, про который читал в приключенческих романах. Хочется стать одним из героев, про которых снимают кино и рассказывают легенды. Однако в кино не показывают этого катка, да и если показывают, то красиво и привлекательно. На то оно и кино. Тяжесть катка для всех разная и понять, насколько он тяжёлый, можно только в одном случае – когда он окажется на твоей шкуре.
Размышления Глеба прервал топот ног по лестнице, как будто стадо голодных слонов спешат на водопой. Он ещё раз прошёлся сквозь ряды столов, мимоходом поправляя и протирая приборы на сержантском столе об свой белый фартук, вспоминая, как сержант месяц назад оставил его в наряд на вторые сутки за то, что его ложка была жирная. Двое суток дежурства в столовой – это не сытая безмятежная жизнь, как может показаться. Это хуже ада. Одному дежурному по столовой нужно обслужить почти сто человек. За несколько часов до завтрака прийти в столовую, накрыть на всю роту столы - разложить столовые приборы, тарелки, проверить соль в солонках, наложить еду, разлить чай. Дождаться, пока все поедят и вымыть за всеми посуду. Проследить и посчитать что б ничего не пропало и не разбилось. И так три раза - завтрак, обед и ужин. За всеми этими обязанностями и беготнёй за целый день самому то поесть некогда.
Рота стремительно, как прорвавшаяся плотина, заполнила пространство до этого тихой столовой. Каждый встал рядом со своим местом, взглядом пожирая еду на столе.
Последним в зал, вальяжной походкой, поднялся Зубов. Посмотрев на всех как солдат на вошь, скомандовал:
- Приступить к приёму пищи!
Началось соревнование кто быстрей впихнёт в себя больше продовольствия за оставшийся промежуток времени. Слышно только барабанный звонкий стук ста ложек, никто ни на что больше не отвлекался. Глеб обратил внимание, что за столом, где обычно едят Макс со Славой, последнего не было.
- А где Славик? – подойдя к Максу, спросил Глеб.
- Посмотри в окошко, - проглатывая ответил Макс.
За окном, на плацу перед столовой, Глеб увидел Славика. Тот отжимался от асфальта, сжимая замёрзшие руки в кулаки. Вернее, пытался отжиматься. Сердце сжалось, когда с высоты второго этажа столовой, Глеб увидел маленького худого Славика, который силился оторвать своё тельце на дрожащих от напряжения руках.
- Сержант – сука, - одними губами произнёс Глеб.
- Морозов, ко мне! – как будто услышав его шёпот, позвал Глеба к себе сержант.
Глеб спешно отвернулся и подошёл к сержанту, который через окно так же наблюдал за потугами Славика.
- Хочешь как он? – с кривой улыбкой спросил сержант, - почему у меня на столе нет соли? Быстро принёс!
В следующий раз плюну ему в суп, подумал Глеб, забирая солонку с соседнего стола. И в тот момент, когда подносил солонку к столу сержанта, солонка отделилась от крышки и рассыпая соль, плюхнулась со звонким шлепком прям в тарелку с супом. Солонка была полная и тяжёлая, поэтому жирный куриный суп почти весь оказался на чистом кителе и лице сержанта. Столовая замерла вместе с Глебом. Даже ложки перестали стучать. Лицо сержанта побагровело.
- Ты что делаешь, скотина? Ты специально? - выпалил сержант громовым голосом, вставая из-за стола и вытирая с себя остатки супа, - остаёшься дежурить на вторые сутки!
Глеб молча смотрел на сержанта, сжимая в руке крышку от солонки, не в силах произнести ни слова.
- Рота, закончить приём пищи! Строиться на плацу! – скомандовал сержант и, продолжая вытираться салфеткой, первым направился к выходу.
Рассыпать соль – это плохая примета, быть беде. Пронеслось в голове Глеба, когда он совершенно обессиленный безучастно смотрел, как выбегает из дверей столовой его вторая рота и строится на плацу. С тех пор Глеб свято поверил в это суеверие и всю жизнь больше не позволял соли рассыпаться.
Какая может быть мечта у человека? У всех разные хотелки, а Глеб в тот момент мечтал только об одном – очутиться совершенно одному в родном доме, в стареньком, но таком уютном кресле. В полумраке закрыть глаза и медленно раствориться в пространстве под тихую музыку его магнитофона. И что б никого рядом, что б никто ни трогал.
Вот предложи ему сейчас путёвку в дом отдыха, на море, или в поход с друзьями – откажется. Ничего не надо, только отдохнуть от всех спокойно в любимом кресле. Раньше это кресло вовсе не было любимым, но, как говорится, не одев кирзовые сапоги – никогда не познаешь мягкость домашних тапочек.
У каждого человека должно быть место и время для уединения. Хоть изредка. А то с ума сойти можно. Живя в казарме, ты даже в туалете не один. Здесь нет ванной или отдельного душа, в банный день идёт мыться вся рота. Засыпаешь и просыпаешься под аккомпанемент шумных вдохов и выдохов товарищей, которые сливаются в одно общее дыхание.
Обо всём этом думал и мечтал Глеб, чистя картошку в час ночи и поглядывая на шумных старшекурсников в другом углу помещения. Он сидел один, тогда как другим прислали помощников. Как назло, древняя как мамонт, картофелечистка сломалась, это означало, что сегодня он опять останется без сна.
- Приветствую тружеников тыла, - раздался за спиной весёлый голос Славки.
Славина мама была преподавателем в школе русского языка и литературы, наверное, поэтому он иногда сыпал цитатами из книг и кино. Вообще, он был действительно начитанным и эрудированным, чем сильно отличался от общей массы сослуживцев. Ходил как бы особняком, без шумных компаний и, больше молчал, когда все шумно что-то обсуждали или спорили. И наверное, никто никогда не слышал от него матерного слова.
- Я пришёл к тебе с приветом рассказать, что наше ясно солнышко – Зубов отправил меня к тебе на подмогу. Ему доложили, что ты тут один против армии глазков и он боится, что завтра рота останется без обеда.
- Садись, - с усталой улыбкой произнёс Глеб, со скрипом подвигая по мокрому кафелю второй стул ближе к баку с картошкой.
- Подожди, у тебя пожрать осталось? - сложив руки перед грудью и с мольбой в голосе спросил Славик, - а то я сейчас сырую картошку есть стану!
- Осталось-осталось. Пойдём со мной.
Ребята поднялись на второй этаж, где стояли столы их роты. Было достаточно темно, зал освещал только свет фонарей с улицы. Всё уже было убрано и чисто, на каждом столе расстелены светлые скатерти. На крайнем столе в углу под белым вафельным полотенцем лежало любимое лакомство – свежий батон хлеба, цилиндрики масла и кубики сахара.
- Подожди, сейчас чайник принесу, - сказал Глеб заботливо.
- Да ладно, - непонятно что имел в виду Славик, накидываясь на стол и разламывая мягкий хлеб.
Когда Глеб вернулся с чайником, половины батона уже не было. Заморив червячка, Славик уже спокойно ножом намазывал растаявшее масло на хлеб. Глеб разлил чай по кружкам и присел рядом.
- Спасибо, - с набитым ртом проговорил Славик и намочил сахар в кружке что б потом размазать его по бутерброду.
- Не за что.
Глеб тоже намазал себе толстый хлеб с маслом и размоченным сахаром и с превеликим удовольствием приступил к трапезе. Наверное, кроме сгущёнки с юбилейным печеньем, это была здесь самая вкуснятина. Сгущёнку с печеньем Глеб покупал в чипке раз в месяц, когда им давали стипендию, которой хватало только что б купить это лакомство и дешёвых сигарет.
Молча и быстро они съели все припасы.
- Поели, теперь можно и поспать, - протянул Слава.
- Пойдём вниз. Чем быстрее дочистим картошку, тем дольше поспим.
- И то верно.
Пока они были на втором этаже, старшекурсники уже почистили всю свою картошку и ушли.
- Как у них быстро всё получается! – кивнул Глеб на то место, где сидели ребята с другого курса.
- Долго ли умеючи? Давай мне самый острый нож и сейчас я тебе покажу как надо, - засучивая рукава, сказал деловой Слава.
Действительно, чистить картошку у него получалось гораздо быстрее и ловчее. Как будто фокусник он брал в руки картошку, покрутил-повертел и через мгновение она уже чистая летела в бак с водой.
- Ты где так навострился картошку чистить? – спросил Глеб, заканчивая чистить одну, когда Слава уже тянулся за третьей картошкой.
- Так дома, на гражданке, только я и чистил картошку. И готовил тоже я. Особенно люблю жаренную с сальцем. Мать то всё время занятая была. Полдня в школе детей учила, потом всякие кружки там вела. Домой приходила под вечер и с тетрадками возилась. Поэтому вся готовка и уборка была на мне.
- Понятно. Слушай, а почему ты решил военным стать, мог пойти на повара учиться, стал бы шеф-поваром в крутом ресторане, я бы к тебе в ресторан на халяву ходил, - мечтательно произнёс Глеб.
- Ха! Мы бы с тобой знакомы не были, если б я на повара пошёл, - с усмешкой ответил Слава, - а в военное училище я решил пойти давно уже, по стопам бати.
Дочистив очередную картошку и бросив её с силой в бак, Слава продолжил:
- Он у меня десантником был, служил в Афгане, обратно вернулся в цинковом гробу. Посмертно присвоили звание героя России, - Слава отложил нож, встал и принялся ходить взад-вперёд, - мать тогда места себе не находила, в больницу слегла. Оказалась была беременна братиком. Я не знал. Из больницы вернулась одна. Больше месяца она ни с кем не разговаривала и только лежала. Я тогда и стал за ней ухаживать. Нашёл поварские книги, научился готовить, но про себя твёрдо знал, что буду как батя – офицером.
- Прости, что спросил, - тихо сказал Глеб, почувствовав себя крайне неловко.
- В старших классах записался в клуб – ВПСК (Военно-патриотический Спортивный Клуб) «Десантник», - продолжил Слава, - ездили всем клубом на аэродром Алферьево, что около города Волоколамска, прыгали с парашютом. Я ж хотел в Рязанское десантное училище поступать, но меня туда не взяли, а сюда взяли, - он сел на стул, и молча принялся за картошку.
Глебу как-то стало жутко неудобно от того, что вынудил своим вопросом Славика рассказать ему такие личные подробности. Однако это откровение вызвало глубокую симпатию к этому худому, смуглому пареньку, который сейчас так ловко обращался с очередной картофелиной. Он смотрел и совсем не удивлялся, почему Славика не взяли в десантное училище, наверняка по комплекции не прошёл, ведь там все как на подбор рослые и крепкие, вспоминал Глеб видевших раньше десантников.
- Ты знаешь, что существует круговорот воды в природе, - неожиданно прервал молчание Слава, - дождь с неба льёт, потом испаряется, перемещается в облако, конденсируется и опять проливается дождём. Мне кажется, также существует круговорот чувств в природе. Вот обидели тебя - ты злой, расстроенный, у тебя из-за этого дела не ладятся, ещё больше нервничаешь и пошёл тоже кого-то обидел сгоряча или специально, вроде как отомстил. А тот тоже кого-то обидел. Так и ходит по миру злость и обида.
- Как же остановить эту злость? - решил поддержать философский настрой Глеб, - может религия? Заповеди там всякие, в церковь сходить?
- Я тут общался недавно с одним представителем церкви, так он тоже в обиде на всё. Рассказывал про своих прихожан, которые мало делают пожертвований или вообще не делают. А он бедствует. У него дети и жена, ему за квартиру платить нечем. Тоже злой и обиженный.
- Они тоже люди.
- Где-то должна прерваться эта цепочка. Я вот думаю, что любовь может остановить, - продолжил Слава, - когда любишь, не замечаешь ни обиду, ни злость и любимому тоже никогда зло не причинишь. Вот взять материнскую любовь, ведь мать никогда зла не сделает своему ребёнку. Или вот Аня моя, что б ни сучилось никогда её не обижу и в обиду никому не дам! Очень скучаю по ней.
Славик опять замолчал, а Глеб вообще не хотел развивать любовную лирику. По его мнению, любовь делает человека идиотом. Он видел Аню – обычная девчонка. Несколько раз она приезжала на КПП к Славе и тот потом несколько дней ходил сам не свой. Ни с кем не разговаривал и был как в прострации, не замечая ничего вокруг.
- Ты в курсе, что увольнения в выходные запретили? – сменил тему разговора Глеб.
- Да, знаю, в караул же заступаем в понедельник, - погрустнел Слава, - я к Зубову уже подходил, просил хотя бы на полдня отпустить в город, а тот ответил, иди поработай и всё пройдёт, и отправил меня разгружать машину на склад. А мне очень надо в город! Аня уже давно не приезжала, а по телефону говорит, что приболела.
- Выздоровеет – приедет, что ты волнуешься?
- Да ты не понимаешь! Она и мне говорит, что б не приезжал, типа что б не заразить, а когда так говорит, я не могу... Мне обязательно нужно её увидеть! И потом…
Слава бросил очередную картошку в бак, отложил нож и вытер руки о штаны. Расстегнув пуговицу, аккуратно вытащил из-за пазухи свёрнутый пакет. В нём оказалась красненькая бархатная коробочка в виде сердечка. Бережно вытащил коробочку и раскрыл. В ней красовалось, утопленное в красный бархат, золотое кольцо с огромным бриллиантом сверху.
- Ух, ничего ж себе!
Ночью в этом мрачном, грязном помещении с истёртым кафелем на полу, со стенами из плитки, когда-то бывшей белого цвета, эта драгоценность казалась из потустороннего мира, совсем не гармонирующая с этим пространством.
- Зацени, - тихо сказал Слава, протягивая коробочку с кольцом.
- Вот это сюрприз! – Глеб протянул руку, что б поближе рассмотреть драгоценность, - это что, настоящий бриллиант?
- Да.
- Никогда таких больших не видел, - сказал Глеб, рассматривая камень со всех сторон и вспоминая, видел ли он бриллианты вообще так близко, - он же, наверное, мешок денег стоит!
- Продал машину, которая от бати осталась.
Глеб оторвал взгляд от камня и посмотрел на Славика. Мнение о том, что любовь сводит человека с ума явно имеет под собой почву. Как можно продать машину, что бы купить кольцо, пускай даже с бриллиантом? Ещё и не себе, а что б подарить девчонке.
Видимо, его красноречивый взгляд и отвисшая челюсть сказали всё за себя и Славик выпалил снова:
- Да, ты не понимаешь!
Забрал коробочку с кольцом, бережно закрыл, что б не сильно хлопнула, завернул опять в пакет и убрав во внутренний карман, взял очередную картошку.
- С ума по ней схожу!
Глеб из вежливости ничего не ответил, что б не обидеть влюблённого Ромео, только удовлетворённо хмыкнул.
- Я не могу о ней не думать, не могу здесь находиться пока она там одна, она прям наваждение какое-то. Засыпаю с мыслями о ней и просыпаюсь с мыслями о ней, - продолжил Славик, эмоционально размахивая картошкой, - я целый сборник стихов уже для неё написал! Прочитать?
- Не надо, - тут же отреагировал Глеб.
- У неё день рождения в воскресенье, и я хочу в этот день сделать ей предложение! Поэтому мне обязательно надо в город! Поможешь? – Слава пристально посмотрел в глаза Глебу. В них читалась мольба и решимость.
- Помогу, - не отводя взгляда, тихо ответил Глеб.
За разговорами время пронеслось незаметно и в баке оставалось всего несколько мелких картофелин. Глеб встал и высыпал всё в бак с очистками.
- Пойдём спать, уже, правда, сил нет.
- Пойдём, - поддержал Слава.
Ребята, взявшись вдвоём за ручки, оттащили тяжеленный бак с почищенной картошкой. Глеб нашёл в углу веник, вернее половину, что от него осталось, и смел весь мусор. Быстро прибравшись, ребята вышли на свободу. Морозный воздух заставил поёжиться.
Быстро, почти бегом, ребята раздетые добежали до роты. Глеб уснул, даже не успев донести голову до подушки. Слава, напротив, долго не мог уснуть. В голове вертелись строки:
«Как тигр в клетке чувства рвутся,
Как гром, рыча, оскалив пасть.
Как взрывная пуля в сердце,
Такая боль в груди сейчас…»
На следующий день Глеб всё утро ловил сержанта взглядом, что б тот остался один и можно было поговорить до занятий. После завтрака, когда дали пять минут свободного времени до построения, он всё-таки поймал его на подходе к курилке.
- Товарищ сержант, разрешите обратиться?
- Что тебе? – недовольно буркнул тот, прикуривая.
- Разрешите мне в воскресенье заступить в наряд по роте?
Зубов поднял округлившиеся глаза на Глеба:
- Ты, товарищ курсант, переработал, что ли? – язвительно удивился Зубов.
- У меня в следующее воскресенье бабушка приезжает, хочу в это воскресенье отдежурить, что б потом отпроситься у вас в увольнение, - как можно честнее смотря в глаза, сказал Глеб.
- Подожди-подожди, ты сейчас у меня ещё и увольнение выпрашиваешь?
- Если можно, бабушка же приезжает.
- А кто у нас дневальным в это воскресенье по графику? – спросил Зубов, вытаскивая из планшета на плече график дежурств, - Турчинов. А ты с ним разговаривал?
- Конечно! Он готов в следующее воскресенье за меня дежурить, - ещё раз не моргнув соврал Глеб.
Глеб совсем забыл узнать, кто дежурит в это воскресенье. Хорошо что Турчинов свой человек, можно договориться.
- Ладно, - протянул сержант, делая пометку в своём графике дежурств, - в наряд я тебя поставлю, раз ты так хочешь, а вот про увольнение не обещаю.
- Спасибо, товарищ сержант! – удовлетворённо отчеканил Глеб.
Зубов удивлённо посмотрел на Глеба, не понимая, чему тот радуется. А Глеб уже бежал обратно, довольный тем, что ещё и бонусом возможно удастся в увольнение уйти, к бабушке, которая сейчас у себя в деревне и знать не знает, как тут помогла. Наверное, объикалась вся.
Славика нигде не было, ни в расположении, ни в курилке, ни в классе. Через пять минут уже начинались занятия и все были в классе на первом этаже. Глеб сидел за партой и смотрел в окно, на вход и ждал что вот-вот тот появится. Дверь в класс распахнулась и вошёл Славик, который нёс перед собой стопку уставов, закрывающих его с головой. Осторожно, что б эта шаткая пирамида из книг ни рассыпалась, он поставил её на первую парту. За ним вошёл командир роты. Все резко встали.
- Садитесь, - сказал Мещеряков, пройдя к доске, - надеюсь, все помнят, что ваш взвод в понедельник заступает в караул, а посему прошу разобрать по одному уставу на каждую парту и повторять обязанности часового и караульного.
Слава, пройдя между рядами, положил на каждую парту по книжке с серой, затрёпанной обложкой, надпись которой гласила – Устав Внутренней Службы Вооружённых Сил.
-Турчинов, скажи-ка мне, чем отличается часовой от караульного? – спросил капитан, остановившись около Макса.
- Часовой – это заступивший на пост караульный, - ответил Максим, вставая из-за парты.
- Молодец, Турчинов. Только в следующий раз ответишь мне как в уставе написано. Понятно?
- Так точно, товарищ капитан, - отчеканил Макс.
- Приду через тридцать минут, - сказал капитан, выходя из класса, - всем зубрить Устав!
- Часовой – живой труп, завёрнутый в тулуп, проинструктированный до слёз и выброшенный на мороз, постоянно вдаль глядящий, не идёт ли разводящий, - скороговоркой произнёс Славик известную шутку, когда дверь за капитаном закрылась.
По классу пронёсся дружный смех. Слава сел за парту к Глебу.
- Ты где был, я тебя везде обыскался? - спросил Глеб шёпотом, отыскивая статью обязанностей часового в уставе.
- По телефону с Аней в сушилке разговаривал, а потом меня Мещеряков увидел и припахал.
- Понятно. Как она?
- Говорит, болеет, из дома не выходит. Кашель сильный, - пожаловался Слава.
- А я тут с Зубовым вопрос решил, в воскресенье буду дневалить по роте, так что всю ночь можешь гулять как ветер в поле, в роте тебя никто не хватится, прикрою.
- Спасибо дружище, буду должен, - искренне произнёс Славик, повернувшись в сторону Глеба.
- Да ладно, - протянул Глеб, - Совет вам да любовь. Ане от меня привет передавай.
- Передам, - с улыбкой сказал Слава, придумывая всё новые и новые сценарии, как будет преподносить кольцо и делать предложение.
Машину он давно уже попросил у Макса, взамен пообещав налить полный бак бензина. Тот уже давно, в своё первое увольнение, пригнал из дома и поставил неподалёку, на стоянку свои старенькие «Жигули» шестой модели. Добираться на автобусе, как все Макс не хотел, не хватало терпения, ведь увольнение всегда такое короткое. А если нужно в самоволку, то машина вообще вещь незаменимая. Потому как автобусы ночью не ходят, а выбираться всё-таки иногда приходится после отбоя.
В багажник машины Слава кинул одежду, что б можно было спокойно переодеться. Кроссовки, джинсы и кофта. Не мог же он на свидание заявиться в сапогах с портянками. Сперва он хотел поехать с ней на машине в лес и там сделать предложение, потом думал украсить машину гирляндами и лентами, и подъехать к дому с громкой музыкой, что б все видели, но вспомнив непрезентабельный вид и как внутри пахнет бензином, мысль с автомобилем пришлось оставить. Тогда решил попросту пригласить её в ресторан и забронировал там столик на воскресенье вечером. Даже стихи придумал, какие будет ей читать, преподнося кольцо. Ресторан назывался «Автограф», дорогой ресторан около её дома, мимо которого не раз проходил, но никогда в нём не был. Однако всё пошло не так, как он планировал.
- Встать! Смирно! – пронеслось по классу и взвод молниеносно поднялся со своих мест, приняв строевую стойку.
- Вольно, садись! – буднично сказал капитан, заходя в класс, - Ну что, кто первым мне ответит обязанности часового?
Уже не первый месяц проводились занятия по подготовке к их первому караулу. Наверное, можно разбудить среди ночи и Глеб без запинки бы рассказал обязанности часового, караульного, даже обязанности начальника караула.
- Я готов, - поднял руку Глеб.
- Знаю, что ты готов, а я вот хочу послушать Петрова.
Славик, блуждающий в своих далёких от караула мыслях, встал и нерешительно начал:
- Часовой обязан… Бдительно охранять и стойко оборонять свой пост… - дальше память заклинило.
- Так, всё с тобой понятно, товарищ курсант, - грубо прервал мучения Славика капитан, — значит будешь учить ночью. Садись.
Слава безропотно опустился на стул. Он мог наизусть прочитать стихи Пушкина, Есенина, Блока. Мог сам сочинить поэму, но почему-то совершенно не оставались в памяти статьи этого Устава. Надо было тому, кто их писал сложить в рифму, и тогда заучить их было бы проще, - пронеслась в голове нелепая мысль. А может просто все мысли у него были направлены в другое русло.
- Сейчас все, кто заступает в караул, идут в оружейную комнату и получают автоматы! Через пять минут строиться перед входом, пойдём заниматься на караульный городок! Время пошло! – скомандовал капитан, взглянул на часы и вышел из класса.
Караульный городок – это специально подготовленная территория, где всё как на боевом посту. Караульное помещение, постовые вышки, столбы, колючая проволока, стол для заряжания оружия, конечно же, стенды и плакаты с картинками, инструкциями и статьями Устава. Уже не первый раз здесь проходили занятия.
- Товарищи курсанты, - начал Мещеряков, расхаживая перед строем, когда взвод построился на караульном городке, - все уже знают, что я отменил увольнения в воскресенье, дабы не было никаких казусов перед вашим первым караулом. Караул – это самое важное и ответственное задание, которое вам поручает родина. Здесь не должно быть никаких недоразумений. Помните, что несение караульной службы является выполнением боевой задачи! Сегодня до обеда занимаемся на караульном городке.
На улице было морозно, и Глеб поёжился, услышав, что предстоит целый день провести на улице. Но время пролетело быстро. Отрабатывали действия часового при пожаре, тренировались в заряжании и разряжании оружия, приёма и сдачи поста, смены часового. Глеб без запинки знал все действия и обязанности и подсказывал Славе, когда видел, что у того что-то не получается или не знает.
Весь остаток дня пронёсся по распорядку.
На следующий день, в воскресенье, Глеб заступил дневальным по роте. Дневалить в принципе было несложно, а зимой даже комфортно. Всё время в тёплой роте. Когда все бегают кросс, ходят на занятия, занимаются на улице строевой подготовкой или убирают уличную территорию, дневальный в тепле стоит на тумбочке или моет полы. Если рядом нет придирчивого Зубова, который заставляет эти полы постоянно перемывать, и с мылом мыть полы в туалете, то, можно сказать, что это отдых от повседневной рутины. В воскресенье сержант ушёл в увольнение, поэтому Глеб расслаблялся.
Вечером, после того как прозвучала команда отбой, он подошёл к кровати, где нетерпеливо лежал Слава, потрогал того за плечо и шёпотом сказал:
- Давай, всё свободно! С тебя шоколадка.
- Конечно, за мной не заржавеет, - улыбнулся Славик.
Быстро, что бы никого не разбудить и не вызвать подозрений, он схватил одежду и пошёл в туалет. Там оделся, наверное, даже быстрее, чем при тревоге. Глеб уже ждал его около выхода.
- Только, умоляю тебя, успей до подъёма! – прошептал Глеб, открывая дверь.
- Я как Золушка, до двенадцати, - улыбнулся Славик и шмыгнул в дверь.
Как это возможно в кирзовых сапогах, бесшумно, почти на цыпочках, он добежал до забора и, перемахнув через него, оказался за территорией. Постоянно озираясь, быстрым шагом дошёл до заветной машины, которую уже слегка припорошило снегом. Достав ключи, открыл водительскую дверь и плюхнулся на сиденье. Переведя дыхание, осмотрелся - убедился, что никого нет, вышел из машины, достал из багажника пакет с гражданкой и забрался опять вовнутрь. Переодеться в машине, ему, худому и гибкому, проблем не составило. Закинув форму с сапогами на заднее сиденье, Славик уже окончательно расслабился, но ненадолго. Паника его охватила, когда он повернул ключ в замке зажигания и… ничего не произошло.
- Твою ж дивизию! - в сердцах произнёс Слава, выбегая на улицу. Он совсем забыл о том, что Макс его предупреждал, что нужно клемму на аккумуляторе подсоединить. Открыв капот, нашёл в темноте аккумулятор и подсоединил, прокручивая, для надёжности плюсовую клемму. Что-то щёлкнуло. Он взобрался опять на водительское сиденье и повернул ключ. Загорелись лампочки, машина завелась. Только сейчас Славик выдохнул.
Оставляя двигатель прогреться, взял в руки телефон. Он ещё не решил позвонить Ане или приехать, сделав сюрприз. Когда ей звонил в последние разы, она говорила, что приболела и никуда не выходит, поэтому он не сомневался, что она дома. Отложив телефон на пассажирское сиденье, Славик достал из кармана обшитую красным бархатом коробочку и открыл. Бриллиант блеснул как, будто призывая к действию. А вдруг она спать будет, подумал Слава и, положив кольцо на сиденье, взял телефон и набрал номер. Трубку никто не брал. Славик смахнул дворниками капли от растаявшего снега с лобового стекла, подвинул под себя сиденье и выехал со стоянки.
Вечер выходного дня, дороги свободны. Доехав до первого светофора, он опять позвонил Ане. Длинные бесконечные гудки. Ему показалось это странным, до этого Аня всегда поднимала трубку быстро. Наверное уснула, подумал Славик, и в этот момент телефон ответил. Только вместо привычного «алё», из трубки приглушённо доносились звуки музыки. Глеб сильнее прижал телефон к уху, не понимая, откуда эти звуки. Это была явно дискотечная музыка и в голове пришло понимание, вернее, только догадка, откуда она может звучать.
Не дожидаясь пока загорится зелёный, Славик с пробуксовкой рванул с места. Он мчался, нажимая на педаль газа так, как будто хотел выдавить её из пола. Несмотря на все усилия и напряжённые нервы, жигулёнок быстрее не разгонялся. Едущие впереди, уступали ему дорогу, завидев беспрестанно моргающую дальним светом, бешеную машину. В тот момент ему было плевать на недовольные гудки и возможные штрафы. В руке он продолжал сжимать телефон, часто поднося его к уху, что б сквозь шум завывающего мотора, опять услышать доносящуюся из микрофона дискотечную музыку.
Проехав так почти полгорода, не сильно сбавляя скорость, виляя задом на поворотах по скользкой дороге, он промчался дворами мимо высокой башни, где жила Аня и через два квартала, не заботясь ни о правилах, ни о прохожих, заехал на бордюр прям к кирпичному двухэтажному зданию. Тому самому куда Аня не раз приглашала Славу на танцы. Подростки перед входом с сигаретами и банками пива в руках разом повернулись, желая посмотреть на наглеца.
Славик открыл дверцу и услышал из окон здания визг электрогитары, такой же как сейчас доносился из телефона в его руке. Не закрыв машину, он прошёл сквозь толпу молодёжи, которая расступилась, провожая взглядом коротко стриженного парня. Поднявшись по знакомой лестнице на второй этаж и минуя двух охранников около входа, он очутился в большом полутёмном зале. Из огромных колонок в уши ударили завершающие аккорды барабанной дроби. Музыка сменилась на спокойную, и как расступаются волны, так все расходились к стенкам, оставляя в центре танцплощадки редкие пары, желающих танцевать медленный танец.
И он её увидел. Его Аня танцевала медленный танец с незнакомым ему высоким молодым человеком. Тот откровенно гладил её по спине, а она, прижавшись, положила голову ему на плечо. Слава облокотился на стенку, чтобы не упасть, чувствуя, как задрожали колени. Ощущение, что внутри разорвалась граната, сжигая своим пламенем всё на своём пути. Он стоял и не знал, что ему делать и что думать. Меньше всего хотелось, что б она его видела сейчас. Как будто она его уличит в чём-то постыдном, как будто не она, а он сейчас обнимается и целуется с другой. И потом, он сейчас не знал, что ей сказать, просто не сможет говорить. У него пропал дар речи.
Совершенно на автомате Славик приехал обратно. Он не помнил, как переоделся в машине, как зашёл в роту, как встретил его взволнованный Глеб и что он ему ответил. Аккуратно сложив форму на стуле, он улёгся в кровать и закрыл глаза. Мужчины не плачут, подумал он, сглатывая комок в горле.
- Рота, подъём! – пронёсся по расположению звонкий голос командира роты.
Через минуту командиры взводов проверяли выстроившийся личный состав, выкрикивая каждого по фамилии. Все были на месте.
После утреннего осмотра Глеб подошёл к Славику:
- Как всё прошло? Ты вчера пришёл сам не свой, на тебе лица не было.
- Нормально всё прошло, - посмотрев в глаза Глебу, не сразу ответил Слава и тут же опустил взгляд, чувствуя, как наливаются глаза.
- Не фига ненормально, - почувствовал состояние друга Глеб, - ладно, потом расскажешь.
Однако «потом» не случилось.
После завтрака командир роты построил взвод, который заступает в караул и ещё раз в напутствие поведал о важности и ответственности несения караульной службы.
Получив необходимые наставления, курсанты в серых шинелях, с автоматами и вещмешками попрыгали в кузов грузовика. Несмотря на тряску, холод и завывающий шум мотора все пытались использовать это время в дороге, что б поспать. Поставив автомат между коленами, Славик поднял воротник, опустил голову и провалился в сон. Он даже не понял сколько времени они ехали. Очнулся только тогда, когда машина остановилась. На улице шёл сильный снегопад, как за белоснежной занавеской, не давая рассмотреть всё вокруг. Попрыгав из машины, курсанты направились прямиком в караулку.
В караульное помещение, в эту обитель их временного пристанища, метель не проникала. Шинели снимать не стали, от стен исходило ощущение вечной мерзлоты и было достаточно холодно. Пройдя вовнутрь, в оружейную комнату поставили автоматы. В другом помещении, около серых металлических кроватей, разложили вещи по тумбочкам. Спальное место было заправлено уже привычным синим одеялом с полосками, только вот постельного белья не наблюдалось. Ещё была большая комната для приёма пищи. В ней, заполняя всё пространство, стоял длинный деревянный стол, вдоль которого стояли деревянные лавки. Присутствовал какой-то резкий запах сырости и несвежести.
Все посты были распределены. И так получилось, что Глеб со Славой оказались вместе на «пятнашке». Это склады с боеприпасами в отдалении пары километров от караулки. Они находились рядом, но были разделены на разные посты и почему-то имели номера один и пять. За это их назвали «пятнашкой».
В положенное время в такую метель за ними приехал БТР (бронетранспортёр). Погрузившись в задний отсек боевой машины ребята, вместе с разводящим двинулись на пост. Неспешно двигаясь и басовито урча дымным мотором, БТР дополз до «пятнашки». За всё время Слава не проронил ни слова, и Глеб, наблюдая за ним, надеялся, что может быть на посту, они пересекутся, и он всё узнает. На обоих постах есть вышки и есть также маршруты передвижения по периметру поста, где пути постов пересекались. Высадившись и сменив предыдущих постовых, Глеб со Славиком заступили на пост.
Несмотря на то что вьюга не стихала, холодно не было. Выданный тулуп из овчины всё-таки действительно очень тёплый. Даже тяжёлый автомат на плече совершенно не чувствовался. Представив себя со стороны Глеб, посмеялся. Из-за того, что тулуп достался ему большого размера, вспомнился сторож из любимой комедии «Операция «Ы» и другие приключения Шурика»
Уже стемнело и свет от фонарей жёлтыми пятнами пытался пробиться сквозь густой снегопад, который не прекращался. Идя против ветра, снег жёсткими, тонкими иголочками атаковал лицо и приходились закрывать глаза и двигаться по заметённой дорожке вслепую. Зато обратно было веселее - можно было открыть глаза и скорректировать курс, ветер в спину облегчал движение. За всё время Глеб ни разу не останавливался, а продолжал ходить в надежде пересечься со Славиком. Но того вообще не было видно. Какое-то плохое предчувствие поселилось внутри и не покидало.
Выстрел раздался как сухой щелчок хлыста. Глеб замер, соображая, что это и откуда прозвучал выстрел. Что-то ему подсказало, что надо бежать на соседний пост, где должен быть Слава. Добежав до границы поста, остановился прислушиваясь. Тишина. Отбросив все сомнения и страхи нарушить устав, он, раздирая руки сквозь перчатки об колючую проволоку, пролез на соседний пост и побежал по тропинке выискивая глазами сквозь снежную пургу знакомый силуэт. Подбежав к вышке, он его увидел. Слава полулежал, прислонившись на нижнюю поперечину ступеньки. Автомат лежал рядом, а на белом тулупе багровым расползалось пятно крови. Глеб кинулся к нему.
- Славка, дружище, ну что же ты наделал?! – в отчаянии шептал Глеб, расстёгивая кровавый тулуп и китель Славы.
Тот был ещё жив и кровь толчками выходила из груди. Остановить кровь, пронеслось в голове. Чем?! Глеб принялся раздеваться и, сняв с себя майку, скомкав, приложил к ране. Майка мгновенно пропиталась кровью. Сверху Глеб сложил свой китель и крепко зажал рукой рану. Нужна помощь. Подобрав автомат, Глеб, передёрнул затвор и выпустил длинную очередь в воздух, надеясь, что звуки выстрелов услышат в караульном помещении. Потом взобравшись на вышку, в остервенении закрутил ручку допотопного телефона, пока на том конце не услышал чей-то голос. Не разобрав что говорят, он заорал:
- Тревога! Тревога! Слава умирает! Первый пост! Тревога!
- Что случилось? – разобрал сквозь помехи голос.
- Тревога! Петров ранен! – выкрикнул Глеб в трубку и не дожидаясь ответа, бросив её, сбежал вниз.
Славик лежал с закрытыми глазами и хрипло дышал.
- Дыши дорогой, дыши, - шептал Глеб, - я тебя вытащу, дружище.
Дрожащими пальцами, придавливая к ране майку с кителем, застегнул сверху тугие пуговицы тулупа. Затем попробовал приподнять. Сделав несколько безуспешных попыток, Глеб повесил на себя два автомата, взялся покрепче онемевшими руками за воротник тулупа и потащил Славу по снегу к выходу.
Обессилевший и задыхающийся Глеб дотащил друга в тот момент, когда фары БТРа уже скакали по неровной дороге, рассекая тьму.
Глеб сидел на снегу и видел, как из БТРа выскочил начальник караула с курсантами и бросились к ним, как сильные руки подхватили бессознательное тело Славы.
Новая смена, заступила на «пятнашку» а боевая машина, развернувшись, рванула назад. Глеб положил голову Славика себе на колени и придерживая от тряски по неровной дороге, непрерывно смотрел что б тот не прекращал дышать.
Начальник караула принял решение ехать прямиком в местную больницу. Вид грозной машины во дворе больницы и заставил медиков действовать оперативно и Славу сразу отвезли в реанимацию.
Слава выжил. Врачи сказали, что пуля прошла на вылет, в сантиметре от сердца. И если б его привезли хотя бы на пять минут позже, спасти бы не удалось.
В училище сильно афишировать происшествие не стали. Начальник училища вызвал к себе Морозова и поблагодарил за решительные действия и спасение Петрова и попросил не распространяться никому о случившемся. Хотя, конечно все и так знали о том, что произошло. В военном училище Славика больше никто не видел.
С того времени у Славы Петрова больше не было отношений, а были только друзья и верная собака, которую он попросил ему подарить, выйдя из больницы.