Регимантас Адомайтис

"Герой Адомайтиса бесконечно привлекателен. Бес­страшным прямодушием неуемной жизнелюбивой натуры. Своей спор­тивной легкостью — тренированно­стью и быстротой реакции он не уступит, пожалуй, и героям амери­канских вестернов. У него красивое, резко очерченное, подвижное лицо. Воспламеняется он мгновенно, в гне­ве несдержан и жесток, но выра­жает себя открыто, не делая секре­та из своих симпатий и антипатий".

Читаем статью киноведа и литературоведа Евгения Аба (1935-2009), опубликованную в 1972 году:

"Все чаще в фильмах разных сту­дий снимаются литовские актеры. Все чаще в титрах картин, созданных в разных городах страны, можно встретить имена Баниониса и Масюлиса, Бабкаускаса и Норейки, Буд­райтиса и Адомайтиса. Выразитель­ная типажность этих актеров замече­на давно — и режиссерами, и зри­телями. Замечено и другое, главное: каждый из них — крупная актерская индивидуальность.

Уже одно перечисление имен вызывает в памяти фильм В. Жала­кявичуса «Никто не хотел умирать»: всесоюзная, а в ряде случаев и ми­ровая известность этих актеров на­чалась именно там. Не каждому режиссеру дано собрать в одной картине столько первоклассных ак­теров. И уж совсем редкость даже для хорошего режиссера добиться такой исполнительской ансамблево- сти, какой достиг Жалакявичус в «Никто не хотел умирать».

Этому находится объяснение. Жа­лакявичус работал, в основном, с ак­терами одной школы — прославлен­ного Паневежисского театра, руко­водимого Ю. Мильтинисом. Однако при ближайшем рассмотрении это объяснение оказывается весьма шат­ким, ибо наряду с актерами из Пане- вежиса Жалакявичус даже в главных ролях снимал исполнителей, воспи­танных совершенно иначе, которые, однако, здесь составляют с осталь­ными неразрывное и органичное единство.

На роль Донатаса режиссер при­гласил молодого каунасского актера Регимантаса Адомайтиса. В после­дующие годы это имя не раз еще будет возникать в титрах картин, снятых на студиях Вильнюса и Киши­нева, Ленинграда и Минска. Но все последующие работы, независимо от качества самих фильмов, лишь подтвердят и закрепят первый успех, потому что актерский тип — нерв­ный, импульсивный, с открытым тем­пераментом — выявился достаточно ярко уже здесь. Донатас в «Никто не хотел умирать» был, можно считать, дебютом Адомайтиса в кино. До этого он сыграл лишь небольшой эпизод в предыдущей картине В. Жа­лакявичуса «Хроника одного дня», да и в театре работал лишь второй сезон.

. . . Грузовик с гробом для отца объезжает поочередно его сыновей. Роль черного вестника взял на себя младший, Ионас. Каждый из братьев Локисов встречает его появление по- своему, реагируя на это страшное известие сообразно со своим харак­тером и темпераментом. Донатас работал на строительстве моста. Из­далека увидев братьев, он засмеял­ся, обнажив во весь экран свой без­укоризненно белозубый оскал, и, ловко прыгая по сваям, а потом энергично шлепая по воде, мокрый по пояс и весело возбужденный предстал перед Ионасом и Бронюсом.

— Отца убили, — сказал Бронюс Донатас завертелся на месте, из­давая гортанные звуки, напоминаю­щие рычание раненого зверя.

— Так, — наконец произнес он и через секунду оказался в кузове грузовика.

В первом появлении Донатаса уже обозначен характер — нетерпели­вый, несдержанный, резкий. Дона­тас — человек действия. У него соб­ственные представления о справед­ливости. Он будет мстить беспо­щадно, око за око. И сам будет вер­шить свой суд. И сам станет жертвой своей анархической необузданности. Адомайтис наделяет Донатаса чело­веческим благородством и мужским обаянием. Но тип героя — нервный, легко возбудимый, неуправляе­мый — таит в себе и потенциальную опасность для общества.

— Нет, нельзя ему власть, — пре­достерегает Бронюс. — Перестре­ляет всех. Начнет со своих. Те всегда ближе.

Этих слов нет в фильме. Но они есть в литературном сценарии В. Жа­лакявичуса и отношение автора к своему герою выражают совершен­но недвусмысленно. Бронюс знал, что говорил. Неуравновешенность Донатаса, его порывистость и буй­ный темперамент нуждались в не­усыпном контроле. Длинная цепь случайностей, в результате которой гибнет Донатас, в авторском за­мысле далеко не случайна. Резкая противоречивость характера с само­го начала таила в себе драматизм. И трагический финал, по логике ав­торов, закономерен.

И при всем том герой Адомайтиса бесконечно привлекателен. Бес­страшным прямодушием неуемной жизнелюбивой натуры. Своей спор­тивной легкостью — тренированно­стью и быстротой реакции он не уступит, пожалуй, и героям амери­канских вестернов. У него красивое, резко очерченное, подвижное лицо. Воспламеняется он мгновенно, в гне­ве несдержан и жесток, но выра­жает себя открыто, не делая секре­та из своих симпатий и антипатий.

В одном из интервью несколько лет назад Адомайтис высказался за от­крытость выражения чувств, за пуб­лицистичность искусства, видя в этом черту нового артистизма. Почти все герои этого актера выражают себя громко, во весь голос, во всю мощь своего недюжинного темперамента. Парадокс заключается в сочетании актерского интеллекта со стихийно­стью, буйностью создаваемых типов. Каждой работе, по словам самого актера, предшествует тщательней­шее, почти научное изучение мате­риала, психологии, природы характера. Это заявление может вызвать некоторое недоверие. Мощная сти­хийность, какой отмечены лучшие экранные создания Адомайтиса (и прежде всего Донатас Локис), мо­жет ли быть чем-то иным, кроме как естественным выражением эмоций? Но не будем торопиться. Посмот­рим, как дальше складывалась кино- биография Регимантаса Адомайтиса.

Его следующей, после Донатаса, работой в кино был белорусский партизан Иван Лобач в малоудачной картине В. Виноградова «Восточный коридор». Эта роль лишь утвердила представление об актерском даро­вании Адомайтиса как о мощном, стихийном темпераменте, органич­но сочетающемся с яркой, мужест­венной фактурой. Адомайтис и здесь играет сильно, преодолевая, где возможно, несовершенство литера­турного материала и вычурность, манерность режиссуры. В жилах его героя — живая кровь, он, может быть, единственный в этой перена­селенной картине нелитературен и по-настоящему героичен. Но поль­зуется исполнитель приемами, нара­ботанными в фильме Жалакявичуса, хотя, разумеется, не создает харак­тера, сколько-нибудь приближаю­щегося по масштабу; и оригинально­сти к Донатасу Локису.

Может сложиться впечатление, что актер и не играл здесь вовсе, а просто оставался самим собой. И второй, третий, четвертый фильм после «Никто не хотел умирать» дадут лишь разные варианты одного и того же характера. Откровенно героические актерские данные Адо­майтиса не могут не привлекать ре­жиссеров, но при усиленной эксплуа­тации этих данных на уровне «Вос­точного коридора» не исчерпает ли себя актер в скором времени?

Однако после «Восточного кори­дора» неожиданно появился Сергей Лазо — характер тоже героический, но совсем иной. Сила чувств, их про­явление и здесь открытые, яркие. При этом Сергей Лазо из фильма А. Гордона покоряет мягкой интел­лигентностью, скромностью, то есть качествами, которые трудно было заподозрить у прежних героев Адо­майтиса.

«Я преклоняюсь перед героизмом Лазо и таких, как он. Но я не думаю, что героизм надо играть как нечто заданное, как исходное условие. Это
зритель должен в итоге сказать: мне показали героя», — и Адомайтис играет скромного и в чем-то даже обыкновенного человека. Но у этого обыкновенного человека есть убеж­дения, есть своя выстраданная идея. Идея эта — революция. За нее, за идею, он и примет мученическую смерть. У предыдущих персонажей Адомайтиса героика была задана в самом характере, у Лазо героиче­ское рождается от столкновения ха­рактера и ситуации.

Видимо, стихийность Донатаса тоже была результатом актерского и режиссерского расчета. Начиная с Лазо, герои Адомайтиса, если и не разрушат полностью миф о стихий­ности чувств, о неуправляемости са­мого актерского типа, то, во всяком случае, сильно его поколеблют.

Эдмунд в «Короле Лире» — харак­тер одновременно исторический и современный. Размах страстей под­линно шекспировский, но про эту роль никак не скажешь, что она сде­лана на одном темпераменте. Эд­мунд — не традиционный театраль­ный злодей, а дерзкий честолюбец, чьи энергия и волевое начало могут подчас выглядеть вполне привлека­тельно. Сбегая с лестницы, он легко и по-спортивному изящно перемах­нет через перила, сразу вызвав в зрительской памяти сходство с Донатасом. Но сходство этим и исчер­пывается, потому что Донатас был характером неуправляемым, анар­хическим. Этот же контролирует се­бя постоянно. Он делает себя сам— свой характер, свою головокружи­тельную карьеру, презрев все чело­веческие связи, проходя по трупам.

Цену себе он знает. И при его вулканическом темпераменте конт­ролировать себя трудно. Трудно ему и лицемерить, хотя приходится. Но все это до времени. Перейдя поло­женный предел, он не станет ща­дить чувства окружающих. Он ста­нет самим собой.

— Я то, что я есть, и был бы тем же самым, если бы самая целомуд­ренная звезда мерцала над моей головой, — победно сверкнув гла­зами, вымолвит Эдмунд — Адомай­тис в начале фильма. Но это пока лишь признание самому себе. Для других он до срока — преданный сын своего отца и верный подданный короля.

Упоенный битвой, Эдмунд нехотя выслушивает признание влюбленной в него Реганы. Диалог происходит на фоне полыхающих стен, и у Эдмун­да нет времени на объяснения. Он слушает и не слышит, его не остыв­ший еще после сражения пылающий взор — там, где дерутся. Потом та же сцена повторится с Гонерильей. И опять — нездешний блеск в гла­зах и неумолчный зов битвы.

Боец он прирожденный. И в сце­не последнего поединка истинный характер Эдмунда прорывается на­ружу. Не зная еще, кто его против­ник, он не может испытывать к нему настоящей ненависти. И поединок для Эдмунда пока лишь вопрос че­сти. Но и самоутверждения тоже. Отвагой и мужественностью его бог не обделил, и здесь он в своей сти­хии. Ему важно восстановить пошат­нувшееся самоуважение. Разудалая лихость, читаемая во всей его фигу­ре в начале поединка — при том, что лицо прикрыто забралом, — очень скоро сменится растерянно­стью. Не утерпев, он стаскивает тя­желый кольчужный наличник, и мы по его разгоряченному и потускнев­шему как-то сразу лицу видим, что он проиграл. Сам понимает, что про­играл. Потому что для него это был, в сущности, просто спорт, одна из многих драк, не более. А его против­ник отстаивал попранную справед­ливость. И победил. Не мог не по­бедить.

— Колесо судьбы совершило свой оборот, — лежа на щите, про­хрипит поверженный Эдмунд, вдруг вспомнивший о таких вещах, как судьба, рок, которые раньше для него вообще не существовали. Он сам был своей судьбой.

Эдмунд — натура богато одарен­ная. В другой, более благоприятной
среде его противоречивый характер, героический по своей природе, дал бы, возможно, совершенно иной ре­зультат. Здесь же, в мире, построен­ном на лицемерии и предательстве, он стал тем, кем он стал. В герое Адомайтиса все чрезмерно. И даже самые привлекательные свойства на­туры переходят в свою противопо­ложность. Свободолюбие оборачи­вается жаждой власти, мужествен­ность перерастает в жестокость, не­уемная энергия уходит в карьеризм. Гигантский размах эмоций приносит в данном случае эффект даже не минимальный, а просто отрицатель­ный. Ибо все зависит от наполнения этих эмоций. И без основополагаю­щей человечности даже самые при­влекательные качества ничего не значат.

Итак, стихийность, как видим, если и есть в характере Эдмунда, то в актерском замысле она рассчитана с самого начала. Как одна из состав­ляющих играемого характера.

Герои Адомайтиса — громкие ге­рои. Но и правдивые, так как яркость и максимализм чувств — в самой природе актерской натуры Адомай­тиса. И никакого наигрыша со сторо­ны исполнителя просто не требуется. Но постоянная громкость вовсе не означает повторяемость. И хотя ни­какой грим не помешает зрителю узнать Адомайтиса в первые же се­кунды появления на экране, его ге­рои никак не напоминают двойни­ков. Открытость, сила выражения чувств, накал страстей будут отли­чать любую актерскую работу Адо­майтиса. Но героев его не спутаешь друг с другом.

Герои Адомайтиса в фильмах «Ни­кто не хотел умирать» и «Король Лир» сопоставлены не случайно.

И не только по степени значимости среди других работ актера в кино. В обоих случаях он сталкивается с трагедийным материалом. И оба ра­за играет трагедию. В самом пря­мом и высоком смысле слова. В ли­товской картине — трагедию харак­тера, в котором благородство ужи­вается с анархической неуравнове­шенностью. В фильме Г. Козинце­ва — крах героя или, может быть, лучше сказать, трагедию несостоявшегося героя. И там, и здесь — на­кал страстей, страшная круговерть событий, в которую попадает герой, роковые случайности и трагическая предопределенность судеб.

Кажется, самой природой этот ак­тер предназначен для трагедии. Бы­товой реализм ему как будто бы противопоказан. Но вот в литовском фильме «Игры взрослых людей» (режиссеры — И. Рудас и А. Кундялис) он неожиданно сыграл лихого шофера Бронюса в манере трагико­медии.

Фильм состоит из двух новелл. Вторая — «Игры взрослых людей», поставленная А. Кундялисом и дав­шая название всему фильму, несет заметный налет неореализма. Шо­фер Бронюс, лишь мимоходом по­являвшийся в первой новелле, здесь становится главным героем. Адо­майтис местами глушит и темпера­мент, и силу чувств. Нельзя сказать, чтобы он чувствовал себя уютно в этой реальной бытовой среде. Тем не менее одна краска в актерской палитре Адомайтиса здесь несом­ненно новая. Даже мужская неотра­зимость его героя снабжена значи­тельной долей самоиронии и пото­му не выглядит смешной. Не оттал­кивает.

Таков уж характер — жизнерадо­стный и вольнолюбивый, но не глу­бокий. Живет он исключительно эмоциями. Только эмоции здесь не слишком крупные — пожалуй, единственный пока случай среди ге­роев Адомайтиса. Любвеобильность Бронюса, вокруг которой строится сюжет новеллы, — для него самого известный груз. Но репутацию надо поддерживать, ничего не поделаешь. И если он не относится к жизни с достаточной серьезностью, то и себя всерьез не принимает. В ре­зультате плохо бывает не только окружающим, но и ему самому. Ак­тер и не думает оправдывать своего «Мужское лето» героя. Но понимание в его отноше­нии есть несомненно.

Понять до конца играемый харак­тер и не повторять предыдущий. . . Только ведь каждый персонаж все равно пропускается через характер самого исполнителя. Через его тем­перамент, его духовный и физиче­ский склад. Только через их посред­ство любой экранный образ и может быть вызван к жизни. Поэтому круг возможностей даже самого разно­стороннего актера неизбежно огра­ничен.

«... Я стремился раскрыть нацио­нальный характер нашего крестьяни­на с его медлительностью и в то же время способного на взрыв стра­стей», — сказал В. Жалакявичус в связи с фильмом «Никто не хотел умирать». У Жалакявичуса Адомай­тис сыграл тогда лишь вторую поло­вину этой характеристики. Казалось, само слово «медлительный» ника­кого отношения к Адомайтису иметь не может. Но этот актер как будто специально задался целью постоян­но ошеломлять зрителей и критиков, всякий раз разрушая их стройные концепции, в каждой новой своей работе противореча сложившимся о нем представлениям. Тот же В. Жа­лакявичус предоставил ему возмож­ность создать образ, отвечающий всей полноте своих представлений о литовском национальном характе­ре.

В фильме «Чувства», который по сценарию В. Жалакявичуса постави­ли А. Дауса и А. Грикявичус, главную роль рыбака Каспяра сыграл Р. Адомайтис. Спокойный и монументальный, словно высеченный из камня, Каспяр, подобно другим героям Адо­майтиса, живет эмоциями. У него явно замедленная реакция на окру­жающее, и, захваченный водоворо­том чувств, он старается выстоять, удержаться на ногах.

Но чувства вполне традиционного свойства сталкиваются с конкретно­исторической ситуацией Литвы по­следних дней войны — первых дней мира. И перестают быть просто чув­ствами, а требуют активного вмеша­тельства разума. Требуют выбора. Каспяр пытается отстраниться, остаться со своими эмоциями. Но жизнь, помимо его воли, заставила принять решение. Последствия для него оказались трагическими: в схватке с удирающими в Швецию главарями-националистами перебита рука, и выходить в море он уже не может. Жизнь научила бывшего ры­бака философичности, и он не роп­щет. Могучий запас душевной энер­гии позволяет ему спокойно отно­ситься к своей участи инвалида. Все такой же медлительный и так же глубоко чувствующий, Каспяр Адо­майтиса воплощает в себе мудрую уравновешенность народа, его ду­шевное здоровье.

Уже после «Короля Лира» Г. Ко­зинцева, завершенного в 1970 году, Регимантас Адомайтис снялся в трех новых картинах Литовской студии.

И опять — неожиданность: в фильме М. Гедриса «Мужское лето» сыграл человека слабого и нерешительного. Сельский учитель Аугустинас, немо­лодой и — страшно произнести — заурядный, звезд с неба не хватаю­щий человек — такого героя в кино­репертуаре Адомайтиса еще не было.

Театральным актерам приходится играть разные роли. Кино приучает зрителя к большей стабильности ам­плуа. Адомайтис — актер по пре­имуществу театральный, ведущий исполнитель Вильнюсского академи­ческого театра драмы. Но и в кино, где актер много и интенсивно рабо­тает, у него уже теперь, после деся­ти картин, сложился свой особый репертуар. Репертуар, а не амплуа. Потому что совокупность таких ра­бот, как Донатас Локис и рыбак Каспяр, Сергей Лазо и шофер Бронюс, Эдмунд и Аугустинас, ни под какое амплуа подвести невозможно.

Да и вряд ли нужно. Есть актер Регимантас Адомайтис со своим не­повторимым человеческим обликом, со своей индивидуальностью. И есть созданные им характеры. Люди, личности" (Аб, 1972).

(Аб Е. Регимантас Адомайтис // Актеры советского кино. Вып. 8. Л.: Искусство, 1972: 4-15).