Солнце, тяжелое, как литая медь, опускалось за горизонт, окрашивая небо в кроваво-багровые тона. Елисей, одетый в выцветшую кепку и грубые джинсы, стоял на крыльце своего ветхого домика, вглядываясь в бездонную синеву южного неба. В воздухе витал запах влажной земли и перепревшего сена, который сегодня казался особенно резким, пропитанным чем-то зловещим.
Он уже несколько недель замечал странное поведение овец. Раньше, когда Елисей приходил вечером проверить свои стада, они встречали его дружелюбным блеянием, но теперь их молчаливое присутствие, неподвижность, напоминала ожидание в засаде. Глаза, обычно светлые и живые, теперь горели нездоровым блеском, словно раскаленные угли.
Елисей не верил в мистику, в призраков и прочую нечисть, но эти овцы, их неестественная тишина, их немигающие взгляды, вселяла в него невольный страх. Словно они знали о чём-то, о чём он не знал, о чем-то страшном, неизбежном.
Сегодня, когда он вышел из дома, чтобы собрать последние стога сена, ему показалось, что за ним наблюдают. Оглянувшись, он увидел, что все стадо, словно по команде, повернуло к нему головы. Их глаза, чёрные и пустые, уставились на него, и в этот момент Елисею стало не по себе. Он почувствовал холод, пробежавший по его спине, и понял, что это не просто страх, а что-то более глубокое, первобытное.
Он попытался унять дрожь в руках, отмахнуться от глупого страха, но не мог. Его мозг, словно запутавшийся в сети, отказывался верить в то, что он видел.
Ночью, Елисею снился сон. Он видел себя стоящим на краю пропасти, а перед ним – бесконечный овечий океан. Их глаза горели неистовым, безжизненным огнем, они медленно наступали, их блеяние превращалось в зловещий гул, который заглушал все другие звуки.
Он проснулся в холодном поту, сердце колотилось в бешеном ритме, дыхание было сбивчивым. Он знал, что все это – сон, но он не мог избавиться от этого ощущения, от жуткого предчувствия.
Он решил, что нужно проверить овец. Может, просто паразит какой-то, паралич... Елисей не знал, что его ждет, но он знал, что должен увидеть их, убедиться, что все в порядке.
Когда он вышел из дома, луна уже висела на небе, большая и полная, освещая пугающий пейзаж, словно театральную сцену. Вдали, на пастбище, он увидел движение. Несколько овец, словно куклы на верёвочках, медленно поднимались, их тела, неестественно гибкие, двигались с жуткой плавностью.
Они были бледными, их шерсть стала тусклой, серой, как у мертвецов. И глаза… их глаза горели, как угольки в темноте, и в них не было ни капли жизни.
Елисей не мог оторвать взгляд. Он смотрел, как овцы неуклюже перебирают ногами, как их головы, словно по команде, поворачиваются в его сторону. Он чувствовал, как его сердце замирает в груди, как холодный пот стекает по его лбу.
Он знал, что это не просто овцы. Это нечто иное. Нечто страшное, неестественное. Они были мертвы, но в то же время они были живы. Живы в каком-то своем жутком, искаженном мире.
Елисей не мог двигаться. Он был парализован страхом. Он смотрел, как овцы медленно приближаются, как их глаза устремлены на него, словно они хотят его съесть.
И вдруг, одна из них упала. Её нога сломалась, кость выскочила наружу, а из раны потекла густая, чёрная жидкость. Овца забилась в конвульсиях, ее тело изгибалось в неестественных позах, а её глаза, прежде такие живые, теперь были полны ужаса.
В тот момент, когда Елисей увидел это, он понял, что это не паразит, не болезнь. Это был потусторонний ужас, что-то, что вышло из самого ада, что-то, что исказило их тела и души.
Он резко развернулся и побежал к дому, крича, моля о помощи, но его голос был глухим, его крик заглушался всепоглощающим ужасом.
За ним бежали овцы, их блеяние, теперь искаженное и утробное, раздавалось по всей долине. Он видел, как их глаза, словно два красных уголька, сверкают в темноте.
Он забежал в дом, запер дверь, но он знал, что они будут ждать его, что они придут за ним. Он знал, что эта ночь станет последней.
В тишине, за закрытой дверью, он слышал, как их копыта стучат по деревянному полу, как их хриплые вздохи доносятся из-под окон. Он знал, что вскоре они сломают дверь, что они войдут и поглотят его.
Но он не хотел умирать. Он не хотел быть заживо съеденным этими мерзкими тварями. Он не хотел стать одним из них.
Елисей чувствовал себя как в ловушке. Он мог слышать, как овцы, их число постоянно увеличивалось, беспокойно теснятся у дверей, их блеяние, похожее на хриплый шепот, становилось все громче. Он видел, как их тени, нелепые и искаженные за окном, словно черные призраки.
Он уже не мог ждать. Он не хотел быть живым и бояться до конца своих дней. Он решил сделать то, что должен был сделать еще в самом начале. Он принялся за топор, лежащий в уголке кухни.
Елисей не был храбрецом. Он был простым фермером, которому не приходилось бороться с ничем, кроме суровой природы. Но сегодня он понял, что в этом мире есть нечто более страшное, чем холод и голод. Он понял, что он должен бороться.
Он вышел из дома, протянув топор перед собой, как щит. Овцы, словно увидя его, оживились, их тени задрожали на стенах. Он отступил назад, сделав пару шагов шаг, и в тот же момент овцы ворвались в дом волной, их глаза горели неистовым огнем. Они кричали, их блеяние перешло в грохочущий ревущий звук. Елисей замахнулся топором.
Топор прошелся по голове одной из овец. Мозг разбрызгался, шерсть склеилась кровью. Но овечья туша не упала. Она продолжала двигаться, ей уже не было дело до боли, до жизни. Она была одержима одним только желанием.
Елисей, как заведенный, рубил всех, кто подходил к нему. Он не видя, не чувствуя, рубил и рубил, пока не упал, изнеможенный и покрытый кровью.
Когда последняя овца легла, он уже не мог подняться. Он лежал на полу, в окружении мертвых овец, его тело трещало от боли, его дыхание становилось прерывистым.
Елисей смотрел на кровь, что покрывала пол его дома. Кровь овец, кровь его собственную. В тот момент он понял, что он проиграл. Он проиграл не овечьей стае, он проиграл какой-то непонятной, невидимой силе, которая заставила животных стать его врагами.
Он понял, что умер не от рук овец. Он умер от страха, от отчаяния, от безысходности.
Он умер в тишине, окруженный мертвыми овечьими тушами, с именем своей семьи, которую он уже никогда не увидит, на губах.
Последние проблески его сознания угасли, и он исчез в бездне, словно капля воды в беспредельном море.
В тишине, в полной тишине, в этой небольшой ферме остались только мертвые овцы и призрак простого человека, который погиб, пытался защитить свой дом.
А на южных пастбищах, под бесстрастным взглядом луны, оставшиеся живые овцы беспокойно блеяли, словно ощущая оставшийся после ночного инцидента неприятный запах крови.
Но никому в этом мире не было дело до их печали. Их судьба была проста: жить и плодиться, не задумываясь о своем прошлом.
А Елисей, как и всякая живая плоть, давно уже в пыль. Он был просто историей, которая потерялась в тумане времени, историей о человеке, который умер, не поняв, что он видел в темноте не зомби-овец, а собственные страхи.
Он был просто жертвой собственного страха, погибшей от своих же рук.