Саймон Мэй — приглашенный профессор философии в Королевском колледже Лондона, опубликовал в 2011 году книгу «Любовь: история» , в которой исследуется историческое развитие западных представлений о любви. Можно сказать, что любовь – это одно из явлений, вокруг которого вращается наша культура. Нередко мы слышим, что обретение любви было величайшим благословением для человека, а его жизненный путь часто рассматривается через призму любви и близких людей. Любовь — классическая тема всех форм искусства, и кажется, что этот колодец скоро иссякнет. В той или иной форме ее присутствие можно найти в бесчисленных фильмах и телепередачах, мы видим ее в операх и популярных песнях, восхищаемся ею на картинах и читаем о ней на вывесках заправочных станций и в газетных колонках с гороскопами
В наши дни многие считают любовь единственным, что преодолевает несовершенства повседневной жизни, и под ее знаменами могут объединиться самые разные люди. В книге Саймон пытается объяснить, почему современный мир так одержим любовью, что это на самом деле, и почему мы любим слишком сильно.
Любовь предлагает нам то же самое, что Бог делал в прошлом
Ницше горько жаловался в 1888 году, что прошло две тысячи лет, а на сцене не появился новый бог, но Саймон Мэй утверждает, что человеческая любовь уже в то время считалась божественной. Человеческой любви теперь доверена роль, которую когда-то играла Бог: быть высшей целью, счастьем и ценностью перед лицом невзгод и потерь. Почему любовь занимает столь важное место в западной культуре?
«Потому что человеческая любовь основывалась на доминирующих характеристиках старого Бога, которые мы сейчас утратили. Одна из вещей, которые Бог сделал для нас в прошлом, заключалась в том, чтобы предоставить нам облегчение от страданий. Если бы мы не были вознаграждены за то, что претерпели их, это было бы как-то не бессмысленно. Сила чего-то другого перевешивает страдания, и это будет сила любви».
Он говорит, что Ницше справедливо отметил, что смерть Бога – когда вера во всеблагого Бога, от которого зависит наше спасение, становится все более ненадежной в западных обществах – это событие, которое стало поворотным моментом в нашей современной истории. Однако Бога не потерять и не выбросить так легко. Что-то должно прийти на его место, что станет высшей ценностью и будет подражать поведению Бога.
«Многие наместники Бога вышли на сцену, но большинство из них: капитализм, коммунизм, технологии, наука и свобода – которые по сей день являются своего рода полубогами в американской внешней политике – не оправдали ожиданий». Я думаю, что любовь может дать тот же смысл, что и Бог в прошлом».
Что сказал Ветхий Завет?
В книге Саймон фокусируется на основах западных представлений о любви, которые, по его словам, можно найти главным образом в Ветхом Завете и философии Платона. По мере чтения книги влияние Платона становится все более очевидным, но в его произведениях можно встретить идеи о том, что любовь зажигается красотой, что она делает нас целостными и что это начало пути от земного желания к духовному. Мудрость, превосходящая время, пространство и страдания – восхождение от земного и ограниченного к божественному и безграничному. Британский философ Альфред Уайтхед однажды сказал, что главной характеристикой западной философии является то, что она является послесловием к идеям Платона. Можно ли сказать, что Платон имеет даже большее влияние, чем Священное Писание?
«Если западная концепция любви является для кого-то эпилогом, то это эпилог Ветхого Завета, но есть заповеди, которые почти в двух предложениях суммируют уникальность любви в западном воображении. Первая заповедь говорит нам, что мы должны соединиться с Богом через любовь: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душой твоей и всем разумением твоим. Это строгая заповедь, определяющая основное отношение человека к Высшему Существу, которое по определению важнее всего остального».
Саймон подчеркивает, что это противоречит общепринятому дискурсу, который часто определяет еврейские писания как око за око, зуб за зуб, и описывает Новый Завет как Евангелие любви. Точно так же Ветхий Завет рассматривает любовь так, как не делает ни Платон, ни какой-либо другой греческий мыслитель.
«Когда Иисуса спрашивают, какая заповедь самая важная, он цитирует Ветхий Завет, и можно утверждать, что это основа современного учения об этике, даже светской этике: возлюби ближнего твоего, как самого себя». В каком-то смысле эта заповедь диктует всеобщую любовь, ведь ближним может быть кто угодно. Существует много богословских спекуляций относительно того, к кому здесь относится термин «ближний». Применимо ли это ко всем людям в силу того, что они созданы по образу Божьему, или только к тем, кто принадлежит к одному и тому же сообществу? В любом случае сообщество, которое вы должны любить, гораздо более обширно, чем все, что мы находим в греческой философии, в гораздо большей степени основанной на выборе».
Любовь между друзьями
У нас есть и другие источники греко-римской древности, которые подходят к любви более светски, а не ставят ее на божественный пьедестал. Дружба-любовь Аристотеля и поэзия Лукреция и Овидия сосредоточивают свое внимание на удовольствиях полового общения. Аристотель отвергает то, что любовь может быть безусловной, а Лукреций не видит в ней великого спасителя. Неужели эти тенденции и течения в нашей культурной истории могут затмить Платона и Библию?
«Нет, я не думаю, что это полное затмение, несмотря на их важность. Лукреций, рассматривал любовь как способ возвышения тех, кто нас сексуально привлекает. Мы говорим о поэте, жившем примерно во времена Юлия Цезаря, а двадцать столетий спустя есть эволюционные психологи, которые выдвигают аналогичные идеи, утверждая, что любовь — это эволюционная тенденция к возвышению подходящего партнера для размножения, чтобы обе стороны были вместе долгое время, достаточное, чтобы вырастить следующее поколение».
Он говорит, что теории о любви, родственные материализму, время от времени оказывали влияние на протяжении всей истории да и сегодня, но нельзя сказать что идеи Аристотеля как-то повлияли на становление христианства. «Идеи избирательной любви как высшего проявления, несомненно, угасли. Дружба-любовь, где друзья становятся самими собой, была для Аристотеля высшим проявлением любви. Ее следы можно увидеть у Монтеня во времена французского Возрождения, но христианство нанесло тяжелый удар по любви-дружбе из-за ее элитарности; она отличается от любви к ближнему, потому что не устанавливается между людьми. Люди не осознают, что их культура является христианской, как любил подчеркивать Ницше: « Мы не осознавали, что являемся марионетками на веревках культуры, которую, как нам кажется, мы отвергли как атеисты, но которая все еще полностью маринуемся в ней». В результате сегодня дружба перестает считаться эрзацем любви, ее слабой версией по сравнению с романтической любовью или новейшим типом любви - любовью к ребенку».
Страсть, верность и ревность
В книге есть глава о трубадурах южной Франции в средние века, которые писали об утонченной страсти, которую они называли fin amour, и она содержала одновременно знакомую и незнакомую смесь идей о рыцарстве, верности, служении и правильном виде ревности. Подчеркивается также, что любовь рыцаря должна преодолевать препятствия, чтобы быть искренней или в чем-то нереализованной, чтобы сохранить свою остроту. Оказали ли трубадуры большое влияние на более поздних поэтов и мыслителей?
"Несомненно. Некоторые видят истоки всякой романтической любви в произведениях трубадуров, но я не знаю, полностью ли я с этим согласен и нельзя ли утверждать, что любовь Париса и Елены в «Иллионе» Гомера не была романтической. В любом случае, их влияние было огромным с точки зрения наших представлений о верности, преодолении препятствий и других аспектах пастырской любви. Сюда входит идея, что мужчина, даже если он является высшим политическим лидером и имеет гораздо более высокий социальный статус, чем женщина, становится ее заложником в любви и не имеет права брать ее силой", - говорит Саймон.
Когда речь заходит о романтической любви, правильно будет сосредоточить внимание на мыслителе, который в некотором смысле заложил основы представлений романтизма: Жан-Жаке Руссо. В своих произведениях Руссо обсуждал обретение и открытие своего истинного «я» посредством любви и подчеркивал черты поведения и темперамента, которые мы сегодня связываем с романтизмом, такие как искренность, страсть , интуиция и спонтанный импульс. Задал ли он тон романтическим мыслителям, которые последовали за ним?
«Мы во многом обязаны Руссо за идею о том, что в любви мы обретаем свою истинную сущность, и что она не только отражает то, кем мы являемся, но и питает нашу личность. Отголоски этого так часто можно услышать в повседневной речи, и мы видим, как кто-то заявляет об этом в любом журнале: Когда я встретил ее или его, я открыл себя! "
Белая любовь
Христианство считает любовь высшей добродетелью и мерилом, и после посещения воскресной мессы у прихожан складывается впечатление, что Божья любовь – это всеохватывающая и освобождающая сила, которая помогает все перенести и доступна всем, кто ее ищет. Однако Саймон утверждает, что Божья любовь, описанная в Библии, не является ни универсальной, ни безусловной и, как и человеческая любовь, имеет определенную внутреннюю несправедливость.
«Ясно, что Божья любовь несколько условна. Иисус описывает концепцию ада более четко, чем любой другой персонаж Библии. В притче об овцах и козлах Он говорит нам, что те, кто не угождают Богу, будут прокляты навеки. Таким образом, нельзя сказать, что Бог больше любит нас, более того, Его любовь обусловлена заслугами».
Он указывает, что Божья любовь обусловлена идеями Божьей благодати и божественного промысла, которые можно найти в произведениях Августина, Кальвина и Лютера. Таким образом, некоторым людям суждено получить спасение, а другим — нет, и людям не дано это понять. «Это то, что современность скрыла из своего повествования; все эти неприятные истории об аде, вечном проклятии, случайной благодати и провидении. После эпохи Просвещения религии пришлось найти способ быть привлекательной, и у нас осталась гораздо более приятная история о том, что Бог простит все и вся, по крайней мере, если попросят прощения».
Все ли могут любить безоговорочно?
С падением влияния церкви все больше мыслителей начали обновлять свои представления о любви, и в этом контексте книга посвящена конкретно романтическому немецкому поэту и философу Фридриху Шлегелю. Плотское наслаждение, свойственное половому союзу людей, Шлегель видел как самое священное чудо природы, божественно осеняющее тем самым человеческую любовь. Но Симон предостерегает от того, чтобы вырывать любовь Всемогущего из ее религиозного контекста и считать человеческую любовь божественной или сравнивать ее с тем, как Бог любит человечество.
«Человеческая любовь не может основываться на любви божественной, потому что мы не боги, мы не существа безграничной сверхъестественной силы. Правильнее подчеркнуть идеи заботы и терпения, ожидания и открытости другим. Если мы пытаемся найти в себе силу, которой не можем обладать по определению, мы станем неудачниками. Древние греки называли это явление гипердрамбом и оно является предметом бесчисленных легенд. Я думаю, человеческая любовь поддалась этому искушению».
Для сравнения он указывает, что Мартин Лютер также утверждал, что люди могут стать божественными, но только через Божью любовь, и все это сопровождалось чрезмерным упором на смирение. Таким образом, Лютер считал, что люди могут направлять Божью любовь, но не обладать ею сами. «Идеи поэтов-романтиков опасны, потому что они начинают популяризировать то, что когда-то считалось одним из редчайших талантов. Я думаю, что большая проблема в наши дни заключается в том, что люди думают, что каждый может любить безоговорочно, искренне и страстно. Если кто-то терпит неудачу в искусстве стрельбы из лука, это объясняется тем, что человек рассматривает это как навык, который необходимо развивать».
Маленькая повстанческая группа
В истории философии есть выдающиеся мыслители, которые изо всех сил старались противостоять тому высокому образу, который философия Платона и христианство делают из любви. Здесь можно упомянуть Шопенгауэра, Ницше, Фрейда и Пруста, которых Саймон называет небольшой бунтарской группой в истории западных представлений о любви. Шопенгауэр говорит, что страстное желание другого человека движимо желанием секса, который является проявлением воли к жизни, обеспечивающей выживание вида. Ницше говорит, что самоотверженная любовь, возникающая из жалости, на самом деле является жестоким и мстительным требованием к другому человеку немедленно прекратить страдания, потому что лицо страдающего человека невыносимо. Фрейд и Пруст каждый по-своему утверждают, что любовь никогда не может быть удовлетворена и что она содержит в себе разрушительную силу.
Удалось ли этим повстанцам сделать идеи Запада более приемлемыми? «Идеи Шопенгауэра о любви имеют две стороны. Один из них — тот, о котором вы упомянули, но у него тоже есть представление о любви как о сострадании, и в этом отношении он вполне христианин, несмотря на то, что является атеистом; это повторение различия между эросом и агапе. Эрос характеризуется эгоистичным желанием, а агапе — бескорыстной, чистой и вознаграждающей любовью. Он показывает нам, как самопровозглашенный атеист, один из первых весьма уважаемых философов-атеистов, думает, что уходит от старых концепций религии, но на самом деле поддерживает их в новом словаре».
Он говорит, что в целом западная культура не приняла той формы любви, которую рисует материализм, несмотря на влияние таких мыслителей, как Фрейд. «Некоторые из его идей, очевидно, получили широкое распространение, в том числе бессознательная идентификация отвержения и огромный акцент на детском опыте, который, как предполагается, формирует нас как любовников в дальнейшей жизни. Но эти аспекты мысли Фрейда были включены в христианский образ любви как безусловной и освобождающей, который с тех пор был секуляризован. Когда у нас возникает искушение объяснить, что происходит в разорванных отношениях, мы прибегаем к концепциям Фрейда, но в целом Фрейд полностью против религии и любой идеи освобождения».
В поисках того самого места в мире
Саймон не считает ни одно из традиционных объяснений того, почему мы любим, достаточно точным. Один из многих постулатов Платона говорит, что любовь возникает из того, что прекрасно, и что это желание постоянно держать красоту под своим контролем. Даже если мы видим красоту в том, что любим, это не объясняет, почему мы вообще любим конкретных людей или вещи, а ведь мы любим гораздо меньше вещей, чем находим красивыми. То же самое относится и к теории Аристотеля о том, что любовь — это ответ на восприятие достоинств в другом человеке, поскольку мы не любим всех людей, к которым относимся таким образом. Он также утверждает, что более поздних теорий, объясняющих любовь с точки зрения человеческой природы и основанных, например, на сексуальном влечении, недостаточно.
«Одна из причин, по которой так много отношений заканчиваются плохо, заключается в том, что люди думают, что сексуальное желание автоматически приводит к любви, но это, очевидно, верно только в некоторых случаях. Моя гипотеза состоит в том, что мы любим очень немногих людей (это также могут быть произведения искусства, объекты или идеология), которые вызывают у нас то, что я называю обещанием онтологической привязанности. Идея онтологической фиксированности основана на том, что мы, так сказать, оказались в мире как дома; любовь - это наше самое верное место или полярная звезда, которая указывает нам направление в жизни. Я решительно подчеркиваю, что мы видим лишь обещания, а не выполнение. Единственный способ узнать, сбудется ли обещание, — это наладить отношения с этим любимым человеком».
Он говорит, что когда кто-то становится популярным, то становится источником увлечений, которые инициируют и поддерживают поиск глубоких отношений с этим субъектом, поскольку он подтверждает или рекламирует гармонию в том, что мы считаем нашей сокровенной сущностью. Это становится ясно, если мы задумаемся, почему религиозные люди любят Бога.
«Если мы посмотрим на библейского Бога, как в Ветхом, так и в Новом Завете, мы найдем Бога, который наказывает, мстит и осуждает грешников навеки. Возникает вопрос: почему мы любим такого Бога? Мы не любим Бога на платонической основе, потому что Он прекрасен. Мы не любим Бога по аристотелевскому принципу, потому что он не обладает добродетелями, подобными нагим. Мы любим Бога также не потому, что Он добр или о нем говорят, что он добр. Если мы любим Бога, то именно потому, что он играет роль онтологической фиксированности. Если мы находимся в рамках системы этих убеждений, Бог является высшим источником нашего существа и существом, с которвм мы можем жить в абсолютном соответствии.
Но уменьшится ли со временем влияние нашей веры в силу любви? Возвращаясь к вступительным словам Ницше: есть ли на горизонте что-нибудь, что могло бы свергнуть любовь как великого спасителя, того, что придает нашей жизни смысл и цель? «Я твердо верю и часто говорил, что теория или убеждение не отбрасываются потому, что они опровергнуты. Я думаю, что в настоящее время люди будут продолжать нуждаться в любви и верить в нее как в высшее искупительное качество. Может наступить время, когда эта потребность перестанет существовать и любовь будет свергнута. Но мы еще не достигли этой точки», — заключает Саймон.