Я разглядывал фотографии, сидя за большим, полированным дубовым столом на резных ножках. Три распечатанные, по старинке, на глянцевой фотобумаге карточки десять на пятнадцать. Алиевич, хитрый старый лис, принял все меры предосторожности от возможной утечки информации. На фотографиях был изображен ледник. А вернее небольшая часть ледника в том месте, где были видны вмерзшие в него, на глубине примерно метра, фигуры людей. Люди лежали на небольшом расстоянии друг от друга в странных, застывших позах. Кто-то, раскинув руки и ноги и выгнув спину, кто-то наоборот, сгруппировавшись в один комок. Безусловно, когда-то их накрыло лавиной и погребло под толщей снега, откуда они не смогли выбраться. Со временем снег спрессовался в лед, и они стали частью большого ледника. Силуэты были не очень четкими, и многих подробностей было не разобрать, но, что сразу бросалось в глаза, они были одеты в одинаковую форму серого цвета. Ближайшее тело лежало во льду практически вверх ногами, и хорошо были видны сапоги и старые ржавые «кошки» надетые на них сверху. Таких я еще никогда не видел. Закрывающие только середину стопы металлические пластины с четырьмя пирамидальными шипами, плотно привязанные к ноге ремешками, продетыми через толстые кольца.
— Информацию принесли двое сельчан, — Рассказывал Алиевич, сидя напротив меня в кожаном кресле. — Они утверждают, что это немецкие горные егеря. Целый взвод. Что ты об этом думаешь?
— Скорее всего, так и есть. Цвет формы характерный. — Ответил я, продолжая всматриваться в снимки. — Так как это военные, то могут быть либо наши, либо немцы. Больше, со времен Великой Отечественной здесь боев не было. Но на наших они не похожи. Значит немцы.
— Да, все логично и очень просто. Но что они там делают? У немцев, даже в войну, всегда и во всем был железный порядок. И в том, что касалось погибших бойцов на войне. Пропавших без вести у них очень мало. Считай, что и нет. Известна судьба практически каждого бойца. А тут целый взвод элитных горных стрелков.
— Ну, они же под лавину попали.
— Нет информации о пропавшем взводе горных стрелков. Можно, конечно, предположить, что шли они одни, не в составе других частей и погибли все вместе. Никто не спасся и не рассказал о судьбе взвода. Тогда должна быть информация о том, что где-то в горах пропала такая-то группа. Они же не могли там просто гулять. Это военные на войне. Они шли с заданием. Куда-то должны были не дойти и не вернуться.
— А такой информации нет?
— Нет. Несколько лет назад, на вахту памяти в Приэльбрусье, приезжали немецкие поисковики. Мы с ними тесно общались. У них здесь в Кабардино-Балкарии пропавших без вести осталось всего трое.
— И что это значит?
— Что это была секретная группа с секретным заданием. О них ничего не было известно даже немецкому командованию здесь на месте.
Нас прервала, вошедшая в комнату с большим подносом, жена Алиевича. На подносе стояли фарфоровые чашки и чайник. Любит Алиевич все дорогое и вычурное. Весь его кабинет похож на музей антиквариата. Стул, на котором я сидел, тоже отлично подошел бы как реквизит для экранизации «двенадцати стульев». На стенах картины в тяжелых золоченых рамах. Наверняка оригиналы, хотя я в этом и не разбираюсь. А себя самого он относит к старинному княжескому роду. И я даже примерно знаю сумму, которую он отвалил одному местному заслуженному историку за добытые «достоверные» сведения о своей аристократической родословной. Пока жена расставляла приборы и разливала чай, Алиевич молча смотрел в окно на вечерний город и красиво подсвеченную телевышку. Я тоже молчал, думая о том, что он собирается мне предложить и для чего пригласил к себе сегодня вечером и показал эти фотографии.
— И где именно это место? — Спросил я, как только за его супругой закрылась дверь кабинета.
— За эту информацию сельчане просят миллион.
— Миллион? — Я чуть не подавился чаем. — Губа не дура у сельчан. А почему так много?
— Они думают, что меня очень заинтересуют находящиеся при них вещи и оружие. — Он испытывающе посмотрел на меня.
Так, кое-что становится понятным. Оружие и вещи из снаряжения горных стрелков могут стоить больших денег на черном рынке. И информация об их местонахождении для немцев, если есть нужные связи, тоже. Обнародование же такой информации, денег, конечно, не принесет, но принесет внимания общественности и прессы. Что интересно, из всего этого, задумал старый хрен? Скоро станет понятно. Моя же роль, безусловно, заключается в поиске. Платить сельчанам миллион он не собирается и дело просто в торге за приемлемую для нас обоих сумму.
— Ты хочешь, чтобы я их нашел?
— Да. Ты знаешь эти горы как никто. Ты ведь, наверняка уже сейчас по фото понял примерное место.
— Да, кое-какие мысли есть.
— Я предлагаю сто тысяч за то, что ты мне скажешь, где они лежат. И, конечно, за полную анонимность.
Ага, вариант с обнародованием отпадает. Такую информацию нельзя скрывать, там же оружие. Ему ничего не стоит объявить о находке уже сейчас, предъявив фотографии. Сельчане будут вынуждены показать место или пойдут под суд. Лавры достанутся ему, хорошая репутация тоже. Сельчане будут выглядеть дураками. Значит, решил заработать денег. Знает кому продать эти координаты дороже. Сам, конечно, пачкаться с уголовкой, откапывая оружие, не станет.
— Пятьсот тысяч.
— Друг мой! — Брови у него театрально взлетели вверх, выражая совершенно фальшивое удивление. Я выждал несколько секунд и, понизив голос, стал перечислять:
— Первое. Чтобы точно узнать место, мне придется туда сходить. И не в одно место, а в несколько разных мест, которые далеко друг от друга. И это очень труднодоступные места. Это подразумевает затраты денег, времени и здоровья. Второе. Сходить нужно так, чтобы меня никто там не видел, потому что сельчане не дураки и прекрасно сложат два плюс два, а мне с ними работать бок о бок. Третье. Мне придется принимать на себя часть рисков, связанных с анонимностью всей этой истории.
Добродушная улыбка на лице Алиевича заметно потускнела. Он потянулся за чашкой и сделал глоток, задумчиво глядя в потолок.
Я тоже сильно кривил душой. Место найти будет не так-то трудно. Тот, кто делал эти фотографии, постарался не захватить в кадр ничего лишнего и не дать подсказки тому, кто вздумает найти место сам. Но кое-в чем он просчитался. Чистый и прозрачный лед под минимальным уклоном так, чтобы на нем можно было стоять, большая редкость. А тот, кто снимал, стоял сверху и фотографировал без приближения на объектив с фокусным расстоянием примерно восемнадцать. Слегка искаженные в кадре параллельные полосы на льду, не оставляли в этом сомнений. Это сильно сужает поиски, такие места есть только в одном ущелье. Рядом должен быть высокий крутой склон, откуда-то же должна была сойти та самая лавина, похоронившая их под собой. Это еще сужает поиски. И, лавины не сходят где попало, они всегда сходят в одних и тех же местах. Вот это поиски совсем локализует до пары сотен квадратных метров. Лед немного бликует в кадре, отражая дневное солнце, но нижняя часть того кадра, где видно ногу с надетой на сапог «кошкой» — в тени. Фотографировали еще летом, сейчас октябрь и солнце в этом месте уже не выходит из-за горы, имея гораздо более низкую амплитуду. Так освещаться этот ледник может только в июне и июле. Да, я знаю, где это место, остается только подняться туда и убедиться в том, что я не ошибся. И заодно сузить поиски с нескольких сотен квадратных метров до единственной точки. Потому что в зависимости от времени дня, примерно с двенадцати до двух, тень может быть в начале или конце гладкого льда, а определить точное время я по фото не могу.
— Двести. — Прервал мои мысли Алиевич.
Я вышел от него через полчаса, договорившись на триста пятьдесят тысяч. Это было на пятьдесят больше, чем я рассчитывал, и на триста больше, чем стоила моя работа по проведению похода с группой в несколько дней. Поэтому настроение у меня было очень хорошее и, садясь в машину, я улыбался. Вывел машину на улицу и самой короткой дорогой отправился домой. Надо успеть поспать, а оставалось на это всего часа три. Выезжать из города нужно в ночь, чтобы под утро подняться в ущелье, через село, никем не замеченным.
****
Солнце поднималось над горизонтом, окрашивая снежные вершины гор в розовый цвет, когда я, оставив машину, на стоянке у уже закрытой на зиму турбазы, поднимался на крутой склон. Идти еще примерно час, но сейчас сложнее, чем летом, горы на такой высоте по ночам уже засыпает снегом. И мороз. Одетый в зимний костюм и термо белье, я все равно насквозь промерзал, когда останавливался передохнуть и отдышаться. Еще чувствовалось легкое недомогание от того, что слишком мало спал. Разреженный воздух и пониженное давление, у меня и так всегда вызывают легкую сонливость, а когда еще и не выспишься, идти бывает очень тяжело. Да и вообще, уже потихоньку чувствуется возраст. Вершины как будто становятся еще выше с каждым годом, а исхоженные тропы длиннее. Уже больше двадцати лет я хожу по этим горам, увлекшись походами еще в подростковом возрасте и став со временем горным гидом. Поработав почти на всех туристических и альпинистских базах Кабардино-Балкарии, я стал одним из самых опытных инструкторов региона и самым опытным из местных. Здесь у нас это редкость, подавляющее большинство инструкторов не местные, приезжают работать только на сезон. Вот почему меня и позвал вчера Алиевич, знает, что я один могу решить ему эту задачу быстро. Ну, вот и вершина хребта, отсюда уже видно место с ровным льдом. Сейчас оно засыпано снегом и выглядит как ровная белая поляна, посреди «бараньих лбов» — холмов и трещин ледника. Последние годы теплеет все сильнее, и ледники тают все быстрее, отступая с занятых еще недавно территорий на километры. Мне остается осторожно наискосок спуститься на ту сторону. Снега еще мало и я не рискую случайно спустить ту самую ежегодную лавину, похоронившую немцев и самому быть погребенным ею же.
Что здесь могли делать немецкие горные егеря? Здесь, в этих местах, не шли бои. Как и любой житель Кабардино-Балкарии, я знаю военную историю в общих чертах. Был оккупирован город Нальчик и большинство сел республики на равнине. В горах же, бои шли только в Приэльбрусье и на Эльбрусе. Основная война в горах и ожесточенные бои за горные перевалы проходили не здесь, а в Карачаево-Черкессии, в соседнем регионе. Может быть, они были посланы пробраться в очень глухой тыл нашим бойцам? И потому пробирались горами. Или они вообще шли не с боевым заданием? А выполняли совершенно другую секретную миссию. Может быть, подняв их оттуда, найдутся какие-то документы, объясняющие их появление здесь.
Спускаясь, я прикидывал, где именно должна находится тень на этом участке летом в середине дня, и, прикинув примерное место, осторожно спустился ближе к нему. Они должны были лежать намного глубже, когда погибли, из-под метра снега выбраться несложно. Видимо ежегодно летом, несмотря на зимние лавины, это место тает все больше и больше. И, скоро, через несколько лет, они и так сами бы вытаяли изо льда на поверхность. Ну, вот и лед. Я не брал «кошки», еще не столько снега в горах, и теперь шел осторожно, чтобы не споткнуться, сгребая ногами снег со льда. Уже совсем светло, но без прямых лучей солнца, лед так хорошо не просвечивается, и я достав фонарик, вглядывался в глубину как можно внимательнее, чтобы не пропустить тела.
Вот один! Этого не было на фотографиях, виден очень хорошо. Лежит лицом вниз, одна рука неестественно вывернута. Форма… Эта форма похожа на военную форму времен Великой Отечественной, потому, что серого цвета, но выглядит больше как одежда альпиниста. Большого рюкзака и оружия тоже не видно. И, кажется, на одежде нет знаков различия. На этом видно плохо, иду дальше. Вот еще один, тоже рядом нет оружия и нет большого рюкзака горного стрелка. Нет, этого хорошо не рассмотреть. Третий. Этот близко к поверхности, хорошо видно высокий воротник без петлиц. На плечах нет погонов. Не военные. Кто это вообще может быть? Но вот, в свете фонарика на груди красным блеснул значок. Я присмотрелся — это была советская красная звезда.
Я сел на лед, рядом с расчищенным местом, и задумался. И куда это я влип? Это не красноармейцы. И, конечно не гражданские. А судя по специальной и одинаковой одежде, скорее, это хорошо оснащенная группа из какой-то спецслужбы. И лежат они здесь не семьдесят пять лет, а меньше, судя по сохранности. Почему их не нашли раньше? Наверное, потому, что не искали. Если то, чем они здесь занимались, было совершенно секретным заданием. Настолько секретным, что местные спецслужбы об этой группе ничего не знали. Заниматься здесь поисками, не нарушая абсолютной секретности невозможно, вот и лежат до сих пор во льду. Что же они тут такого секретного делали?
И мне самому теперь вот с этим всем что делать? Продать место Алиевичу, как будто ничего не случилось? Ну да, если ему сказать, что это не немцы, а скорее всего наши разведчики или что-то в этом роде, он денег не даст. Скажет, что вообще первый раз об этом всем слышит. Не дурак же он. Если не рассказывать подробности и просто взять деньги, он кому-то координаты продаст. Кому бы он их не продал, хоть поисковикам немцам, хоть черным копателям, история всплывет наружу. Выйдут на него, а за ним на меня. И ввиду высочайшей секретности, по-тихому устранят нас обоих к чертям, чтоб не болтали. Да уж, ввязался… Наверное лучше всего сделать вид, что не нашел места. И не берусь найти. Пусть он, вместе с теми сельчанами, идут к чертовой матери вместе с такими находками.
Я поднялся и снова подошел к очищенному от снега куску льда, под которым был виден вмерзший человек, в странной серой форме. Любопытно было бы узнать, кто это и чем они здесь занимались. Я приставил фонарик ко льду, выкрутив на полную мощность и стал разглядывать эту серую форму. Освещался он сейчас хорошо и были видны даже ботинки и надетыми на ремешках, такими же «кошками», как и на том снимке. Звезда, что блестела красным на груди, была покрыта какой-то стойкой глазурью. Металл же по краям и на выпуклых в центре серпе и молоте окислился и почернел. Если бы не эта звезда, никогда бы не догадаться, что это наши. До того необычная одежда. Краем глаза я увидел, что подо мной, в том месте, где лед был под снегом, на глубине виднеется что-то светлое. Счистив снег в этом месте, я передвинул фонарь и приложился лбом ко льду, приложив ладони к вискам и закрыв глаза от внешнего света. Прямо на меня смотрел, широко раскрытыми глазами покойник, одетый в светлый армейский тулуп с широким белым воротником и опоясанный простым солдатским ремнем. Но, несмотря на военную одежду, сразу было видно, что это гражданский. Невысокий очень пожилой толстячок, с длинноватыми седыми волосами, двумя подбородками и большими щеками был похож скорее на ученого, которого одели в военный тулуп. Который ему шел, как корове седло, примерно… В руке, одетой в толстую рукавицу он держал за ручку небольшой чемодан. И за эту же ручку чемодан был пристегнут к его руке наручниками. Вот это интересно! Я всмотрелся получше. Чемодан был металлический, а на боку нанесена эмблема. Никогда такой не видел. Напоминает семиконечную звезду в круге, внутри которой раскручиваются две параллельные спирали…
Я смотрел на чемоданчик, в руке человека замерзшего во льду. Думать! В горы, в режиме высочайшей секретности отправляется некое важное и охраняемое лицо. Ученый или какой-то высокий чин. В сопровождении то ли военных, из какого специального секретного подразделения, то ли бойцов спецслужб. Они погибают под лавиной и их не находят. А может быть и вовсе не ищут. Потому что секретность настолько высокая, что поиски приведут к слишком нежелательной огласке. А может быть, о них вообще не знают «наверху». А знает только небольшая группа людей, не обладающая такими ресурсами. В общем, неважно. Важно то, что они лежат тут уже несколько десятков лет и за ними никто не пришел. Самое ценное, что у них с собой есть — в этом чемодане. Потому что он пристегнут к руке сопровождаемого лица. Да уж, такое может случиться, только раз в жизни. Глупо будет не посмотреть, что там внутри. Какие риски? Об этой группе знает Алиевич и еще несколько человек из села. Алиевич думает, что тут немцы и сам проверять не полезет. Если я ему скажу, что не нашел и по тихому сольюсь, то я как бы и не причем в этой всей истории. Сельчане не получив миллион, обратятся к следующему. Раз фото сделано еще летом, то, значит, и к Алиевичу они пришли не к первому. И со следующим будут терять время. Пока они найдут того, кто заплатит миллион или убедятся, что никто столько не заплатит и снизят цену, пройдет время. Могут ли они заметить пропажу чемодана и сказать кому то об этом? Нет. Потому что они сами рискуют, скрывая эту находку. И почему, даже узнав о том, что кто-то тут побывал и достал нечто ценное, они должны подумать, что это связано с Алиевичем, а тот, что со мной? Найти это место может кто угодно. Также как нашли они сами. Скорее подумают на кого-то из своих же сельчан. Да и вообще, о чем я думаю?! Да если бы они видели этот чемодан, они бы его достали! Их ведь интересует только заработок. Нашли тела в леднике, по цвету формы решили, что это немцы и пошли искать покупателя, рискуя нарваться на неприятности с законом, если все откроется. Могли они оставить чемодан на месте? Конечно нет. Получается, если я сейчас его достану, то об этом вообще никто не узнает.
Я поднялся и осмотрелся по сторонам. Вокруг, никого не было. Здесь никого и не могло быть в октябре и в такое раннее время. Но, мне казалось, что на меня смотрят сотни глаз из-за каждого камня. Мерещились сельчане, туристы и даже сам Алиевич. Я не торопясь обвел взглядом замкнутую долину и окружающие склоны, заодно размышляя о том, как же достать этот чемодан. Разбить лед не трудно, но он пристегнут наручниками к руке покойника. Отпилить цепь? Будет трудно, придется разбивать больше льда и возится дольше. Легче всего было бы отомкнуть, если найти ключ, они вроде все одинаковые. Но где я его найду? Да и не факт, что они отомкнуться. После стольких лет во льду, там, конечно, все заржавело. И лучше снять их с руки, а не с чемодана, так что придется вытаскивать изо льда всю руку. Взгляд вернулся на ту же точку, откуда я начал осматриваться. Ни одного движения, и не одного подозрительного силуэта я не увидел. В любом случае, без инструмента здесь делать нечего. Чем-то нужно быстро разбить лед. Возьму острую кирку, ломик и длинные кусачки. Если не получится снять аккуратно, просто перекушу цепь. Сейчас же нужно все это спрятать, засыпать обратно снегом и ехать за инструментом. Не теряя времени, я набросал побольше снега на лед, закрыв все очищенные «окна». Вот так. Сверху ничего не разглядишь, если не спускаться прямо сюда. Лучше ничего не сделать.
Я заторопился обратно к машине, поднимаясь все выше по склону, ежеминутно оглядываясь на ледник и придумывая одну версию за другой, что я тут делаю, на случай встречи с кем-нибудь. Но горы были пусты и безлюдны. Турбаза, расположенная внизу в ущелье уже закрылась на зиму, инструкторы и персонал спустились зимовать домой, и людям здесь было взяться неоткуда. Добравшись до машины, я задумался. Как мне попасть в город и вернутся обратно никем не замеченным? Дорога проходит через несколько селений. Все, кроме самого верхнего, меня не волнуют, там меня никто не знает. И через них проходит оживленная дорога. А через самое верхнее, расположенное здесь, неподалеку в ущелье, незамеченным не проехать. Здесь всего не больше тысячи жителей и когда я работал на этой базе, года три назад, мы жили с ними бок о бок, весь теплый сезон. Они приходят сюда, продавать вязаные вещи, чачу, кустарные кинжалы, самодельные брелки и вообще все, что можно продать туристам. В теплый сезон жизнь этих сельчан так или иначе вращается вокруг турбазы и невозможно прожить здесь даже месяц и не быть знакомым со всем селом. Здесь же, никаких сомнений, живут и те, кто первыми нашли эту погибшую экспедицию и пытаются получить за это миллион. Сейчас через село практически никто не ездит и днем проехать незамеченным нет абсолютно никаких шансов. Неузнанным тоже. Меня самого и мою машину там слишком хорошо знают. Если же меня там заметят, то те парни, что ждут миллион, сразу заподозрят неладное. Нет, мне никак нельзя там показываться. Один единственный шанс — попробовать выспаться сегодня днем здесь в машине, надеясь, что к базе никто не приедет и съездить домой ночью. В селе спать ложатся рано, часов в десять вечера уже точно никого не встретить на улицах. А встают рано, с рассветом. Необходимые инструменты дома есть, ничего не нужно искать и покупать.
Приняв решение я сел в машину. Все же, для безопасности, отогнал ее подальше от базы в сторону соснового леса. Тонкий слой снега, выпавший ночью и лежавший в районе базы, когда я приехал, с восходом солнца растаял. И можно было не опасаться оставить заметные следы. Воздух уже нагрелся, стало совсем тепло. В горах всегда так, даже зимой. Пока светят прямые лучи солнца — очень тепло. Ночью же температура резко опустится ниже ноля. Приоткрыв немного окно и пустив в машину поток свежего воздуха, я устроился поудобнее в сидении и закрыл глаза. Мне не привыкать спать в спартанских условиях, я же горный гид. Поэтому очень скоро я заснул.
****
Ночь не наступала нестерпимо долго. Я проснулся засветло и промаялся в ожидании несколько часов. Решив не выезжать раньше десяти, чтобы зря не рисковать. Рассчитав время, я прикинул, что должен вернуться к базе не позже четырех утра, если не буду нигде задерживаться. Так и получилось. С нужным инструментом в багажнике, я поднимался через верхнее село уже в половине четвертого, так и не встретив в горах ни одного человека. Ночью в верховьях снова выпал снег, присыпав тонким слоем подъезд к базе и горные тропы наверх. Время как будто растянулось на второй день, когда я поднимался к леднику второй раз. За спиной у меня теперь висел тяжелый рюкзак с инструментом, а в руках, вместо финской палки небольшой ломик. Снова мне казалось, что на меня смотрят десятки глаз из-за каждого большого камня и из окон пустой базы, оставшейся уже далеко внизу. Наверное, сказывалась усталость. На леднике все было как вчера, за исключением слоя свежего снега. Здесь, конечно же, со вчерашнего дня никого не было. Чего я так волнуюсь? Не будет и сегодня и завтра и вообще до весны.
Мне пришлось повозиться, чтобы снова найти ученого во льду. День выдался пасмурным, было намного темнее, чем вчера. И приходилось просвечивать фонариком каждый расчищенный от снега метр, прикладываясь лбом ко льду и вглядываясь в толщу. Наконец, я его нашел. Даже работая хорошо заточенной киркой и ломом, у меня ушел почти целый день на то, чтобы пробить такую большую яму во льду, чтобы я мог сидеть внутри, аккуратно отбивая лед от чемодана. Освободив из льда и кисть руки в толстой варежке. Чем больше я возился с этой рукой, тем больше мне мерещилось, что ученый косит глаза и смотрит на меня. Наконец, я снял эту варежку. Рука сильно высохла и кольцо наручников просто болталось большим браслетом на запястье. Не пришлось ничего перекусывать, кольцо легко снялось само. Надев обратно варежку и стараясь не смотреть туда, где во льду покоилось его лицо, я вылез наверх. Мне хотелось бежать отсюда, так я устал за этот день. Тем более, что уже начинало темнеть. Но пересиливая себя я сгребал вокруг снег со льда с засыпал яму. Трамбуя его ногами, засыпал снова и снова плотно трамбовал. За зиму и весну он спрессуется в лед и ни одна живая душа, даже найдя эти теля, не узнает, что здесь был этот чемодан.
Уже в полной темноте я выруливал с площадки базы. Рюкзак и инструмент лежали в багажнике, салон хорошо прогрет. Чемодан был спрятан под переднее сидение, замотанный в мою кофту. Что же это за символ, думал я, осторожно спускаясь в свете фар по очень крутому уклону гравийной дороги. Никогда такого не видел. Даже ничего похожего.
****
Доехав тогда до города, я, первым делом заехал в круглосуточную пиццерию и купил большую пиццу. Я был настолько голоден, что даже добытый чемодан отошел на второй план. Половину съел тут же в машине, и только тогда поехал домой. Дома, пока ночь, я выгрузил все инструменты, чтобы даже случайно соседи не могли заметить, что я вернулся, откуда-то, с ломом и киркой. Чемодан я занес в дом, также завернутым в кофту, и только замкнувшись на все замки и задернув все занавески, решился его развернуть и рассмотреть. Железный, сделанный из какого-то нержавеющего сплава, он был замкнут на внутренний замок. Конечно, разве можно было рассчитывать на то, что будет открыт? Ключ, наверняка остался где-нибудь во внутреннем кармане тулупа ученого. Ничего, откроем и без ключа. Я положил его на бок и всмотрелся в эмблему. Наверняка она что-то значит. Думаю, найдя информацию по ней, очень многое, из таинственной экспедиции станет понятным. Я спрятал чемодан под кровать и лег спать. Во сне мне снова снился этот ледник. Я все еще долбил лед, добираясь до мертвой руки, держащей чемодан. Но когда я снимал с нее толстую варежку, высохшая кисть с обнажившимися костями хватала меня за руку. А ученый поворачивал ко мне голову, зыркая мертвыми глазами. Несколько раз за ночь я вскакивал, с облегчением обнаруживая себя дома в кровати. Просто сказывалась усталость и перенесенный двухдневный стресс.
Утром я первым делом позвонил Алиевичу и сказал, что найти место не удалось. Высокогорье уже засыпало снегом, до многих мест не добраться. Те места, о которых я думал, я посетил. И это не там. Больше у меня мыслей нет и продолжать дальше поиски, это как искать иголку в стоге сена. Прочесывая каждый квадратный метр ледников в горах. И то теперь только весной. Так что я, пожалуй, не берусь. Он был крайне недоволен. Настолько, что растерял немало тщательно поддерживаемого аристократического лоска, и, сбившись на раздраженно-визгливый, дважды прозрачно намекнул на мой переоцененный профессионализм. Не утерпел и намекнул в третий раз. Я ему не мешал, пусть себе выговаривается, старый хрен. Плохо ему очень, деньги утекают. Наконец, он выдохся. И вежливо попрощавшись, я положил трубку.
Чемодан лежал передо мной на столе. Я внимательно осмотрел замок, он не может быть прочным, металл корпуса тонкий, судя по стуку. Это не сейф, его задача не сохранять содержимое от возможных грабителей. В такой тонкий чемодан незачем монтировать серьезный замок, должно хватить обычного ножа. Но сначала я навел камеру телефона на таинственную эмблему и сделал фотографию. Тут же отправив в браузер для поиска в интернете по картинке. Аналогов не нашлось. Мне это понравилось. Похоже, это действительно эмблема какой-то секретной службы или тайного общества. По-настоящему тайного. Я вернулся к замку. Еще раз осмотрев маленькую личинку и стыки, я с силой вставил в щель между двух половин свою крепкую «финку» и с плеча нажал на рычаг, придерживая чемодан второй рукой. С хрустом замок сломался, чемодан был открыт. Я осторожно поднял крышку и посмотрел внутрь.
Сюда попадала вода, видимо подтаивающий ледник потихоньку сочился внутрь через щели. Сложенный в несколько раз большой лист бумаги имел следы промокания. Я стал осторожно его разворачивать. Он был частично разлинован карандашом, частично исписан чернилами. Местами все это смылось, оставив размытые кляксы и бороздки на бумаге. Развернув бумагу полностью, я всмотрелся в схему. Напоминает карту звездного неба. Точки, соединенные между собой линиями и подписанные какими-то символами. Отложив бумагу, я вернулся к чемодану. Достал увесистый, для своего размера сверток. Развернув подпорченную ткань, у меня в руках оказалась небольшая металлическая пирамида, исписанная непонятными символами. Металл был серый и тусклый, совершенно нетронутый коррозией и тяжелый. Я внимательно рассмотрел ее и отложил на стол. Последним, что осталось в чемодане, был блокнот с кожаной обложкой. Очень основательно испорченный водой. Он открывался только на некоторых страницах, остальные крепко слиплись. Понять, что там было написано я не смог, чернила растеклись пятнами по страницам.
Я сел на стул, подперев руками подбородок. Вот и все, никого золота партии или каких-то значимых ценностей. Даже эту пирамиду никто не купит, остальное просто мусор. И из-за этого я два дня носился по горам…
Чувствуя разочарование, так как в душе надеялся на очень ценную находку, я встал и прошел на кухню. Поставил на плиту чайник и, засунув в микроволновку остатки вчерашней пиццы, я задумался. Люди, похожие на бойцов какой-то спецслужбы идут в режиме высочайшей секретности в горы, сопровождая некоего пожилого и явно высокопоставленного человека. У того к руке наручниками пристегнут железный чемодан. Значит там то, что имеет высочайшую ценность. Рано я расстроился. В чемодане не золото и не бриллианты, а какая-то информация. Которая, может стоить гораздо больше, чем, если бы, этот чемодан был целиком отлит из золота. Я вернулся в комнату, оперся руками о стол и еще раз осмотрел артефакты.
До ряби в глазах, я вглядывался в похожую на карту звездного неба, схему. Точки и звездочки располагались на первый взгляд хаотично, соединяясь между собой линиями. Не только прямыми, но и изогнутыми. Но, вглядываясь все больше, я начинал понимать некий порядок. Отметки располагались группами. Вернее группировались в некоторых местах карты, собираясь в кучки. Линии соединяли их между собой, образуя, если присмотреться, похожие узоры. Неровные много конечные звезды. Кривые линии, были расположены совсем хаотично и казались бессмысленными. Расположение же скоплений выглядело так, как будто есть три центра, образующие треугольник. Это похоже на карту. Только не карту местности, а карту какого-то одного места. Если эти ребята занимались исследованиями и поисками чего-то в горах, то логично, что они отмечали какие-то места на карте. Но если это и карта, то она может быть понятно только тому, кто ее нарисовал. Да еще тому, кому он все подробно объяснил. Никакой привязки к местности. И никаких географических названий. Точек высоты, если это местность в горах, тоже нет. Даже масштаб непонятен. Между этими отметками что, метры или километры? Да еще и сильно попорчена бумага, кое-где отметки и линии размылись, оставив после себя только чернильные пятна.
Я взял в руки железную пирамидку и стал внимательно рассматривать. Какой-то темный матовый сплав. Никаких следов ржавчины, видимо разновидность нержавеющей стали. Тяжелая очень, явно не полая. Сразу видно, где верхушка, где основание. Две бороздки делят стороны на три, равных по высоте, части. Получается как бы навершие, середина и основание, исписанные символами, похожими на клинопись. Символы вроде бы разные, а разноширокие черточки, из которых они состоят, очень часто повторяются. Еще на гладких частях видно много мелких царапин. Видно, что ею часто пользовались. Хотя какое может быть предназначение у железной пирамидки, непонятно. И что мне с ней делать, тоже непонятно. Зачем они тащили ее в горы? Мои мысли прервал писк микроволновки из кухни и, уже уходя, я бросил взгляд на испорченный блокнот. Вот где должна была быть вся информация. Как жаль, что именно блокнот пострадал больше всего. Но, может быть, все же удастся хоть что-то разобрать…
****
Все время между завтраком и обедом, я просидел с блокнотом. Вооружившись толстой лупой и включив настольный плафон. Я тщательно исследовал все те страницы, которые удавалось открыть. И кое-какие слова я разобрал, но сложить из них подобие понятного текста было невозможно. Однако же нельзя сказать, что время было потрачено зря. Попавшиеся мне целых три раза фрагменты «экспе.», «эк…иция», «…едиция», были, конечно же, словом «Экспедиция». Фрагменты «исслед…», «научн…» — словами «исследовать» или «исследования» и «научная». Этот блокнот был дневником погибшего ученого, и в нем говорилось об экспедиции, в которую они отправились. С научной и исследовательской целью.
Я отложил лупу и испорченный блокнот, больше из него ничего не выжать, и стал смотреть в окно. Странная исследовательская экспедиция, в режиме высочайшей секретности и налегке. Ни у самого ученого и ни у одного бойца, не было с собой даже рюкзака. Только необычная и явно горная спецодежда. Может быть, они базировались на турбазе и просто вышли налегке на какую-то заданную высоту, когда попали под лавину? Нет, это невозможно. Какая же повышенная секретность может быть на турбазе. Если была секретность, то они даже не проезжали доступной дорогой через село. Сейчас уже заканчивается четверть двадцать первого века, и я не могу проехать через это село, чтобы об этом не узнало все ущелье. А представить годы восьмидесятые или даже семидесятые, когда здесь машин вообще не было и пару проезжающих село УРАЛов, полных бойцов в одинаковой необычной серой одежде. Об этом рассказывали бы скучными сельскими вечерами даже спустя десять лет. Даже я знал бы эту историю, поработав сезон в этом ущелье. Нет, исключается. Они пришли совсем другим путем, напрямую через горы. Из лесистых предгорий, куда их забросили так, чтобы этого не видела ни одна живая душа. Там это не трудно. Тогда как они шли налегке, если им предстоял сложный переход примерно в три дня? И еще столько же обратно. И это если считать с той точки, где они сейчас. Нет, не получается…
Я встал и прошел по комнате из угла в угол. Проходя мимо стола, мой взгляд упал на чемодан и эмблему на его крышке. А не отнести ли эту эмблему Останцеву? Может быть, он знает, что она значит? Останцев — пожилой отставной офицер ФСБ. Большой любитель гор и очень классный мужик. Мы познакомились с ним на смене в альплагере, когда он уже был пенсионером, а я совсем молодым инструктором. И он попал в мою группу. Мы с ним сразу подружились и у нас сложились самые теплые отношения. Позже он переехал в Нальчик из Москвы на постоянное место жительства, чтобы быть ближе к своей страсти к горным походам. И не раз, за эти годы, помогал мне своей протекцией. Последние несколько лет он в походы уже не ходит, только выезжает в горы на своем дорогом внедорожнике несколько раз за сезон. Он ведь начинал служить еще в Советском Союзе и много чего должен знать о той эпохе, в том числе секретного.
Я взял карандаш и лист бумаги и сев за стол тщательно срисовал эмблему, заодно придумав легенду о том, где я ее увидел. Скажу ему, что этот рисунок мне прислал один коллега из Домбая, нашедший какую-то вещь в горах. Нет, лучше не в горах, а в старом доме в Черкесске на чердаке. По-моему правдоподобно. Одевшись поприличнее и взяв с собой бутылку дорогого коньяка, подаренного мне летом учеником и сберегаемого на подобный случай, я вышел из дома. Приеду без звонка, как будто мимо проезжал и просто завернул. Он все равно всегда дома, а так не будет казаться, что я приехал специально из-за этой эмблемы. Останцев был дома. Мы удобно расположились у камина в его большом доме в элитном районе. И, заводя беседу, я сказал ему, что еду со встречи с учеником, приехавшим в Нальчик по работе в командировку. Вот, подарил мне коньяк и я решил заглянуть к старому другу на огонек, если он ничем не занят. Я тщательно скрывал свое нетерпение и проболтал с ним почти два часа, пока не представился удобный случай. Как будто только что вспомнив, я достал из внутреннего кармана сложенный в несколько раз листок и развернул, отдавая ему.
— Ты случайно не знаешь, что это за эмблема?
Он внимательно посмотрел на листок не переставая улыбаться. Потом, все также улыбаясь, поднял на меня глаза.
— Где ты это взял?
— Да один знакомый прислал. Инструктор в Домбае. Нашел какую-то старинную вещь на чердаке в старом доме родителей, или кого-то там. Вроде не нашел в интернете и поспрашивал у друзей-знакомых. Я сказал, поинтересуюсь, вдруг узнаю.
— Напиши ему, что не знаешь, не надо тебе лишних вопросов, в случае чего.
— Ого! Лишние вопросы мне не нужны, тем более я вообще не в курсе. А что же это такое?
— Скажу, но строго конфиденциально. Только для тебя, не для твоего друга. Это эмблема сверхсекретной военизированной службы. Изучающей наследие и технологии предыдущих цивилизаций. Советский аналог немецкой «Аненербе», чтобы было понятнее.
— Ни фига себе! Даже не представлял, что такое возможно. Выходит, наследие предков, всякие утерянные технологии — не выдумки?
— Я ничего не знаю об их работе и не могу знать. Только то, что в распоряжении службы был собственный аэропорт. Несколько сверх оснащенных секретных баз на территории Союза и даже ледокол. Сфера деятельности распространялась от Гималайских гор до Арктики и Антарктиды, а ученые, входившие в группу, были так засекречены, что их личности не знали даже заместители министра МГБ СССР.
— Все понятно. Я ничего не знаю и не хочу знать! — Сказал я, подняв вверх ладони и стараясь казаться веселым. — Меньше знаешь — крепче спишь!
Мы просидели еще с полчаса, и я засобирался домой. На улице уже стемнело, и совсем испортилась погода. Моросил по-осеннему холодный и мелкий дождь. Я ехал по вечернему городу, светящемуся рекламой и яркими витринами и думал о том, что сказал мне Останцев. В СССР была секретная служба по поиску и изучению наследия других цивилизаций, живших на Земле раньше нас? И я видел одну из их групп, вмерзшую в ледник в наших горах. Остановившись на светофоре, я смотрел на хмурых, торопящихся прохожих, укрывшихся зонтами и переходивших дорогу по пешеходному переходу. «Дворники» редкими взмахами убирали со стекла собирающиеся капли воды. Что же это за пирамидка, лежавшая в чемодане? Может быть, она вообще принадлежит не нашей цивилизации? Может быть, ей сотни тысяч лет и это один из артефактов, найденных в экспедициях этой сверхсекретной службы? И они несли его куда-то в горы? В такое трудно поверить, но, она лежит у меня дома. И я вытащил ее изо льда, лежавшую в чемодане погибшего ученого. Зачем же он нес ее туда? Что они собирались с ней делать в гор… Стоп! Почему я вообще решил, что они шли вверх, а не вниз? Вот почему у них не было с собой никакого снаряжения! Они шли обратно! С собой у ученого был найденный артефакт. Найденный в каком-то объекте в горах, куда они ходили. Снаряжение они могли потерять там, если случилась нештатная ситуация, вот почему они были налегке! И вот почему оказались под лавиной! Они шли не по маршруту, а оставшись без еды, воды и возможности согреться, они спускались кратчайшим путем туда, где должны были оказаться в безопасности и могли вызвать помощь. На турбазу, например…
Громкий гудок прервал мои мысли и вернул меня в дождливый вечерний Нальчик. Водитель в автомобиле позади меня размахивал руками. На светофоре горел зеленый свет. Я включил передачу и, нажав на газ так, что заревел мотор, превышая скоростной режим, помчал домой.
****
Дома я, первым делом, взял в руки пирамидку и, усевшись за столом под абажуром, стал рассматривать через лупу. Нижняя грань была совершенно гладкой, ни одного символа. Стороны, разделенные бороздами, имели длинные надписи, тянущиеся через все четыре грани, не прерываясь. Видимо, в этой клинописи слова отделялись друг от друга не пробелами, а символами. Или этот язык был вообще устроен совсем по другому принципу. Символы были похожи между собой и, если рассматривать их бегло, то казалось, что они постоянно повторяются. Рассматривая же внимательно и под лупой, было видно, что одинаковых нет, но между похожими порой незначительные различия. Черточки, из которых эти символы состояли, были почти одинаковыми, похожими на длинные капли воды. Острые с одной стороны, закругленные с другой и слегка изогнутые. Что же означают эти надписи? Интересно, есть на свете люди, которые могут прочесть это? Наверное, есть. Оказывается мир намного глубже, сложнее и мистичнее, чем мне всегда представлялось.
Наверняка все подсказки о том, где этот артефакт был найден, были записаны дневнике экспедиции, безнадежно испорченном водой. У меня остается только эта непонятная карта. Может быть, мне удастся ее расшифровать и прочесть? Я, отложив пирамидку, снова развернул и расстелил на столе схему звезд и линий. Так, скопления звезд в трех углах. Как будто образующих ровный треугольник. Линии, соединяют большинство звездочек и точек по прямой. Кривые линии хаотично отходят в стороны. Что они означают?
Порывшись в ящиках стола, я вытащил старую топографическую карту горных районов Кабардино-Балкарии. На ней отмечены точки вершин, с названиями и отметками высоты над уровнем моря. Линии уровней высоты рельефа, водоемы и речки с названиями и безымянные родники. Что, если попробовать сопоставить эти карты? Разложив на столе обе, рядом друг с другом, я стал всматриваться и искать в них что-то общее. Общими здесь могут быть только вершины гор, если они есть в отметках ученого.
Потратив целых полчаса и не находя хоть сколько-нибудь правдоподобного совпадения, я уже начал отчаиваться. Я вертел обе карты в разные стороны, ведь может быть на схеме ученого север вовсе не наверху. Нет, ничего. Я искал совпадения в волнистых линиях, вдруг это отметки истоков родников — тоже ничего. Когда я совсем устал и посмотрел на часы, было уже за полночь. Похоже, что это никакая не карта, а схема чего-то другого. И вряд ли мне удастся когда-то узнать, чего именно. Расстроенный, я отправился спать, но долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок. Дождь закончился и в окно спальни светила луна.
Глядя на нее, я вдруг резко сел на постели. Звезды на карте ученого ведь могут означать вовсе не вершины, а что-то совсем другое! А точки обозначать рельеф, ведь именно такими точками он обозначается на топографических картах. И еще — масштаб ведь может быть очень разным, почему я об этом раньше не подумал? Отметки на карте ученого могут быть сгруппированы в каком-то небольшом квадрате местности! Что, если не смотреть на звезды, а попробовать сопоставить точки с учетом разных масштабов? Встав с кровати, я быстро прошел обратно в комнату и, включив ночник, снова склонился над картами. Вот район, где они погибли. Если сюда они попали, спускаясь кратчайшим путем к базе, то откуда же они могли идти? Конечно же, отсюда. Я смотрел на три точки, отмечающие трехглавую вершину, так хорошо мне знакомую, своим красивым видом из города и прямо вот из этого окна, сидя за рабочим столом. Перевел взгляд на схему — скопления звезд и соединительных линий в точности повторяли порядок расположения трех вершин. В центре каждого скопления стояла точка.
****
Уже под утро, когда занималась заря, я спрятал в сейф аккуратно сложенную карту и дневник ученого. В смартфоне у меня была ее фотография высокого разрешения, которую можно было рассматривать подробно, приближая отдельные участки. Еще, поставив в навигаторе точки расчетного маршрута к вершинам, я скачал спутниковую карту в память, чтобы пользоваться ею и без связи. В рюкзаке уложено все необходимое, а на самом дне, завернутая в плотную ткань, загадочная пирамида. Кучей на столе собраны вещи и снаряжение. И даже мои горные ботинки уже ждали меня на пороге.
Теперь спать. Часть сборов я завершу завтра вечером, когда буду выезжать из дома. Запас воды и тушенки пополню по пути. Дорога в горы мне предстоит в ночь.
****
Горное село встретило меня спящими, пустыми окнами. Было уже за полночь, и погода снова выдалась ясной. В свете луны, еще издалека было видно старинную сторожевую башню, что возвышалась в самом центре. Мотор ровно гудел в ночной тишине, разбудив только нескольких собак, лениво полаявших мне вслед. Старинное селение, стоит здесь столько, что местные жители уже не помнят, когда оно образовалось. Жизнь текла здесь размеренно из века в век, и начало ее теряется где-то во времени. Я привык представлять наш мир таким, каким мы изучаем его еще с первых классов школы. Привык представлять себя вершиной эволюции, единственным разумным существом со времен возникновения мира. А сейчас у меня с собой в рюкзаке лежит вещь, сделанная в другом мире. Другой цивилизацией в другое время. И мне есть о чем поразмыслить, пока я еду из города, поднимаясь к началу своего пути. Не маршрута нет, а сегодня именно пути. К настоящему откровению и открытию совсем другого мира, в котором я живу. Если все так, как я себе представил. Еду к точке заброски, как у нас принято говорить. Сегодня я заброшу себя сам и никакой поддержки, контрольных точек связи и помощи не будет. В этот раз я буду рассчитывать только на себя и на свои силы.
Село осталось позади, и дорога сразу стала хуже. Утрамбованная колесами гравийка, местами в крупных камнях, после сошедших селей, которые приходилось убирать с дороги. Местами в больших лужах, не просохших после вчерашнего дождя. Она поднималась все выше и скоро побелела от выпавшего снега. Здесь, на такой высоте, в октябре не бывает дождей, только снегопады. Луна хорошо освещала ущелье и здесь, где лежал снег, можно было бы ехать даже без фар. До базы я добрался уже глубокой ночью и припарковался на площадке, сразу сделав круг и поставив машину в сторону спуска, надежно подперев колеса камнями. Если придется задержаться и замерзший в ночные горные морозы аккумулятор не сможет завести такой же промерзший двигатель, я смогу завести ее с толкача и уехать. Ну что же, вот и все. Пора отправляться в путь. Пока наступит утро, я успею подняться уже достаточно высоко, и опасные места буду проходить при свете дня. Здесь же, на первых подъемах, я справлюсь и в темноте. Надев на спину потяжелевший, после закупки консервов в супермаркете, рюкзак и обмотав шарфом нижнюю половину лица, я пересек площадку и вышел на тропу, поднимающуюся наискосок на склон.
****
Солнце поднималось все выше и длинные тени гор, видимые отсюда сверху, укорачивались прямо на глазах. Волнующее зрелище. Я сидел на широком уступе, счистив с него толстый слой снега. Пора было подкрепить силы, и я грел на портативной мини горелке консерву с тушенкой. Газ никак не хотел нормально гореть, и пламя задувалось каждым дуновением ветра. Отчего я постоянно его разжигал. Половина пути пройдена. Неожиданно легко. Я ходил однажды этим путем, но не к тем вершинам. Туда вообще никто не ходит, как-то так сложилось, что этот район в стороне от горных маршрутов. С точки зрения альпинизма, ничего интересного в этой тройной вершине нет. Разве что красивый вид из города Нальчик. Не знаю, сколько времени мне понадобится всего, на эту экспедицию. Я взял запасов всего на три дня. Экстренно, их можно растянуть на пять. Вообще, это очень много. Сходить туда и обратно можно и за два, но я не знаю, что ждет меня по пути. Может быть, какие-то места придется обходить вокруг, чтобы не спустить лавину и самому в ней не погибнуть. Где-то может возникнуть необходимость переждать. И еще я не знаю, что ждет меня в конце пути на трех вершинах. Может быть, понадобится много времени, чтобы найти то, что нашла погибшая экспедиция.
Наконец тушенка разогрелась, и жир начал булькать в открытой банке. Поставив вместо нее на огонь железную кружку с водой, я принялся за еду, доставая куски ножом. Тени от гор стали намного короче и двигаться стали намного медленнее. Дальше путь — в обход скальной гряды большого горного массива. И с другой его стороны, где он сходит вниз довольно полого, подняться на него сверху. Трехглавая вершина тоже часть этого массива и к ней оттуда ведет длинный перешеек как мост. Снега наверху, на вершинах и подветренных местах нет, идти несложно. Должен преодолеть этот путь часов за пять. Вода в кружке закипела и я, выключив горелку, высыпал в воду тонизирующий порошок. Пока я пил горячий напиток, ветер окончательно утих, а воздух стал очень быстро прогреваться. Я заторопился, сказывалась многолетняя привычка не терять в пути ни минуты благоприятного времени. Быстро упаковав вещи в рюкзак, закинул его за спину и отправился дальше.
Подняться на массив было не трудно, а вот на перешейке пришлось идти очень медленно и осторожно. Он представлял собой узкую тропку на самой вершине гребня. С солнечной стороны обрывавшейся вниз сухой сыпухой, куда стоит только поставить ногу, как тебя непременно стащит вниз. А с теневой — глубоким снегом, уже накопившимся за наступившую осень. Упасть туда еще страшнее. Временами я совсем останавливался и, переведя дух, проходил очередной опасный участок на четвереньках, готовый в любую секунду упасть плашмя на землю и уцепится руками за торчащие кругом камни. Прошло, наверное, не меньше двух часов, как я начал переход по перешейку, а я все еще не дошел до конца. На часы мне смотреть было некогда, но по ощущениям, время уже перевалило за полдень и солнце, пройдя свой зенит, покатилось в сторону заката. Наконец я ступил на трехглавую. Вблизи она выглядела совсем не так как издалека и напоминала площадку, окруженную с трех сторон равными по высоте невысокими острыми вершинами. Место в центре треугольника было не совсем ровным, а утопленным к центру, немного напоминая жерло вулкана. Но совсем неглубокое. Складывалось впечатление, что ты стоишь на вершине какой-то гигантской башни высоко в горах. Парапетом которой служат три острых пирамидальных пика. В самом центре площадки стоял еще один неровный скальный останец. Я поднялся к северному краю площадки и, подойдя к краю, посмотрел вдаль. В полуденных лучах солнца, далеко внизу, на равнине, раскинулся город Нальчик. Такой далекий, но видимый весь, как на ладони. За городом, в далекой дымке, было ничего не разобрать, а ближе начинались лесистые горы, плавно поднимаясь к самым уступам Скалистого хребта. На Западе и на Востоке горы прорезали глубокие ущелья, поднимаясь к самым ледникам, стекающим с вершин гор вниз. Это место как будто было создано природой как смотровая площадка. Отсюда было видно всю огромную часть Центрального Кавказа. Я смотрел и смотрел во все стороны, позабыв о времени. Наконец очнувшись, перевел взгляд на саму площадку и три пирамидальные вершины, поднимающиеся над ней на десятки метров. Это место, без сомнения то самое, которое обозначено на схеме ученого. Я скинул рюкзак и, расстегнув куртку, достал смартфон, спрятанный во внутренний карман кофты, чтобы не замерз и не разрядился. Включив его, я открыл фотографию схемы. Сейчас она была гораздо понятнее, и сразу было видно, что многие звездочки совпадают с острыми выступами на этих скалах. Я подошел ближе к одному из них. Вблизи он напоминал полку с ровной площадкой наверху. Обветренной временем и частично разрушенной. Теперь стало видно, что таких полок на скалах очень много, и они образуют спирали, поднимающиеся к вершинам. Неровные спирали, но, возможно, раньше таких полок было больше. Если в местах, где их не хватает, представить недостающие, на равных расстояниях друг от друга, то получаются идеальные плавные линии. Я посмотрел на схему, здесь звездочки соединяются ровными линиями, образуя неровные многоконечные звезды. Да, они совпадают с выступами, но по какому принципу ученый соединил их между собой совершенно непонятно и кажется, что хаотично. Крестообразная, четырехконечная звездочка изображена в середине площадки, там, где стоит невысокий скальный останец. Я прошел к нему. Вблизи он оказался немного выше меня ростом и с двух сторон у него сохранились обветренные до глубоких борозд и трещин, но геометрически ровные грани. Когда-то это была ровная, выточенная из цельного камня колонна. Я поискал, куда поставить ногу и, взявшись за верхнюю часть, подтянулся и посмотрел на него сверху. Там была ровная площадка, на которой в камне было вырезано очень ровное неглубокое квадратное углубление. Я спустился вниз, достал из рюкзака завернутую пирамидку, развернул ее и снова поднялся, приложив ее нижней гранью к углублению. Она подошла идеально. Вот откуда ее забрал ученый… Что же все это такое? Получается вся трехглавая создана кем-то? Это рукотворный объект на вершине гор. Просто поражающий воображение! Как и эта колонна, как усеченная пирамида, так и эти три напоминающие пирамиды вершины на самом деле и есть три пирамиды. Также вырезанные из камня. Горные ветра за тысячи лет сточили камень настолько, что этот объект стал больше похож на природный и, если не побывать здесь, никогда не узнаешь, что это на самом деле. Я люблю по утрам пить кофе у себя дома, любуясь видом трехглавой из окна. Оказывается на самом деле это какой-то поражающий воображение рукотворный объект, вырезанный прямо в каменной вершине горы. Не просто объект, это какой-то механизм. Это строили точно не для жизни. Что же это такое? Какой-то передатчик сигналов? Даже природу которых, мы, в сегодняшнем развитии нашей цивилизации не можем понять? Какими же технологиями обладали те, кто это построил? Это просто непостижимо. Они были настоящими хозяевами природы и планеты…
Я снова аккуратно поставил пирамидку в углубление. Почему-то захотелось ее вернуть на место. Для меня это просто железяка, которой можно колоть орехи, лучше пусть стоит там, где должна стоять. Я снова достал смартфон и открыл схему. Такие же крестообразные звездочки стояли на всех трех вершинах пирамид. Значит там тоже должны стоять какие-то артефакты. Нужно забраться и посмотреть. Я убрал смартфон, одел рюкзак на спину и подошел к западной вершине.
До сих пор не знаю, почему я не оставил рюкзак на месте, а решил тащить на вершину за собой и почему выбрал именно западную пирамиду. Но именно все это и спасло мне жизнь. Начал подниматься по выступам, но успел сделать всего пару шагов вверх, когда вдруг услышал за спиной приближающийся шум вертолета. Он летел со стороны города и поднимался снизу. Над краем площадки небо было пустым. Шум приближался стремительно и я, как то сразу понял, что летят именно сюда. Срочно бежать отсюда! Неужели уже кто-то напал на след? Как это возможно так быстро? Я ведь позвонил Алиевичу всего два дня назад, отказавшись заниматься поисками. Или сельчане нарвались на кого-то серьезного в своих поисках миллиона? Главное бежать отсюда! Мне совсем не нужна здесь эта встреча! Я стал спускаться по сыпухе вниз, огибая вокруг трехглавую вершину и стараясь не шуметь. Ничего похожего на тропу, по которой можно безопасно пройти здесь не было, и я через каждый шаг, сползал вниз на полметра. Судя по звуку, вертолет завис уже над самой площадкой — я не ошибся.
Чудом я не разбился там и не свернул шею, скатываясь несколько раз по крутым склонам. Шел я весь вечер и всю ночь в темноте, не решаясь остановиться на отдых и, еще до наступления зари добрался до машины. И уезжая от турбазы, я услышал шум вертолета, кружившего над ледником, где лежала погибшая экспедиция…
Приехав домой я сразу лег спать, так как был настолько уставшим, что чудом не попал в аварию по пути, буквально засыпая за рулем. А проснувшись вечером и пролистав ленты своих социальных сетей, прочитал некролог. Вчера умер Алиевич. Не проснулся. Во сне оторвался тромб. Он был человеком заметным и заслуженным в нашем городе и об этом были все заголовки. Позже я узнал о поисковых работах эльбрусского спасотряда МЧС в горах. Автомобиль упал в пропасть, съехав с дороги на опасном участке. Погибли трое жителей селения, расположенного выше по ущелью. Двое братьев двадцати шести и двадцати двух лет и их друг двадцати четырех лет. Приводилась предварительная версия. Водитель, старший из братьев, так как автомобиль принадлежал ему, не справился с управлением. Превысил скорость, и автомобиль занесло на обледенелом вираже. Пробил дорожное ограждение. Были найдены два тела, третье унесла река.
И, видимо, во всем городе я один понимал, что стоит за этими трагическими несчастными случаями.
Конечно, они были устранены, как нежелательные свидетели, теми, кто до сих пор служит в одной сверхсекретной военизированной службе. Я предполагаю, что фотографии попали не в те руки и тела были опознаны. Алиевич их кому показал, или те парни, теперь не узнать. Если Алиевич, то ему пришлось признаваться в том, откуда он их сам получил. Если парни, то кому они еще их показывали. Я склоняюсь ко второму варианту, так кажется понятнее, почему не вышли на меня. Алиевича никто не допрашивал, думали, что он просто размышляет и готовит миллион. Обо мне никто не знал и задержись я на площадке трехглавой еще на пару минут, было на одного погибшего альпиниста больше. Как так получилось, что пропавшая экспедиция не была найдена до сих пор, теперь не узнать. Может быть и правда не искали, ввиду особой секретности, а может быть просто не нашли, так как те уходили экстренно и пропали далеко от обозначенного маршрута. В те времена не было современных средств связи и слежения и они остались лежать в этом льду. Но о них и их миссии, где-то там никогда не забывали.
И еще я уверен, что если сейчас подняться на ледник, что выше турбазы, то никаких тел там больше нет. Как нет и металлической пирамидки на постаменте и нет других артефактов, которые могли находиться на трехглавой. Но я не собираюсь этого проверять
Автор: Записки горного гида
Источник: https://litclubbs.ru/articles/55707-zaterjannyi-v-gorah.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: