Автор: Dмитрий Фомин
Жанр: dark ambient
Страна: Россия
Лейбл: self-released
Дата выхода: 22 декабря 2023
«В мифологическом сознании смерть, связанная с повальными болезнями и мором домашнего скота, нередко персонифицировалась. В народе её чаще называли Коровьей смертью (также Скотьей смертью, Чёрной Немочью).
Крестьяне Вятской губернии верили, что в феврале Коровья смерть пробегает по сёлам в виде чахлой и заморенной старухи, завёрнутой в белый саван. На Нижегородчине полагали, что она выглядит как старая отвратительная женщина, руки которой подобны граблям. В Орловской и Курской губерниях Коровью смерть представляли в облике коровы, кошки или собаки чёрной масти, реже — в виде коровьего скелета. По поверьям, она сама не приходит, а завозится приезжим или прохожим человеком, чаще всего мужского пола.
Покровительницей домашнего скота считалась св. мученица Агафья, день памяти которой отмечается православной церковью 5 (18) февраля. Во многих местах России вплоть до начала XX века этот обряд совершали и во Власьев (Велесов) день, приходившийся на 11 (24) февраля.
Ритуал опахивания происходил следующим образом: ночью за околицей собирались все девушки и женщины селенья, одетые только в рубахи, с распущенными волосами; все брали в руки кто дубину, кто косу. На одну из вдов надевали хомут без шлеи и запрягали её в соху, а затем шли вокруг деревни. С собой брали также петуха, кошку и собаку. После обхода животных погребали за пределами деревни, веря, что теперь Коровья смерть не войдет на территорию, очерченную магическим кругом…
В Орловской губернии этот обряд называли “гонять смерть”. Здесь участницы процессии шли за сохой с палками и кольями, гремели печными заслонками и сковородами, чугунами и косами. Если на пути женщинам встречалось какое-нибудь животное, то его, принимая за Скотью смерть, ловили и разрывали на части…
Оберегом от Коровьей смерти крестьяне считали старые лапти, пропитанные дёгтем».
Несомненно, это один из самых зловещих и «диких» народных обрядов, связанных со смертью, чьи корни глубоко погружены в языческие верования. Неудивительно, что тема сказаний о Скотьей смерти в конце концов стала основой для очередного студийного откровения дарк-хоррор-эмбиент-формации «Дом Вдовы» под руководством Константина Вдовецкого.
Этот жуткий и совершенно неуютный проект продолжает удивлять не только завидной продуктивностью, но и разнообразием композиционных приёмов и концепций. Его мрачная, холодящая кровь и временами откровенно отталкивающая атмосфера на каждом альбоме держится на неизменно высоком уровне. Неустанно развиваясь, Константин создаёт всё новые звуковые порталы в потустороннее измерение, где гнездятся народные поверья о чёрной магии и нечистой силе, а также все первобытные человеческие страхи.
«Скотья смерть» выдержана в ключе своего предшественника: ей так же присущи фоновость и минимализм, но при этом альбом может похвастаться кое-какими новшествами. Как и все предыдущие релизы «Дома Вдовы», он пугает, но неизменно приковывает внимание аудитории и держит её в холодном оцепенении, обеспечивая полный эффект присутствия.
Так, вступительный, он же титульный, трек представляет собой тревожную, сумрачную и по большей части рефлексирующую картину: гулкий эмбиент-фон, наполненный диссонирующими клавишными, загадочными шумами, шорохами и шелестом мёрзлой земли. Венчает всё это искажённый «загробный» голос, равномерно зачитывающий стихотворение-заклинание поэтессы-оккультиста Ядвиги Розенпаулис:
Опричный шквал. Вертимое плясанье.
В метельный рог гудит стоглавый змей.
Дегтярный лапоть — сани по росстанной.
Коровью Смерть под рученьки возьми.
Заклятый кол вколочен в стань загона —
Он посох ей, и к выменам пустым
Протянут пасти бисы заиконны.
Конь Блед своей не портит борозды.
Колючий гвалт покостных погремушек:
Косы гудковой вой, заслонки шум
Ничуть не заглушают Смерть, не слушай,
Не опахали Мор — закликали паршу…
Висит луна червивым караваем.
В хлеву молчит мертворожденный бог.
Агафья скотьей жути не скрывает –
Голодный плач безмлечности глубок.
Утерлась рушником кровавым прорубь,
Земле живых – отрезанный ломоть:
У повещалки вырвана утроба
И колесован лирой домовой.
Мертвецкой горница, овин, седые сени,
Лохматых туч прокудливый полёт.
Ушла Коровница до новых разговений
С иконой Власия – салазками… под лёд.
«Биси заиконны» представляют ещё более холодящее и пробирающее эмбиент-полотно, преимущественно монотонное и гипнотическое с периодическими вставками резких шумов и деформированных поповских молитв, доносящихся словно «по ту сторону».
Нарастающей церковной литургией встречают нас «Лики», где переплетаются сэмплы богослужения и нойзовые эффекты, напоминающие вой ветра внутри неподвижного колокола. Тем дальше, тем увереннее повествование уводит от храмовых стен в хлюпающие болотные топи, откуда доносятся искажённые нечеловеческие голоса. Данную звуковую картину можно интерпретировать как совмещение языческих и христианских верований, вынужденных сосуществовать подле друг друга.
«Давился хохот вьюги» возвращает нас к более камерному антуражу в типичных традициях «Дома». Запросто можно представить себя запертым в старинной избе в час разгула нечисти: тревожные колебания, отдалённые громоподобные удары, скрипы, внезапные стуки, отрывистые клавишные переборы невпопад. Резонирующий фон держит нервы в чудовищном напряжении, а особый архаический антураж придаёт отрешённая декламация «Телеги мёртвых» всё той же Ядвиги Розенпаулис:
Давится хохот вьюги,
Жернов светила давит.
Под колесом упругим
Остовом хрустнет гравий.
Морок телегу тянет
Вдоль кривоезжих просек
В вытоптанном бурьяне
И не взошедшем просе.
Словно клыки кабаньи,
Хищно грозят оглобли,
Складень над полем брани
Вечности уподоблен…
Градом метельным взбита
Вымокшая перина.
Стужа – щекой небритой.
Мертвого – не отринуть.
Высеян дол скудельни
Плотскими семенами.
Носит вериги ельник
Черных венков на память.
Скарб на подводе грузный,
Люты людские мощи:
Каждый – телесный узник
Суженой доли тощей.
И недоступна старость,
И непригубно небо,
Жалкой людской отарой
Вышли из жизни требой.
Месяц мякину месит.
Вдох умножает вздохи,
Смирно пустеют веси,
Выжженных зорь сполохи.
«Месяц мякину месит» склонен к созерцательному повествованию, что вовсе не избавляет его от неимоверной жути и беспокойных ощущений: вставки резких шумов, сэмплы собачьего скорбного воя и карикатурных глумящихся «потусторонных» голосов достигают своеобразной какофонии, от которой мороз ползёт по коже в ожидании неминуемого.
«Смрад скудельни» («скудельня», или «скудельница», — место хранения и захоронения тел нищих и бездомных, жертв чумы, а также иноверцев) выделяется плотным кинематографическим фоном с хорошей дозой саспенса, куда вклиниваются резкие грубые удары молота и слышится чудовищное утробное бормотание некоего огромного гуля или вурдалака.
В итоге мы имеем последовательное, отменно умопомрачительное и пугающее в своей недосказанности повествование. Каждый из шести треков в какой-то степени предваряет последующий, вместе же они отражают практически все грани обряда изгнания Скотьей смерти во всех сферах повседневной жизни крестьян.
Константин по-прежнему мастерки генерирует атмосферу запредельного суеверного ужаса, не оставляя равнодушным практически никого. Что же касается стихотворных цитат, то это можно считать превосходной находкой, которая привнесла в альбом ещё больше таинственности и оккультного шарма. «Скотья смерть» — это хороший способ не только пощекотать нервы, но и открыть для себя кое-что в культурологическом плане. Так что если вас интересует родной фольклор в его самом мрачном воплощении, то двери «Дома Вдовы» для вас открыты.
P. S. В тексте приведены цитаты из статьи Л. Н. Виноградовой и С. М. Толстой, а также энциклопедии «Русская мифология» Эриашвили Н., Мадлевской Е., Павловского В.