В 2023 году полицейские зарегистрировали 3752 заявления о пропаже людей в Воронежской области. В 2024 году уже пришло 1000 заявок. И это только по данным регионального добровольческого отряда «ЛизаАлерт». Волонтеры уверены, что поиск необходимо начинать незамедлительно, даже если у человека разрядился телефон и его нет на связи несколько часов. Добровольцы не ждут, когда пройдет три дня — они действуют сразу!
Поисковый отряд «ЛизаАлерт Воронежская область» занимается поисками в любых условиях, организует обучающие мероприятия и пишет профилактические статьи. Главная цель – оперативный поиск пропавшего человека.
О том, как осуществляется взаимодействие поискового отряда со спецслужбами, какие алгоритмы используются в поиске людей, как предотвратить пропажу близкого человека, редакции «Обозреватель.Врн» рассказала Наталья Филипповских – региональный представитель, инфорг ПСО «ЛизаАлерт» Воронежской области.
– Как проходит день поискового отряда?
– Дни совершенно разные. Может быть так, что день очень спокойный, нет ни одной заявки. Было и так, что пришло 12. Все зависит от сезонности. С апреля по октябрь чаще всего теряются люди. Нельзя под одну гребенку подгонять все дни. Вообще, в месяц к нам поступает до 60 заявок, а за этот год уже дошло до 1000. Начинали мы вообще с 80 в год, потому что люди начали понимать, куда еще можно обратиться помимо полиции. Поэтому с каждым годом количество заявок все увеличиваются, люди о нас больше узнают.
– Как распределяются обязанности между участниками отряда?
– У нас есть жесткая структура, благодаря чему мы практически все успеваем, по крайне мере стремимся к этому. У нас есть региональный представитель, дальше – старшее направление. Если говорить именно о поисках, то у нас есть старший инфорг и еще несколько инфоргов. То есть заявка приходит, она берется в работу, обрабатывается, прозванивается и запускается поиск.
– Как осуществляется взаимодействие поискового отряда с другими организациями и службами, которые также занимаются помощью людям?
– Это наша гордость. Когда мы только начинали в 2017 году, о нас никто не знал. Я помню тот первый звонок в Лискинский райотдел. Нужно сказать спасибо дежурному. Несмотря на то, что он нас не знал, он предоставил информацию, с этого у нас все началось. Сейчас дошло до того, что в полиции пишут заявление, а мы уже в курсе. То есть нам полицейский присылает на личный телефон контакты, а мы уже звоним родственникам и не теряем те самые драгоценные минуты поиска, благодаря которым он заканчивается быстро.
– От чего в первую очередь зависит успех поиска?
– Много факторов влияет на это. Оперативность, как быстро родственники поняли, что человек пропал, как быстро они обратились в поисковый отряд, полицию и, конечно, как быстро все запустилось и грамотно были нарезаны задачи координатором или инфоргом.
– В каких случаях вы отказываете в помощи людям?
– Это бывает редко. В основном это семейные разборки, кредиторы или долги. Как правило, это выясняется постфактум. Например, человек пропал, поступила заявка в полицию и нам. Мы начинаем работу. Позже мы понимаем, что человек на связи, он просто прячется от коллекторов или не хочет общаться с родственниками. Соответственно, закрываем заявку, понимая, что у человека все хорошо, ему не нужна наша помощь. Дальше это уже переносится в другую категорию: «семейные разборки», «коллекторы», «должники» и так далее.
– Мы чуть ли ни каждый день в соцсетях видим информацию о том, что пропал человек. Как вы думаете, почему потерявшихся так много?
– Пропажа делится на несколько категорий: дети до 10 лет, подростки, средний возраст, пожилые люди. В зависимости от категории мы понимаем, какая может быть причина. Если это бабушки и дедушки, то это может быть деменция и альцгеймер. Человек вышел и забыл, куда он идет, как ему вернуться. На самом деле сейчас все обострилось из-за того, что у нас такая жара. Это очень сильно влияет, особенно если есть сопутствующие заболевания. Если говорить про средний возраст, то могло действительно что-то случится, например, ДТП, в полицию забрали за какие-то злодеяния.
Подростки вообще отдельная тематика. Начались каникулы, дети предоставлены сами себе. Может быть так, что ушел к другу и не сказал, поругался с родителями и не отвечает. Если говорить о маленьких детках, то в основном это массовые скопления людей, родители отвлеклись, также ребенок может заиграться на площадке. Как правило, если оперативно реагировать на пропажу, то люди очень быстро находятся. Например, недавно в Северном районе бабушка вышла гулять с ребенком на самокате. Он был найден в течение часа. Мы и другие спецслужбы быстро отреагировали, выехали на патруль.
Есть такой миф, что мы ждем трое суток. Нет, это вообще бред. Мы настаиваем на том, что как только человек не выходит на связь, то нужно сразу реагировать, звонить в «112». Но людям тоже очень важно понимать, что не нужно лишний раз беспокоить спецслужбы или волонтеров, если можно сразу ответить или лишний раз зарядить телефон.
– Если пропадает ребенок, то вы реагируете оперативнее или скорость работы не зависит от возраста?
– Если пропадает ребенок, то здесь немного другие правила и алгоритмы. Инфорг прозванивает, параллельно едут патрули от места пропажи. Дальше мы уже звоним в полицию, создается штаб. Если это ребенок, то работа идет оперативнее, потому что он не может проанализировать всю опасность.
– Когда пропадают пожилые люди в лесу, то по каким алгоритмам вы работаете?
– Есть две категории, по которым работа начинается сразу же – дети и пожилой человек, который практически приравнивается к ребенку, потому что он не осознает, где находится. Тут мы тоже сразу же прозваниваем, опрашиваем, патрулируем. Потом уже создаем штаб. Мы не ждем звонка полиции, мы уже оперативно реагируем. Минуты очень важны, потому что в лесу фактор опасности возрастает. В городе, конечно, тоже опасно, но там он хотя бы может зайти в помещение, попросить помощи. В лесу же он этого сделать не может.
– Если случается так, что поступило две заявки о пропаже человека, то какие критерии определяют приоритетность поиска?
– Пожилые люди и дети, конечно, в приоритете по сравнению с теми заявками, которые падают с людьми среднего возраста. Там мы можем отдать заявку, инфорг будет работать. Срочные заявки будут отрабатываться в первую очередь. Но если пришли две заявки, одна с ребенком, другая с бабушкой, то они отрабатываются на одинаковых условиях. Может быть, не так оперативно, но также будут отрабатываться заявки, в которых нет фактора риска.
– Расскажите историю из личного опыта о самых тяжелых и долгих поисках.
– Большинство региональных отделений основывается после резонансного и долгого поиска ребенка. Как правило, это гибель ребенка. Наш отряд основан в 2017 году после поиска двух Артемов, которые пропали в Тербунском районе. 7 мая 2017 года в селе Солдатское и в июле 2017 года в деревне Михайловка. Я еще не была в отряде, я наблюдала за поисками и думала, что нужно как-то помочь. Первый поиск для меня был в информационном режиме. Я делала репосты, мониторила социальные сети. Во второй поиск я уже с сестрой выехала и поняла, что это прям мое. В итоге оба ребенка погибли. Длились эти поиски около недели. Тогда образовались три отряда: Воронежский, Липецкий и Тамбовский. В Липецке тогда был «День города», все не особо реагировали на этот поиск. В Воронеже началась работа, когда переместилось все ближе к нам. В итоге мы не успели на сутки, ребенок погиб от обезвоживания.
Это, наверное, тот толчок, который дал шанс людям в Воронежской, Липецкой и Тамбовской областях возвращаться домой и возвращать своих близких. Так и образовались три отряда в 2017 году, растем и развиваемся. Мы понимаем, что именно этот трагический поиск дал возможность развить отряд внутри региона.
– Притупляются ли чувства за несколько лет работы или та же реакция на «Найден, жив», как и в первый день?
– Мы каждый раз ликуем. Это адреналин, который вырабатывается, как наркотик. Ты хочешь все больше и больше. Я всегда говорю, что поиск человека, и когда он найдет, это работа только группы, а не того, кто нашел. Если бы ты не отработал этот участок, то другого бы человека не отправили туда, где был потерявшийся. Поэтому это всегда командная работа.
В прошлом году мы поехали искать дедушку, который вышел из областной больницы и потерялся. Мы выехали на патруль, я уже начала думать, что мы его не найдем. По окончании всех задач было принято решение уже ехать домой, и идет этот дедушка. Я думала, что пальцем лобовое стекло пробью. Выхожу из машины, подбегаю к нему, а дедушка даже и не думал, что его ищут. У него даже слезы потекли. Мы отвезли его домой. Потом я не могла нарадоваться. Пол ночи не спала, вспоминала эту салатовую футболку в кустах. Чувства не притупляются никогда. Но тут должен быть баланс между личной жизнью, работой и поисками. Если ты выехал пару раз и понимаешь, что устал, то отдохни, кто-то еще выйдет.
– Есть какой-то «рецепт», чтобы люди не терялись?
– Здесь тоже зависит от возраста. Если мы выходим на пляж с ребенком, то никуда его не отпускам, не распиваем алкогольные напитки. Всегда он должен быть в жилете или нарукавниках, за ним постоянно нужно смотреть. Если же это массовые мероприятия, то желательно всегда фотографировать ребенка. На эмоциях ты забываешь, в чем он был одет. Также никуда его не отпускаем. Нужно проводить профилактические беседы с детьми. Поэтому мы в течение года проводим в дошкольных заведениях и школах беседы о том, как не потеряться и что делать, если ты потерялся. Для родителей мы также проводим собрания.
Если говорить о подростках, то должна быть золотая середина. Нужно и не передавить, и не отпустить его совсем. Подросток должен быть на связи. Пожилые люди в идеале должны быть под присмотром. Можно поставить камеры, попросить соседей присмотреть, купить трекер часы. То есть нужно быть на связи со своими близкими.
– Какие рекомендации вы могли бы дать людям, которые столкнулись с пропажей близкого человека и нуждаются в помощи поискового отряда?
– Однозначно не медлить. Чем быстрее мы понимаем, что человек пропал, тем быстрее мы реагируем. Нужно сразу же звонить в «112» и поисковый отряд. Бывает, что люди остро реагируют на наши вопросы. Так не надо делать. Например, мы спрашиваем девичью фамилию бабушки, которая потерялась. Поступает ответный вопрос: «А зачем вам?». Просто в таком возрасте в связи с особенностями со здоровьем они могут помнить девичью фамилию, но не ту, которая сейчас. Они могут помнить, что было 20 лет назад, но не вспомнить, где сейчас живут. Вопросы о прошлом – это те места привязок, которые нужно в первую очередь отрабатывать. Поэтому просто доверьтесь людям, которые реально умеют искать.
Валерия Юрова