… Дружина драгона Думнонии, включавшая двести пятьдесят человек, не досчиталась... порядка ста. Кого-то забрала Жёлтая смерть, кто-то скончался иным путём, а наследник оружия и доспехов ещё не вошёл в силу. Иные бежали за море на службу к вождям Арморики или ещё дальше, к франкам и готам.
Были те, чьё вооружение по разным причинам оставляло желать лучшего. Находились в строю и недужные. Всё это были воины, обитавшие в самом Дунтаге и его посаде, кормившиеся или непосредственно из рук правителя, или с земли, которой он их наделил.
Три ночи ждали ещё восемнадцать благородных всадников, пребывавших в своих дальних наделах. Прибыло лишь девять.
…– Ты уверен, отец Гильда, что твоё чудо Христово сработает? – дотошничал Константин.
– Убеждён! – решительно отрезал священник.
Тем не менее драгон велел своим верным людям в Дунтаге в случае чего ждать гонца с распоряжением собирать ополчение – вдруг осада Авалона затянется, и будет много жертв.
Декуриону Каэр Бадона отправили сообщение: так, мол, и так, едем к твоим рубежам ставить новый пограничный каэр, не беспокойся, к тебе не придём, если хочешь, можешь прислать посольство, чтобы понаблюдали. Не прислал. Не до того…
Вечером накануне выступления Константин накормил чем христианский бог послал старших дружинников в большом доме, младших воинов – во дворе. Сам много не пил. Волновался.
– Великий драгон! – подсел к нему захмелевший Гильда. – После взятия Инис Витрин что ты сделаешь с ведьмами?
– Как что? Отпущу на все четыре стороны. Что они мне сделали?
– Нельз-зя, – замотал головой поп. – Это диа-авольские существа. Их надо топить! Топить прямо там! Всех! – костлявый указательный палец диакона церкви сразгону влетел в поверхность стола и аж захрустел, а сам Гидьда будто бы опёрся на него всем своим весом.
– Ну и топи, я тут при чём? Сам бери и топи, – равнодушно ответил драгон.
– Мне не следует, – икнул Гильда – Я лицо духовное.
– Ну, тогда не топи, – пожал плечами Константин и продолжил пить.
– Ты позволишь мне крестить то поганое место? Дашь людей для возведения храма?
– Люди там и так есть. Хочешь обращать – обращай. А я буду урожаи снимать.
– Драгон! Дай мне туда людей в общину, пусть выберут меня аббатом!
– Нет у меня людей. Сам, если хочешь, приводи.
Несмотря на категорические отказы Константина, Гильда добился главного – драгон не возражал против того, чтобы диакон-летописец возглавил и расширил тамошнюю обитель.
… – Вот скажи мне, друг мой Друст, – Константин со своим военачальником ехали впереди длинной колонны воинов, – скажи мне, мой боевой товарищ, военный дукс Думнонии, – тут драгон сделал особое ударение, потому что именно с этого назначения когда-то начинал сам Артос-Медведь, – скажи мне, самый доверенный в моей жизни человек, почему я, Константин ап Кадо ап Геррен, драгон Думнонии, покровитель Керноу, Лионесса и Летней страны, сын и внук самых героических людей, Кадо ап Геррена и Геррена ап Эрбина, прямой потомок самого Конана Мериадока, – а это вам не хухры! – почему такой, как я, должен слушать такого, как этот Гильда, и собирать со всей Думнонии двадцать священников, загоняя их в наш поход под страхом смерти?!
– Хм, вообще-то Гильда тоже из благородных, если по справедливости, – заметил Друст.
– Но не благородней меня! –вскричал Константин шепотом, иначе мог услышать Гильда, в середине колонны с другими попами готовившийся репетировать пение псалмов. – И не благородней тебя, мой друг!
– Может, ты его слушаешь, – задумался Друст, – потому что он точно знает, как покорить Авалон, а ты сомневаешься в каждом шаге?
– Если Гильда начнёт отдавать приказы моим людям, прикончи его, – поджав губы, бросил Константин и пустил своего коня быстрее.
– Само собой, – пробубнил военный дукс Думнонии Друст ап Маэлидд, наследник Керноу и Лионесса, – потому что это, в первую очередь, мои люди.
После полудня небо сделалось окончательно свинцовым, и пошёл первый за нынешнюю зиму снег. С моря дул отвратительно студёный ветер, и, покуда весь отряд не околел, Друст отправил гонца в Дунтаг за обозом с сухими шерстяными плащами. Потом выяснилось, что обоз, посланный лишь на следующее утро, стал жертвой грабителей с Эрина, рыскавших на северном побережье Думнонии в своей последней в этом сезоне вылазке.
Отряд же двигался вперёд. Гораздо медленнее, чем планировалось: путь растянулся не на пять дней, а на семь. Привал был сделан только один раз, да и то вдали от ближайшего селения, так как разведка, высланная Друстом, доложила, что среди тамошних людей недавно отбушевала Жёлтая смерть и путь на ночлег заказан.
На утро снег прекратился, стих ветер с моря, но ударил мороз. Константин, несмотря на всю свою тучность, коченел и трясся, как осинка на ветру, а после полудня совсем разболелся. С десяток воинов, кашляя и чихая, волочили ноги в хвосте колонны. Зато Гильда был бодр и весел, загонял вверенных ему священников распеванием псалмов и вниманью собственным проповедям и, кажется, наслаждался всем происходящим.
Наконец, на четвёртый день в ослепительном свете зимнего солнца за лесом перед ними открылся величественный холм Инис Витрин, искрящийся защитной завесой женщин-друидов. Будто из стекла. Или из хрусталя. Древние назвали оба эти вещества одним и тем же словом.
Пробираясь через заросли боярышника и терновника, в обилии царивших здесь, передовые воины отыскали вросшую в заледенелый камыш дощатую переправу, и весь отряд, увлекаемый молитвами-лориками (Константин решил пустить Гильду с остальными попами сразу позади себя), двинулся на другой берег.
Пологий узкий промёрзший мост заставлял скользить, кое-где шатались хлипковатые для такого множества ног сваи, кто-то уже сорвался вниз, правда, пролетел лишь половину человеческого роста и бухнулся о твёрдый лёд, а теперь карабкался наверх, цепляясь на древки копий своих боевых товарищей. Константин не обращал на это внимания. Казалось, он отринул всю нерешительность и был готов покорить этот благодатный языческий кусок земли, во что бы ему это ни обошлось.
За переправой оказался широкий пологий берег, не сразу вздымавшийся на холм. Прямо здесь стояла приземистая каменная церковь со звонницей в четыре сваи да с крытым помостом вровень с макушкой мужчины обычного роста, а вокруг – чуть больше дюжины хижин с кротко курившимися из крыш дымками. Показалось пару бедно, но аккуратно одетых поселян.
– Слушай меня, – гаркнул Друст, чтобы всем было слышно, – устраиваемся на ночлег. Драгону – самый удобный дом, хворых – в храм.
Храбрые воины Думнонии, жадно лыбясь, но продолжая со смесью опаски и восхищения поглядывать на такую близкую теперь завесу Авалона – не прилетит ли друидово проклятье? – принялись выгонять на мороз всех обитателей поселения от мала до велика. Кому-то из местных мужчин даже досталось по тумаку, одного, особо ретивого, и вовсе подняли на копья, чтобы другим неповадно было. Сквозь детский плач и мольбы о пощаде – на воздухе ночью и околеть-то можно в такую пору! – люди Константина выносили из погребов все запасы зимней снеди, резали коров и овец, а некоторых молодых женщин даже не думали выпускать наружу. Связали и приказали сидеть тихо до ночи.
Гильда выстругал из утёсника получившийся кривоватым шест, нацепил на него невесть откуда взявшуюся вышивку с изображением голубя и с этой-то хоругвью гордо зашагал к церкви, увлекая за собой Константина и всех попов. Из местного старенького настоятеля, попытавшегося загородить дорогу, он, видимо, вдохновлённый псалмами, распевавшимися по дороге, выбил дух одним ударом хоругвенного шеста аккурат в середину груди. Не сбавляя шага, Гильда первым вошёл внутрь, водрузил своё тряпичное недоразумение на алтарь и объявил, что церковь освящается во имя Отца, Сына и так далее.
– Совсем забыл сказать тебе, о драгон, – невинно поднял брови Гильдас Сапиенс, заслужив при этом крайне недоверчивый взгляд Друста. – Это место – вертеп приспешников поганой пелагианской ереси. Они уже давно якшаются с язычниками, и завтра мы будем их всех крестить. А кто не захочет, того камнем и под лёд... Прикажи – нижайше прошу тебя – две проруби продолбить.
Студёная вода не дождалась еретиков. Изгнанные в морозную ночь общинники бежали под защиту друидов и скрылись за завесой, пропустившей их, ибо врагами Авалону они не были. Где же в пору засилья никейского христианства обосноваться последователям учения Пелагия (а это были именно они), как не под сенью дома языческих жрецов! Спустя какое-то время после этих событий пелагиане восстановят своё поселение и хозяйство у подножия Стеклянного острова и будут жить здесь, иногда прячась от находников в болотах, покуда епископ Давид не изменит навсегда облик этого места, и не воцарится здесь ортодоксальная церковь. Если обряд, бытовавший в ту пору в Придайне и Эрине, вообще можно хоть в какой-то степени называть ортодоксальным с более поздней точки зрения...
Гильда в ультимативной форме объявил Константину, что ему нужно два всенощных бдения, для чего за пределами храма должны стоять и молиться – не умеют молиться, пусть просто стоят – все добрые христиане его воинства.
– Ты часом ничего не перепутал, священник?! – затряс брылями драгон Думнонии. – Не забыл, кто здесь командует?
– Терпение, драгон, – по-приятельски подмигнул летописец, – я добуду тебе победу и славу!
– Пусть поют, – рассудил Друст. – А воины поспят и отъедятся днём. Наберутся сил. Поди знай, что выкинут друиды, когда мы пойдём на штурм.
Перед военным дуксом Думнонии вопрос стоял несколько иначе: не КОГДА, а КАК мы пойдём на штурм? К волшебной завесе никто приблизиться так и не решился. Даже сам Друст. Обдуваемая студёными ветрами завеса искрилась ещё ярче, производя на любого завораживающее впечатление. Нечасто можно увидеть древние чары воочию, особенно когда в суеверном страхе всю жизнь обходишь такие места стороной.
На закате в лагерь будто из ниоткуда пришла согбенная едва ли не пополам старуха, опиравшаяся на узластую палку, и попросила подвести её к главному священнику за благословением.
– А вот и первая паства, – с гадкой улыбкой на устах осмелевший в своей безнаказанности Гильда даже не подумал о подвохе и раскрыл объятья навстречу уродливой незнакомке. – Благословение Божье на тебе, дочь... – и тут же получил палкой под дых, а вместо старухи перед ним уже стояла высокая статная женщина с острыми, но красивыми чертами лица, сплошь окутанная непонятно откуда взявшимся в такую пору туманом.
Моргана, верховная друидесса Инис Витрин, властно оглядела всех вокруг, усмехнулась наставленным на неё мечам и копьям.
– Если ваш главный поп такой глупец, не жить вам долго, – воскликнула она. – Убирайтесь с нашей земли, покуда целы! Сроку вам до полудня. Берегись, Гильда ап Кау, гнева богов! И берегись моего гнева, ты – мой кровный должник, ибо восставал ты на брата моего, пендрагона Острова!
– Половина владык Придайна – твои кровные должники в таком случае, – прохрипел Гильда, продолжая откашливаться.
– Я всё сказала. Убирайтесь вон!
Моргана обернулась вороном, спустя несколько мгновений исчезла в волшебной завесе, и ни одно из трёх копий, пущенных вслед, не попало в неё.
– Проклятье! – Константина раздосадовало даже не то, что жрица обманула его людей, – чары дело такое, – но то, что Моргана ни словом, ни взглядом не удостоила его, драгона Думнонии.
– Повешу ведьму! – решил он…
Рано или поздно так должно было произойти. Думнония, Гвент, Повис – каждый год после гибели Артоса чей угодно вождь мог пойти на поводу у увещеваний любого языкастого проповедника Христа, попытаться захватить Авалон и придать смерти всех его обитателей. Включая местную христианскую общину, некогда принявшую учение Пелагия.
Моргана это знала. Она дала Константину – он же там вождь или кто? – и Гильде время убраться, но знала, что они не уйдут, не попробовав прорваться на Тор. Уж сколько они положат людей ради своей цели, покажет урочный час. А остальных Моргана, неистовая богиня Морригу, и её друидессы добьют оружием и силой заклинаний.
Моргана хорошо помнила, что́ Единый Рим сделал на острове Манавидана, как не оставил в живых ни одного решившего дать отпор захватчикам. Поэтому с поры её избрания верховной жрицей Инис Витрин защита Авалона год от года крепла, несмотря на то что прежде веками кряду никто даже не думал покушаться на святое место и его жриц. Но времена менялись. И Стеклянный остров становился всё более несокрушимым. Но Христа уже не остановить, и в нынешнем своём качестве Моргана вскоре станет здесь бесполезна.
Это будет потом, а пока Авалон следует отстоять. Впервые в жизни – перед лицом военной угрозы. Христос, этот мутировавший Единый Рим, до сих пор не явив себя в привычном для богов виде, тем не менее перешёл в атаку руками верных адептов, положивших жизнь на воцарение молодой религии в Придайне и Эрине.
И эта битва должна быть такой, чтобы ещё долго ни один вледиг, драгон или тигерн даже думать не могли о захвате Инис Витрин и разрушении всего, что здесь создавалось ещё задолго до Рима. Барды сложат красивые песни о предстоящем сражении и споют их там, где подлинно древнее искусство ещё в почёте, где до сих пор не боятся гнева заморского бога. Все услышат быль о том, как силы острова Придайн отстояли Авалон. Услышат и ужаснутся крови и плоти, принесённых захватчиками в жертву своей гордыне. Богиня-воительница из народа Детей Неба ещё напомнит всем, кто она есть!
За этими мыслями, выстраивавшимися в сознании Морганы, которая в то же время резко и скоро отдавала чёткие распоряжения своим подопечным, и застал её Морвран, вышедший к верховной жрице через Аннуин.
– Удивишься, – после паузы произнесла Моргана сквозь почти сжатые губы, – но я рада тебя видеть.
– Не удивлюсь, – Морвран мельком взглянул на неё и перевёл взгляд на лагерь думнонийцев близ подножия Холма. – Большие у вас тут неприятности.
– Ничего, – вскинулась верховная, – с твоей помощью мы решим их ещё быстрее... Кстати, как ты прошёл сквозь завесу? По последнему твоему визиту я навела чары специально от тебя.
– Я не буду сейчас отвечать на этот вопрос, – Моргане показалось, что Морвран смутился.
– Это ещё почему?
– Мы не одни.
Верховная жрица на мгновение прикрыла глаза и тут же оценивающе оглядела кошель на поясе сына Керридвен.
– Это кто ещё с тобой?
– Позвольте представиться, – подал голос Высоколобый, – Воплощённый Ауэн. Временно не во плоти.
– Хм, тот самый? – недоверчиво спросила у Морврана Моргана.
– Самый что ни на есть! – отозвался бард.
Будучи сыном богини колдовства, волшбы и прочих тайных знаний, Морвран, тем не менее, редко подходил к вопросу овладевания новыми навыками управления силой. Но одно он знал точно: кто бы кем ни был, мужчины всегда остаются мужчинами, а женщины – женщинами. Поэтому, приблизившись к завесе Инис Витрин в Аннуине, догадавшись, что в неё вплетён личный отвод на него, и поняв, кто именно этот отвод создал, сын Керридвен не придумал ничего проще и действеннее, как представить Моргану в ту пору, когда они были друг другу милы, и, мысленно дотянувшись до некогда любимой им женщины, вернуться в одно из тех многочисленных мгновений, когда её тело было счастливо благодаря его стараниям. Отвод тут же растворился.
Вокруг них царила упорядоченная суета. Женщины-друиды – молодые, зрелые, совсем старухи – без лишней спешки, но и без малейшего промедления выполняли задачи, которые в совокупности своей должны были спасти Инис Витрин. Кто-то руководил поселянами-язычниками и сбежавшими сюда христианами (раз уж появились новые рабочие руки!), перемещавшими скот и многочисленные припасы из размещённых на склонах хранилищ повыше, почти к вершине Тора. Кто-то, извлекая силу через ладони, в сопровождении заклинаний укреплял завесу. Воздух вокруг будто был наполнен предгрозовой свежестью.
Неожиданно множество женских голосов накатывающимися волнами донесли до ушей Морврана: белый флаг, белый флаг! Со стороны разорённой общины пелагиан к завесе подошли двое. Тот, кто выглядел попроще, держал в руках подобие христианской хоругви на Т-образном кресте.
– Идём послушаем, чего они хотят? – предложил Морвран Моргане.
– Понятно, чего. Потянуть время. Сходим.
Вдвоём они прошли сквозь завесу и предстали перед думнонийцами. Проходя через защитные заклинания снова, Морврану опять пришлось проделать тот же трюк, что и в прошлый раз, и ему показалось, что Моргана догадалась о забавном способе обходить её работу. Только вида не подала.
– Я Друст, военный дукс Думнонии, с посланием к Моргане, верховной жрице Стеклянного острова.
При словах «военный дукс Думнонии» Морвран демонстративно скривился в усмешке: военным дуксом Думнонии когда-то был Артос. Военным дуксом Думнонии Артос начинал свой путь в верховные драгоны острова Придайн. И вот теперь новый военный дукс Думнонии стоит перед сестрой Артоса, придя с людьми, желающими сгубить её наследие.
– Чего хочет твой драгон, военный дукс Друст? – без приветствий начала Моргана.
– Мира и союза, госпожа. Саксы не в следующем году, так через год продолжат наступать. Владыки Придайна грызутся меж собой. Авалону нужны защита и покровительство. В обмен на часть урожая и приплода скота. И право священников Думнонии служить и ставить храмы по ту и по эту сторону острова...
– Мы видели ваш союз и вашу защиту, – отрезала Моргана, – когда к нам прибежали те, кого вы оставили без крова.
– Мы изгнали еретиков! – нашёлся Друст, которому, признаться честно, было крайне неуютно вести разговор перед лицом самой Морганы и смуглого черноволосого громилы, который, как догадывался дукс, ни кто иной, как Морвран, полубог или полудемон, пусть каждый решает сам. Но если Морвран с друидами – всё обречено.
Моргана внимательно посмотрела на Друста. Это был один из её излюбленных взглядов, медленный, внимательный, мягко, как нож в масло, проникающий в самую суть человека. Тот чувствует неладное, догадывается, что происходит, но ничего не может поделать, даже глаза отвести.
– Друст, – наконец, произнесла верховная, – она стала бы хорошей матерью для твоих детей.
Моргана резко развернулась – зашуршали по схваченной морозом траве полы темно-зелёного платья с золотым шитьём – и пошла прочь. Морвран последовал за ней, перед этим ещё раз смерив взглядом новоявленного ему сегодня военного дукса Думнонии. Тот показался ему каким-то... оторопевшим.
– Что ты с ним сделала?
– Напомнила ему о боли, которую он пытается заглушить любой ценой, даже ценою гибели нашего острова и всех его обитателей. Он любит женщину, которая была женой другого и которой уже давно нет в живых.