Северский Донец всегда занимал в жизни обитателей хутора Швечиков станицы Гундоровской Области войска Донского очень важное место. Казаки ежедневно, словно о живом существе, справлялись друг у друга о его состоянии. Поднялась ли вода или, напротив, спала, обнажив прибрежные кручи, усилилось ли течение или замедлилось, дует ли ветер с устья или, напротив, с верховьев реки, от этого всего зависело многое! Сама жизнь казаков!
Её уклад был построен на том, что река всегда считалась кормилицей и отношение к ней было уважительное, почти благоговейное. Из года в год всё шло по заведённому с давних времён порядку. В предзимье о реке словно забывали. К её берегам почти не подходили. Незачем. Рыба ни на какую снасть не ловилась и природа тихо готовилась к предстоящей зиме. Деревья дружно сбрасывали листву и оставались в своей коричневой наготе. Только белотелые тополя, да редкие берёзки выделялись на тёмном фоне. В веренице постоянно хмурых дней прибрежный лес, опустевшие берега, сама река, замедлявшая своё течение и даже казачьи курени, разбросанные у подножья горы, воспринимались с нотками грусти по ушедшему лету и буйству красок в природе.
В первые сильные морозы по реке начинали проплывать образовавшиеся в речных верховьях крыги льда, к ним прирастали снеговые пласты, пропитанные водой, которые тут же смерзались между собой и встретив любое препятствие на своём пути или узкое место на реке останавливались, наползая друг на друга. С этих мест и начинался ледостав. В зависимости от того, какой крепости были первые ударившие морозы, он длился по разному и затягивал рваные полыньи на стремнине до тех пор, пока ветер не начинал гонять снежную позёмку по ровной ледяной поверхности. Всё! На Северский Донец пришла настоящая зима, а вместе ней и долгожданная рыбалка. Сразу же посылались разведчики, чтобы проверить толщину льда по всей ширине реки и определить, когда можно будет заняться любимым подлёдным ловом рыбы. Одним из способов такого занятия была ловля сетями с пропусканием их под лёд через цепочку лунок. В таких же лунках ловили рыбу зимними удочками на разные наживки. Но это считалось баловством. По первому, совсем ещё прозрачному льду, наиболее смелые хуторяне осторожно расхаживали, всматриваясь под ноги и глушили рыбу обухами топоров. Для такого промысла было всего пару дней, потом лёд набирал толщину и темнел и через него уже ничего нельзя было рассмотреть.
Хорошо, если прочный ледостав случался до Рождества и новолетия, тогда и к праздничным столам приспевала рыба. К тому же по времени и великое природное благо - сохранить её в морозы было очень легко. Хуторской атаман разводил на ровное расстояние рыболовецкие ватаги тех, кто занимался подледным ловом сетями и следил, чтобы никто и никому не мешал в этом промысле. В такие дни из окружной станицы прибывал смотритель рыбных ловель и как он любил говорить, вносил свою лепту в дело контроля за сохранением рыбных богатств донского края. Все терпеливо дожидались, когда он уедет вносить свою лепту в другие прибрежные хутора и затем, на давно примеченных местах, пробивали большие полыньи над ямами на речном дне и приступали уже к запрещённому промыслу - багрили в этих углублениях крупную, залёгшую на зимовку рыбу. Тут только успевать нужно было!
На лёд шлепались кругляши карпов и туши сазанов с тёмными, облепленными слизью спинами, широко разевали свои зубастые пасти, едва очнувшиеся от зимней спячки, сомы и росли кучки с другой, более мелкой, но тоже желанной, разнорыбицей. Каждому везло по всякому. Один тащил добычу к себе на усадьбу на одном небольшом кукане, а другому впору было перевозить улов на санях с запряженной лошадью. Ничего не поделаешь, рыбалка, на то она и рыбалка!
Атаман про это занятие своих хуторян, конечно, знал. Но вот незадача, ему нужно было срочно уехать по делам в станичное правление, а когда он возвращался к вечеру, то уже никаких следов на реке не оставалась и даже широкая полынья затягивалась льдом. Зато во всех почти куренях, где не ленились заняться рыбальством, кипела работа. Нужно было всё добытое рыбное свежье рассортировать, разделать, заморозить и опустить в подвалы на ледники до лучших времён, ну хотя бы до окончания рождественского поста. Были и такие семьи, которые отступали от его строгих правил и как они говорили, только для пробы, поглощали часть улова. Лукавили конечно, но как было удержаться!
В конце января и в начале февраля добывался жирный рыбец, издавна называемый казаками холодным, который также извлекался из подлёдных сетей. На засолке и вялении он находился гораздо дольше, чем в тёплое время года, однако вкуса был необыкновенного. Солонцевали хуторяне тогда с превеликим удовольствием. А если хуторской лавочник Карапыш подвозил еще и несколько бочек свежего пива, то тогда сразу забывалась изрядно надоевшая за многие месяцы однообразная пища.
Проходила зима и на Северском Донце наступали дни большого половодья, а раз в пять-семь лет случался самый настоящий потоп.
Бурливая вода заполняла все пойменные луга, все ложбинки, которые потом превращались в озерца и главное, шумные потоки промывали заболоченные перемычки между водоёмами на левом берегу реки. Более двадцати озёр числилось по водной переписи за станицей Гундоровской и что ни озеро, то лучшее место для весеннего нахождения любой рыбы. Пока шёл её нерест даже в колокола не били в хуторах и станицах у Северского Донца! Река кормила казаков, а они, как могли, берегли своё богатство!
Весеннее время самое раздольное для хуторских рыбаков. В ход шло всё, даже плетёные ивовые корзины без дна, которыми накрывали кишащую в прибрежных зарослях рыбу. Брали в руки вилы – хлеборобский инвентарь и ходили по колено в воде, высматривая, где крупная рыба оставляла бурунчики в воде. Как раз в те места и направляли свои точные броски. Самые зоркие, по две рыбины за раз накалывали и победно в поднимали над головами.
При щедрой уловами весне в каждом казачьем курене кипела уха в чугунках, шкварчала жарёха на больших чугунных сковородах в долго не остывавших печах. В дело шли пуды соли, закупленной заранее у хуторского лавочника Карапыша. Рыба солилась и вялилась впрок. Заготавливались былыки из сомятины, а кому повезло, то даже из осетров. В такое время старики любили поведать окружающим насколько было рыбы больше в прежние времена. И вспоминали про случаи, когда при перевозке пойманной в Донце рыбы у телег ломались оси, а на залитые водой левады заплывали громаднейшие сазаны. Восклицали при этом:
- Разве это были сазаны? Это настоящие кабанчики были! Разве что не хрюкали! А что сейчас?
Им никто не отвечал. Знали только, что поглощали всё то, что в этот раз им Бог послал. Какой смысл вспоминать о том, что уже никогда не вернётся! Надо сегодняшним днём пользоваться! И пользовались, каждый как мог.
К лету рыбалка сходила на нет, место ей уступали заботы об основном в жизни - об урожае на своём казачьем пае.
Когда же наступала страда, шёл сенокос или уборка хлебов нахождение у воды считалось даже неприличным. Не зря же была в ходу поговорка: «День уборки прогуляешь - много хлеба потеряешь!»
Была ещё и другая, не менее известная: «Июнь - на рыбу плюнь!» Плевать может и плевали, но только не в сторону Донца. Упаси Бог, так святотатствовать. Недопустимо это было среди казачьего роду-племени.
Осенью, когда рыба начинала скатываться с верховьев Северского Донца хуторяне снова сбивались в ватаги и добывали рыбу. Её уже было несравненно меньше, но желающие заниматься рыболовством в хуторе Швечиков никогда не переводились.
Предводителем во всех рыбацких делах и главным советчиком по ним в хуторе Швечиков был казак Волохов Александр Александрович. Так его никто и никогда не величал, а в основном по своему, по хуторскому - Сом Сомычем. Такое прозвище к нему пристало ещё в далёком детстве, когда он совсем в юном возрасте поймал громадного сома, голова которого была больше, чем у самого рыбачка.
С годами Сан Саныч и внешне стал похожим на всем известного обитателя речных глубин. Невысокого роста, с широкими плечами и редко встречающейся в казачьих селениях полнотой, с подбородком, скошенным к кадыку и редким чубчиком на голове. У иных казаков чуб, так чуб, а у него только редкие волосики. Да ещё и тонкие белые усы по краям большого и тонкогубого рта. Ну вылитый сом, только на суше!
В одном кармане старого чекменя у Сан Саныча всегда торчал уток с нитками, предназначенными для ремонта сетей. С другого кармашка чекменя выглядывали, словно газыри, поплавки из гусиных перьев. Пальцы и ладони всегда были с многочисленными шрамами, следами от рваных ран, оставленных большими и малыми крючками.
Примерным усердием в обработке своего казачьего пая и огорода он никогда не отличался, за что не раз получал внушения и предупреждения от хуторского атамана. Зато был непревзойдённым мастером по части рыбалки на Северском Донце и окружающих озёрах. Знал все прибрежные заводи, косы и мели до последнего вершка. Смотрел своими маленькими глазками на воду, будто насквозь её пронизывал и заглядывал под все затопленные коряжины и в каждую ямку. Мгновенно мог определить какая надвигается погода и что от неё ждать рыболову. Редко когда без улова оставался, а когда такое происходило, то разводил руки по сторонам и сокрушался:
- Нынче на Донце неурожай. Хорошо, что хоть на день, или на неделю, а не на год.
На хуторе не было ему равных в изготовлении и постановке рыболовных снастей. Были у него и сети многометровые, и вентеря двукрылые и чудо-бредень с привязанной хитрым способом цепью. Словно бритвой проходила такая снасть по прибрежной косе и на берег выволакивалась из огромного кошеля трепещущаяся рыба и вороха громадных раков.
А ещё он умело плёл из ивовых прутьев верши разных видов и размеров. Весной во время разлива реки устанавливал коты - сплетенные из камыша и высоких, тонких хворостин с чаканными перевязками лабиринты. В них и заплывали сазаны, оставшиеся после разлива в тубах, высыхающих, недолговечных озёрах на месте бывших речных стариц.
В байдачном хуторском кутке у Волоховых была примкнута к старой дуплистой иве всегда готовая к отплытию лодка со снастями. Если слышался плеск вёсел на реке, значит это Сом Сомыч отправился за своей добычей. Он даже умудрялся в дни больших праздников на рыбалке пропадать и только отговаривался:
- Рыболовство это не работа, а душевное удовольствие, греха в том нет, что и в такие дни на реке буду.
Знатный рыбак был мастером летней ловли сомов на квоч. Это когда бычий рог, приделанный к изогнутой приспособе из орехового дерева при лёгкого ударе по воде издавал характерный звук. Знающие люди пытались убедить, что эти звуки приманивают сомиху, другие же говорили, что наоборот, это они сами подобным звуком дают знак о готовности к общению с самцом. Как бы там ни было, но плеск бьющих по воде сомовьих хвостов говорил о том, что квоч действовал и добычливый мастер с пустыми руками почти никогда не возвращался.
Весть о большом улове мигом прокатывалась по хуторским улочкам. Хвастаться уловом было не принято, а вот делиться с соседями, это пожалуйста. Глядишь, и сосед тебе что-либо из уважения поднесет. Кусок мясца от забоины перед Рождеством Христовым или какие-нибудь особо вкусные плоды из сада или огорода по осени. Но так с хорошими соседями. Но были же и плохие. А где их нет?
В казачьем курене Волоховых слева от красного угла к стене была прикреплена крепко просоленная и до каменного состояния высушенная голова гигантского сома. В святом углу горела, правда не всегда, лампадка, а вот в голову сома на небольшой жестянке хозяин куреня приладил свечку. Соседи, которые увидели такое сразу плевались и готовы были даже обвинить главу семейства в смертных грехах, а то и в колдовстве. Поведали о своих подозрениях настоятелю Свято-Серафимовской церкви отцу Евлампию. Тот пожаловал в волоховский курень в пасхальные
дни на святой неделе, не особо рассчитывая на щедрое подношение, а скорее для того, чтобы посмотреть как домочадцы богоусердие проявляют. Когда увидел непотребное безобразие рядом со святым углом, то возмутился :
- Не правильное это дело. Хоть божья тварь и была употреблена на великое дело прокорма вашего естества, но останки сии не следует выставлять в непосредственной близи от икон и возле книг священного писания. Всему своё место должно быть!
Евлампий заглянул за потемневшую от пыли шторку. А там заготовленные для рыбалки поплавки, крючки, мотки бечевки и ещё какие-то снасти. Не стесняясь никого сгреб всё это в кучу и сбросил в угол в сторону печи со словами:
- Вы хоть бы в эти дни порядок здесь навели, я уже не говорю о порядке в головах. Эх, стыдобушка, несусветная!
В книге со священным писанием торчал краешек бумажного листа. Евлампий вытащил его. На коричневой обёрточной бумаге неровным почерком была написана молитва:
«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помоги нам грешным рабам Твоим, в ловле рыбной, пошли нам удачу на реке на нашей, на Северском Донце. Пусть пребудет природная благодать во время нашего занятия. Отведи от нас ветра и бури, Боже Праведный! Не дай рыбе уйти на глубины для нас недостижимые. Пусть наши снасти будут уловистыми, а лодки непотопляемыми. Отправляясь на свой промысел обещаем брать столько добычи, сколько нам потребно и щедро поделиться со своими сородичами и соседями, а также святою церковью на благо и процветание всех. Так помоги нам своей милостью Божией и мы перед тобою в долгу не останемся! Аминь!»
Евлампий прочитал написанное два раза, обратил внимание на то, что внизу листа была приклеена огромная сазанья чешуя. Будто печатью заверено было такое послание к Богу.
Священник замечаний больше делать не стал, только спросил:
- И как часто вы с такой молитвой к Всевышнему обращаетесь?
- Почитай, батюшка, каждый день. Как на рыбалку идём. Это же наш главный в жизни промысел, хотя есть, конечно, и другой –хлеборобский.
- Хорошо. Но всё лишнее отсюда уберите.
И он сковырнул с листа чешуйку, ещё раз вслух удивившись её размерам:
- Да, вы ловцы, так ловцы! А молитву на достойный лист перепишите. А если запомнили, то может и не надо.
После пасхального внушения отца Евлампия и понимая, что он наверняка обратил внимание на обещание поделиться со святой церковью, Сом Сомыч притащил к Свято-Серафимовской церкви огромный чувал рыбы.
- Возьмите батюшка от нашей широкой рыбацкой души такое подношение. Мы и почистим, и выпотрошим, чтобы время у вас и ваших людей не отнимать.
Евлампий с хитринкой улыбнулся:
- Что, опять молитва помогла?
- Она батюшка, она! Не помолились бы и ни в жизнь такого улова бы не имели.
Священник одобрительно их поддержал:
- Хорошо, что хоть через это уважением к Творцу проникаетесь!
На следующее раннее утро Волохов Александр Александрович и сын его Леонтий, по наследству получивший прозвище «Сомчик», уже были на Северском Донце. Молитва действовала, а что ещё рыбаку нужно было для счастья!
Член Союза писателей России
Сергей Сполох.
Примечание: Все иллюстрации, использованные в настоящей статье, взяты из архива автора и общедоступных источников.
