Базовая формула постмодернистской прозы проста: игровое построение с нелинейной фабулой или жанровой многослойностью, интертекстуальность (текст прошит множеством цитат и реминисценций), многообразие интерпретаций текста, при котором «автор умер», а зачастую и герой, которому можно было бы переживать, язык воскрес как непостоянная единица, бунтующая против всех и самой себя. Короче, сплошные множащиеся множества, почкующиеся смыслы и отпочковывающиеся языковые игры.
Так вот «Укус ангела» строится по формуле постмодернизма, уворачиваясь от однозначных трактовок и литературоведческих ярлыков. Однако ж есть в нём опорные стержни, без которых весь текст развалился бы, как пряничный домик из слоёного теста. Причем стержни эти используют и школьники, и чиновники в своих пишущих ручках, обсасывая их с младых лет – то есть идеи в романе искони русские, даже русофильские, поэтому в свое время он стал хитом. «Укус ангела» сочетал такие культурные ингредиенты, как имперский характер Руси-матушки, мифологизация и сакрализация власти с государем-батюшкой, который действует на земле по воле небесной. Короче говоря, страшно эстетизированная языковыми изысками сказка о сильном вожде, низвергающем царство своё в бездну. Старая крючкотворная эсхатология, выряженная в новомодное платье постмодернизма.
По большому счёту, ничего нового автор не сказал, не вскрыл неизвестных кодов в мифологеме империи, не обозначил иного исторического пути страны, не разметил психологическое поле умонастроений и чаяний русского народа, нет, Крусанов не новатор, он провокатор –использовал классический образ богоизбранника, побивающего зло священной мощью, и описал путь его восхождения к трону и власти над всем миром. Нет, это не типичное фэнтези, делаем оговорку на провокационную позу автора – в качестве декораций выступает не вымышленный мир, а эдакая стимпанковская Россия, которая начинает войну против всех и в первую очередь против Запада, заручившись поддержкой Китая и некоторых ближневосточных стран. Прямо-таки фокус-покус по перевоплощению – читаешь историографическую сказку с налетом мистики, но, моргнув, осознаёшь, что в руках у тебя славянофильский манифест с оккультными мотивами. И то, и другое, впрочем, любопытно и пикантно, зависит от вкусов читателя. Определённо, Крусанов ловко угодил и вашим, и нашим – и литературно искушённой публике, и философски озабоченным гурманам, так что впору назвать книжное блюдо «Уксус ангела». Для его приготовления автор прибегает к перестановке событий истории во времени и изощрённой манере письма, при которой вещи преображаются до неузнаваемости через их переобозначение и придание им несвойственных качеств, так ещё и наслаиваются друг на друга, как листы кальки с разными рисунками. Выходит такой протеичный сплав времён, идей и вещей в духе Милорада Павича.
Только вот Павич всё-таки выворачивал язык, подрывая постоянствующий круг ассоциаций языкового знака и таким образом трансцендировал язык.
Крусанов же бросает блестящую словесную пыль в глаза, чтобы скрыть националистическую начинку романа.
На фоне современных реалий многие считает, что книга была пророческой, но она лишь отражает последовательное становление системы империализма. В грамотной интеллектуальности книге не откажешь – блюдо подано с изыском и вкусом.
Говоря словами самого автора:
«Это была особая книга, не из тех сочинений, что бессильны преодолеть собственную болтовню, этой книге было что скрывать. Постичь её тайны мог только тот, кто владел особой техникой чтения и умел правильно применить её в нужном месте».