Всем политзаключённым Прибалтики посвящается.
Я читал этот доклад несколько дней. На мой взгляд, это один из самых сбалансированных, взвешенных, свободных от предвзятого отношения трудов на эту тему, которые мне когда-либо попадали в руки.
С уважением к читателям и авторам,
Ярослав Колыванский.
Если смотреть на фашизм/нацизм не феноменологически, не исходя из его самопрезентации, а исходя из его генезиса, довольно легко выяснить, что он имеет преимущественно либерально-демократическое происхождение, заказчиком его всегда выступает буржуазная олигархия, а в конечном счете не просто олигархия, а клановый финансовый капитал, сегодня стоящий уже на позициях транснационального неолиберального сообщества.
В то же время фашизм/нацизм представляет собой гибрид не из двух, а как минимум из трех идеологических источников (из правого консерватизма, социализма и либерализма). В современных версиях неофашизма, как правило, речь идет о примеси «культурного марксизма», элементов большевистских практик «классовой борьбы», неотроцкизма, который, как известно, стал одним из главных источников американского неоконсерватизма, а также «культуры отмены» неугодных социальных слоев. Практически всегда мы имеем дело с «гремучей смесью» идеологий, черпающей свои лозунги и решения и слева, и справа, и еще откуда-то (поскольку линейная и двухполюсная, право-левая система координат, утвердившаяся в политических науках модерна, неадекватна сложной реальности).
Западные идеологи по принципу симметрии по отношению к марксистам создали свою версию пропагандистской игры смыслов, специально разработав понятие «тоталитаризм», чтобы объединить под этим зонтиком красный и коричневый проекты. Эта концепция не имела ничего общего с настоящей социальной наукой. Збигнев Бжезинский исходил из того, что необходимо вымазать одним и тем же дегтем гитлеризм и сталинизм и таким образом указать путь к уничтожению советского проекта. Ханна Арендт дошла до того, что в обоснование концепции тоталитаризма называла сталинский режим расистским, выводя этот тезис из «панславизма» Сталина. Смехотворная аргументация — однако, она какое-то время всерьез распространялась на «научных» мероприятиях.
В ходе знаменитого «спора историков» в Германии во второй половине 80-х годов Эрнст Нольте попытался объяснить агрессивность нацизма тем, что это была своеобразная реакция немецкой версии тоталитаризма на русскую его версию. «Не осуществил ли Гитлер своё „азиатское“ деяние, — вопрошал Нольте, — лишь потому, что они и им подобные считали себя потенциальными или подлинными жертвами некоего „азиатского“ деяния? Не предшествовал ли Освенциму Архипелаг Гулаг?»[12]. Для обоснования концепции тоталитаризма Нольте написал целую книгу «Европейская гражданская война 1917—1945. Национал-социализм и большевизм».
Несмотря на всю выморочность этой риторики эпохи завершения холодной войны, неисторично было бы отрицать наличие у фашизма/нацизма сильного «левого» измерения. Слова о «социализме» и солидарности в устах и Гитлера, и Муссолини не были пустым звуком. Безусловно, антикоммунистическая (шире — «антилевая») мотивация у творцов фашизмоподобного порядка была чрезвычайна сильна. Но она не стояла на первом плане. А на первом плане стояла «реакция справа» на кризис капитализма[13]. До приближения Второй мировой войны грань между реальным социализмом и национал-социализмом могла казаться зыбкой.
Были и случаи раннего предвидения гибридизации левого и правого. Так еще в 1916 г. немецким химиком Вернером Дайтцем, работавшим в качестве директора на одном из заводов ИГ «Фарбениндустри», были написаны такие строки: «Зарождается государственный социализм нового типа, совершенно отличный от того, о котором мы думали или мечтали. Частная хозяйственная инициатива и частнокапиталистическая экономика не будут ликвидированы, но будут подвергнуты регулированию с точки зрения государственного социализма, при котором концентрация капитала будет происходить в национальной экономике и этот капитал будет получать единую направленность. Этот сдвиг капитализма естественно и логически требует перестройки движения, являвшегося прежде противовесом ему, — интернационального социализма. Последний превратится в национальный социализм, избирательным лозунгом которого будет: работа, а не громкие фразы»[14].
В воздухе носились ожидания какого-то нового невиданного национального строя. Почва для национал-социализма готовилась не только классическими «консервативными революционерами», но и своеобразными новыми «социалистами», порвавшими с Марксом и противопоставлявшими англосаксонскому типу буржуазности, «торгашеству» — особую германскую буржуазность, «честный труд», дисциплину и «войну». На таких позициях стояли Вернер Зомбарт или Освальд Шпенглер с его манифестом немецкого духа «Пруссачество и социализм».
Национально-социальный фактор пронизывает всё раннее европейское фашистское движение. Он находится на первом плане, оттесняя на второй план фактор национально-охранительный (собственно, антикоммунистический). Отсюда и «левое» измерение, которое было, в той или иной степени, свойственно всему фашизму.
Наиболее показательным является в этом отношении германский национал-социализм. Само по себе его название указывает на социалистические корни. Гитлеровский режим, с его идеей «народного государства», представил удачный опыт «решения проблем» Великого Кризиса. Это было ограничение монополий, в плане «самоуправства» и «эгоизма», было даже планирование экономики — «четырёхлетки» Германа Геринга. Такие черты, однако, не так уж сильно отделяют Третий Рейх от, например, США Франклина Делано Рузвельта, который также вводил начала планирования.
Для рассмотрения нашей темы гораздо важнее не упустить феномен «левого» крыла в национал-социализме, которое было чрезвычайно сильно. А здесь самое уместное — затронуть тему «штрассерианства», связанную, в первую очередь, с деятельностью братьев — Грегора и Отто Штрассеров. Особенно важна фигура О. Штрассера — талантливого идеолога, издателя и организатора, ибо, в отличие от своего брата — бизнесмена и организатора — он представил именно концептуальные основы «революционного национал-социализма». О. Штрассер начинал как социал-демократ левого крыла. Потом он принимает сторону национального социализма. Отто вступает в НСДАП, встречается с Гитлером, но практически сразу вступает с ним в спор, что красочно описано в его книге «Я и Гитлер»[15]. Согласно ему, национал-социализм был должен стать истинно социалистическим, истинно народным. Истинно христианским и ориентированным на Европейскую федерацию народов — без всякого шовинизма. Внутри движения он предлагал придерживаться политики «ринг-движения» — союза всех национальных партий — без однопартийной диктатуры. В плане социальном Штрассер был за широкое акционирование.
В 1929 году О. Штрассер публикует «14 тезисов Немецкой революции», которые он считал концептуальной основой национально-социалистического движения. Весьма важными для заданной здесь темы являются следующие тезисы: «Благосостояние сообщества ставится выше личного блага. Поэтому немецкая революция отбрасывает индивидуалистическую экономическую систему капитализма; свержение капитализма является предпосылкой успеха немецкой революции. С такой же решительностью немецкая революция утверждает корпоративную экономическую систему социализма, который исходит из знания того, что целью любой экономической системы является исключительно обеспечение потребностей нации, а не нажива и обогащение. (…) Землевладельцы являются лишь арендаторами, которые арендуют землю у нации, и являются подотчетными нации и государству, поскольку нация, как единое целое, защищает собственность. На основе того же права, немецкая революция провозглашает право всех тружеников получать долю в распределении собственности, прибыли и менеджменте национальной экономики, которой служит каждый член народного сообщества»[16].
План О. Штрассера был отвергнут гитлеровским руководством, которое использовало для его «нейтрализации» грубую силу «охранных отрядов» (СС). Они просто не допускали его появления на съездах гитлеровских наци. В результате О. Штрассер, после окончательного разрыва с НСДАП, создал свою организацию — Боевой союз революционных национальных социалистов, более известную как «Чёрный фронт». Она была весьма влиятельна, но проиграла Гитлеру, которого, в «известный момент» поддержали верхи Второго Рейха.
Имеет смысл вспомнить и «Красную линию» внутри структур Рейха, которая устраивала покушения на функционеров — с целью отомстить за убийство Грегора Штрассера и Эрнста Рема[17]. Наиболее яркой фигурой в этом ряду был левый национал-социалист, офицер Вальтер Штеннес, лидер берлинских штурмовиков. В определенный момент Штеннес решительно порвал с «реакционным гитлеризмом», организовав успешный штурм берлинской штаб-квартиры НСДАП, а затем бежал из страны.
Ночь «Длинных ножей» в 1934 году, во время которой было уничтожено руководство СА — штурмовых отрядов, явилась первой внутренней чисткой среди сторонников нацистов, обеспечивающей единовластие и предотвращающей возможные заговоры[18]. Только с этого момента в Третьем Рейхе националистическая сторона в идеологии нацистов стала решительно преобладать над социалистической.
Еще более яркий пример гибридного фашизма скрещенного с левыми идеями — Испания, как известно, весьма поэтическая страна. Именно здесь произошла романтическая инкарнация фашизма. В первую очередь касается это Хосе Антонио Примо де Ривьеры, основателя Испанской фаланги. То был фашистский лидер, который прямо сказал: «Пускай у них есть власть, у нас есть поэзия». «Я не защитник существующего строя», — говорил он (речь «Романтизм, революция, насилие»). «Нынешний строй несправедлив. Недовольство масс обоснованно. Массы голодают, а меньшинство купается в золоте» («Обращение к Испанской Фаланге» от 13 октября 1934 г.). «Мы не защитники привилегий», — заявил он уже от имени всего Движения на Учредительном съезде Фаланги. «Мы не реакционеры и не будем ради них таскать каштаны из огня», — повторил он на Объединительном съезде Фаланги и ХОНС. «Нас клеветнически изображают защитниками капиталистической системы — мы считаем её омерзительной», — говорилось в «Воззвании к Испании» от 26 апреля 1934 года. Задачей Движения объявлялась ликвидация капиталистического строя (выступление на 2-м пленуме Национального совета)»[19].
Франсиско Франко подмял под себя антикапиталистическое движение Фаланги. 19 апреля 1937 года Франко издал одиозный декрет, объединивший Фалангу и монархистов-карлистов в одну партию. Её назвали так — «Испанская фаланга традиционалистов и комитетов национал-синдикалистского наступления». Каудильо назначил сам себя вождем новой официальной партии режима. А через несколько дней после декрета арестовали вождя фалангистов Мануэля Эдилья, которого сначала приговорили к смерти, как и еще четырех лидеров; потом же заменили расстрел «всего лишь» одиночным заключением. Эдилья просидел в тюрьме до 1946 года. Других вождей Фаланги также осудили на долгие сроки.
Одиозным, но очень популярным лидером венгерских фашистов был Ференц Салаши — радикальный фашист, но при этом практически и леворадикал, создатель Партии «Скрещённых стрел». С самого начала своей политической карьеры Салаши требовал кардинальных социальных преобразований, в частности — решительной аграрной реформы в интересах крестьян. Но он требовал и защиты рабочего класса. Салаши писал: «В то время как крестьянский социализм эгоцентричен и наибольшее удовлетворение ему может дать социализация земли, рабочий социализм охватывает все, интересы всего народа, благо всей нации. Рабочий социализм это национал-социализм… В борьбе хунгаристского движения во имя Родины и Нации рабочий занимает свое истинное место в обществе… Мы отвергаем узкий «классовый» социализм и распространяем его на все слои населения, на всю Нацию»[20].
В партии было 50 % рабочих. Осенью 1939 года салашисты организовали мощнейшую забастовку, направленную против правительства и его политики. Она имела огромный размах и сопровождалась кровавыми столкновениями. В результате правительство вынуждено было смягчить свою репрессивную политику в отношении «Стрел». Поддержка «Стрел» достигала в тот момент в обществе 25 %.
Продолжение следует...