Арман де Гонто, барон де Бирон — ещё одна из любимых мною исторических иллюстраций к поговорке "и жил грешно, и помер смешно". Возможно, что Педро де Альварадо тут подходит и лучше, но барон де Бирон и правда прожил своеобразную жизнь, а легенда о его смерти откровенно анекдотична. Насколько правдива в самой забавной детали, конечно, вопрос... Но давайте не забегать вперёд, зачем человека раньше времени хоронить?
Несмотря на весьма скромный баронский титул, семья де Гонто была крайне воинственной, прославившейся на полях сражений. Отец нашего героя был ветераном Бикокки и Павии, на всякий случай. Неудивительно: ведь де Гонто - гасконцы! Сам Арман родился в 1524, и поначалу был довольно далёк от дел военных: служил пажом при Маргарите Наваррской. Той самой первой писательнице Франции, что как раз зачитывалась стихами Виттории Колонна, люди мужа которой пленили при Павии отца Армана.
Позднее, впрочем, он начал делать военную карьеру, но по службе продвигался довольно медленно, несмотря на значительное рвение и таланты.
Так продолжалось лишь до поры. К Арману де Гонто очень хорошо относилась королева-регент Екатерина Медичи, и её сын — Генрих III (последний Валуа на французском престоле), наконец-то возвысил верного семье человека. Это случилось в 1574, когда самому Арману было уже 50 лет, и он успел немного поучаствовать даже в Итальянских войнах.
Но слава-то пришла на полях Религиозных, сиречь Гугенотских.
Тут имела место двойственная ситуация. С одной стороны, Бирон склонен был сочувствовать гугенотам, с другой — всё-таки хранил верность королю, и воевал против них. Причём воевал блестяще, ещё с 1560-х участвуя в большинстве крупных сражений. Он же — один из творцов Сен-Жерменского мира 1570 года, который дал несчастной Франции хотя бы два более-менее спокойных года.
При том, 24 августа 1572 года Бирон якобы спасал неких гугенотов во время Варфоломеевской ночи. Поля сражений — это одно, тут пристало быть за законного монарха. Резня в городе — совсем другое, здесь уж Арман поступал сообразно религиозным взглядам.
Итак, при Генрихе III наш герой наконец-то дослужился до маршала, чего уже давненько заслужил. Ему и служил далее, во всех последующих войнах против гугенотов, пока в 1589 году совершивший весьма опрометчивые шаги король не был убит монахом Жаком Клеманом. Тут-то и настало время наконец привести в соответствие религиозные и политические взгляды.
Как известно, Генрих III на смертном одре счёл верным передать власть Генриху Наваррскому, лидеру гугенотов и первому французскому Бурбону. Арман был в числе людей, то засвидетельствовавших, и весьма порадовался повороту судьбы: теперь можно и быть за гугенотов, и поддерживать короля одновременно. С 1589 года он уже воевал против католической лиги. В частности, в той же осаде Руана, о которой мы уже говорили. Хотя Генрих Наваррский теперь и имел все права на трон, реализовать их можно было только силой оружия: ещё предстояла долгая борьба за Париж.
А в 1592 году началась осада Эперне. 26 июля, сопровождая короля под стенами, Арман де Гонто поскакал за шляпой Генриха, сорванной с монаршей головы ветром. И, якобы, форсу ради надел её на себя — чем привлёк внимание стрелков на стенах, с фатальным результатом. Я это вижу этаким историческим анекдотом, конечно: едва ли стрелкам требовался белый плюмаж короля для прицеливания, ведь и Гонто вполне выделялся внешним видом. Скорее, просто опрометчиво подъехал слишком близко, ну и... в 68 лет сделал истинную для военного карьеру: погиб за своего короля.
(кстати, ещё три поколения потомков Армана также выйдут в маршалы Франции: Гаскони неизвестно слово "трус", сами знаете)
Самое смешное, конечно же, в ином. Ведь равно через год, 25 июля 1593, Генрих Наваррский счёл, что "Париж стоит мессы". Он принял католицизм, и уже вскоре вступил в столицу, основав новую династию. Полагаю — хорошо, что Арман де Гонто этого уже не увидел. Религиозные войны во Франции сменили только правящую династию: король всё равно остался католиком, и гугенотов всё равно будут преследовать ещё очень, очень долго.
Относительно духовного измерения этих чрезвычайно кровавых войн остаётся только руками развести — а ведь Бирон и правда сочувствовал протестантам... Но был одним из первых людей Европы, способных поставить государственное выше религиозного. Средневековье уходило, наступало Новое Время. Революция в самих категориях мышления европейцев.
Которая, как и положено всякой революции, ест своих детей.