— Свидетельство об усыновлении, — прочитал он название документа. И все! Рука мелко задрожала, лист заплясал, мешая сосредоточиться. Детские воспоминания нахлынули, захлестнули волной.
— Господи! — выдохнула Аллочка, его жена — Как это? Ты только прочитай!
— Мам! Ну, мам, же! — брат Ромка не собирался пропускать спектакль, который сам и приготовил, — Мам, а Витька банку с вареньем разбил!
Алая лужа медленно разливалась по столешнице, стекала на пол. Тяжелые капли с глухим стуком падали на светлую плитку.
— Хорошее варенье, густое получилось. Клубничное мне всегда удавалось. — прошептала Галина отрешенно. Устраивать скандал не хотелось. Ромка подпрыгивал от нетерпения на стуле, быстро переводя взгляд с матери на брата.
Витька испуганно замер с куском хлеба в руке, видно, полез за вареньем в шкаф, да банку не удержал.
— Мам, я сейчас уберу все! — Витька бросился к совку, но Галина решительно остановила старшего сына. Он отступил назад.
Такие истории повторялись каждый день. Младший пакостил старшему напропалую. Чтобы не случилось, Витька всегда был виноват, а брат радовался.
Вот и сейчас Галина была уверена, что Вовка специально поставил тяжелую банку на край полки и припер дверцей, чтобы при открытии та рухнула вниз. Сам не полез, мать к сладкому равнодушна, а Витька наработался во дворе, прибежал, хотел перекусить, да вон что вышло.
Дверь хлопнула, парень выскочил на улицу, и до Галины донесся стук топора.
— Голодный так и ушел,— женщина с грохотом вывалила тяжелый совок с осколками в ведро.
— Рома, зачем ты так делаешь? Он ведь брат твой, за 10 лет ни разу тебя не обидел, в школе защищает, а ты так поступаешь. Всю работу по дому делает, ты ни ложки не помыл, ни полешка к печке не принес. — Мать снова вернулась к картошке, которую собиралась чистить.
— Опять начала! Надоела! — мальчик вытащил ногу, на которой сидел, нагреб целую горсть карамелек, что лежали в вазочке на столе, и громко топая в знак протеста, вышел из кухни.
— Есть хочу! Полчаса как с работы пришла, а все не готово! — раздалось из дальней комнаты, которую все называли “ромкиной”.
Старший же сын, 12-летний Вовка, обычно спал в зале, в общей проходной комнате на стареньком диване.
Вова наколол целую гору дров, пора уже возить их под навес, но не мог остановиться, все бухал и бухал топором. Слезы душили его, он неловко смахивал их рукой, а они все бежали.
Жизнь его была безрадостной, с раннего детства он чувствовал себя словно чужим. Все новое — Ромке, все вкусное — Ромочке, вся ласка — Ромашечке.
Пока был жив отец, парень пытался восстановить справедливость, но тот обычно клал свою тяжелую руку ему на плечо и строго говорил:
— Ты старший. Ты мужик. Так надо.
— Почему, почему? Я все! А он! Ему все, а я — обойдусь! Вырасту и уеду! Никому не нужен! — Решение пришло неожиданно. — Конечно! Да! Школу закончу и уеду!
Уехать пришлось раньше. Прибыл погостить к ним брат отца, недельку посмотрел на все и увез Вовку в мореходку, там с 11 лет уже принимали.
Думать долго парень не стал, особенно после недавнего случая. Расчищая снег, увидел, как соседка-пенсионерка оперлася на лопату и задумчиво на него смотрит.
— Теть Маш, не мучайтесь, сейчас разгребу и к вам!
— Да ладно, сынок, и так заездили тебя, как неродного, неправильно все это, — ответила женщина.
Вечером, за ужином, Вовка рассказал эту историю матери, а Ромка захохотал:
— Приемыш! Давайте его в детдом сдадим!
......
— Свидетельство об усыновлении, — прочитал он название документа. И все! Воспоминания детства снова накрыли холодной волной. Рука мелко задрожала, лист заплясал, мешая сосредоточиться.
— Давайте его в детдом сдадим! — звучал в ушах злорадный детский голос, а буквы предательски стали расплываться.
Виктор, высокий крепкий мужчина, отвернулся к окну. Он приехал в опустевший родительский дом с женой. Надо было разобрать документы, решить, что делать с избой. Он не был здесь лет 20, сначала мореходное училище, потом рейсы, да и не ждали его здесь, мать ответила на два письма и все. Брат после школы уехал, куда — неизвестно, родственников почти не было.
— Я всегда подозревал, что был неродной, — наконец, Виктор нашел в себе силы отвести глаза от деревенской улицы. — Поехали домой. Ничего не хочу ворошить, закроем дом и все.
— Господи! — выдохнула Аллочка, его жена — Как это? Ты только прочитай!
Виктор нехотя взял потертый на сгибах лист свидетельства. Прочитал. Пытаясь понять, стал читать вслух:
— Свидетельство об усыновлении....Романа ... гражданином… гражданкой с присвоением фамилии...
— Ромка — приемный?! А я?
— Так у тебя нормальное Свидетельство, ты же в мореходку с ним поехал! — Аллочка была в курсе семейной истории, поэтому удивлена была не меньше мужа.
Виктор молчал. Пытался что-то сказать, разводил руками, но потом снова умолкал. Аллочка не лезла, она была молодая, но мудрая жена. Молча собрали старые фото, некоторые документы, молча закрыли дом, постояли и пошли к машине.
— Это кто? Витька, ты что ль? — к ним спешила бойкая еще старушка. — Че, не признал, совсем страшна стала? — тихо смеялась она, — Вот вымахал, чертяка, красавец какой!
— Тетя Маша, как я рад! — Владимир не скрывал чувств, — Хоть одна родная душа!
Родная... мысли опять вернули его к старым бумагам. Соседка проследила за его взглядом и все поняла:
— Нашел? Узнал правду? Жалела твоя мать, сильно жалела брата твоего непутевого, и че выросло? Тьфу! На старости лет бросил, деньги, что копила на черный день, стащил — и все, пока!
— Вы знали? А еще кто знал?
— А кому знать-то? Твои ведь в нашей деревне пришлые, тебе года три было, а Ромке и года не было, как появились. Семья и семья.
— Но почему? Почему его любили, а я считал, что я, это я — неродной!
— Так и я матери твоей однажды высказала, почему держите, мол, парня старшего в черном теле, а младшего на руках носите! А она возьми в сердцах да скажи: не твоего ума дело, Ромка - страдалец!
— Что? Что она вам рассказала? Чей Ромка сын? Почему они его усыновили?
— Так авария была, машины врезались, вроде оправдали отца твоего, но че-то нечисто там было. Родители его погибли, а родственников не нашли. Вот твои и взяли сиротку, поклялись крест нести. Да видно тяжел тот крест оказался, на своего-то любви не хватило. Вот такая штука жизнь....
Мужчина закрыл руками лицо. Он глухо засмеялся, потом посмотрел на вечернее небо. Алла положила руку на его плечо. Они встретились взглядами. Вот такая штука жизнь.
