235 лет со дня рождения русского писателя и журналиста Фаддея Булгарина (1789-1859).
«Рассудок можно уподобить солнцу, а страсти пожару. Человек, находясь в доме, объятом пламенем и наполненном дымом, не видит солнца». (Фаддей Булгарин)
Фаддей Венедиктович Булгарин - писатель, издатель и журналист, критик, капитан наполеоновской армии, кавалер Ордена Почётного Легиона Франции, действительный статский советник; антигерой множества эпиграмм Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Вяземского, Некрасова и прочая, и прочая, и прочая. Не много ли для одного человека? Отнюдь. Достославный Фаддей Венедиктович является основоположником российского авантюрно-плутовского романа, автором многочисленных фельетонов и фантастически-утопических очерков, издателем первого в России театрального альманаха, первым поддержал роман Михаила Лермонтова «Герой нашего времени», не имевший сразу после выхода из печати никакого успеха, скорее наоборот. Романы Булгарина еще при его жизни пользовались успехом в Европе и были переведены на французский, немецкий, английский, испанский, итальянский, нидерландский, шведский, польский, чешский языки. Массовый европейский читатель судил о русской литературе именно по произведениям Булгарина - попробуйте перевести без потерь изящного пушкинского слога, например, «Онегина».
Потомственный белорусский шляхтич, нареченный в честь национального героя Польши Тадеуша Костюшко - Ян Тадеуш Кшиштоф – почти всё детство провел в Минской губернии, в родовых поместьях. Почему-то менее всего родители были озабочены тем, чтобы их сын говорил по-русски, и когда пришло время обучения в престижнейшем учебном дворянском учебном заведении Петербурга - Сухопутном шляхетском кадетском корпусе, насмешки со стороны однокашников долгое время не прекращались – косноязычный отрок знаниями не блистал. Но выправился: русским языком овладел в совершенстве, стал корнетом привилегированного уланского полка, воевал против французов, был ранен в бою, заслужил высокую награду.
«В каждом звании, в каждом сословии для человека есть счастливые минуты, которые приходят только однажды и никогда уже не возвращаются. В военном звании, которому я посвятил себя от детства, - три высочайших блаженства: первый офицерский чин, первый орден, заслуженный на поле сражения, и... первая взаимная любовь. Как я был счастлив, получив за Фридландское сражение Анненскую саблю! Не знаю, чему бы я теперь так обрадовался. Тогда ордена были весьма редки и давались только за отличие. Покровителей у меня не было. Сам государь подписывал все рескрипты, и я получил рескрипт следующего содержания, которое в первый день затвердил наизусть», - вспоминал впоследствии журналист.
Благополучное служение отечеству как-то не задалось, дало трещину. За сатирические стихи, показавшиеся оскорбительными командиру полка, Булгарин был отправлен в драгунский полк и в 1811 году вышел в отставку в чине поручика. А дальше ещё интереснее: отставной российский офицер объявился в Варшаве и вступил в наполеоновскую армию, принял участие в Испанском походе, в 1812 году форсировал Неман в составе польского уланского полка корпуса маршала Удино и по неподтвержденным данным получил орден Почётного легиона Франции. Когда судьба наполеоновского войска была решена, сдался в плен, но никакого наказания не понёс, поскольку Александр I высочайше простил поляков, воевавших против русской армии. Вскоре гордый шляхтич и бывший капитан наполеоновской армии обосновался в Санкт-Петербурге и свёл знакомство со столичными литераторами Александром Пушкиным, Николаем Карамзиным, Кондратием Рылеевым, Вильгельмом Кюхельбекером, Александром Грибоедвым, Николаем Гречем. Несмотря на подмоченную биографию, литераторы приняли Булгарина в свой круг, Бестужев-Марлиннский, Грибоедов и Рылеев называли лучшим другом, а Пушкин в 1824 году писал Фаддею Венедиктовичу с приязнью:
«Вы принадлежите к малому числу тех литераторов, коих порицания или похвалы могут быть и должны быть уважаемы. Вы очень меня обяжете, если поместите в своих листках здесь прилагаемые две пьесы».
«Горе свое завещаю Фаддею».
Талантливый издатель, Булгарин начал выпуск историко-географического журнала «Северный архив», журнала «Сын Отечества», первого в России театрального альманаха «Русская Талия», но наибольший успех среди читателей ему принесла газета «Северная пчела», на страницах которой публиковались материалы, написанные простым и доступным языком – путевые и литературные заметки, анекдоты, рецензии и многое другое. Булгарин ввел в обращение доселе неведомую публике скрытую рекламу – исподволь упоминал в заметках и товары, и услуги, и магазины. Естественно, не бесплатно, но и заказчики были неизменно довольны результатом.
Новатор от литературы, Булгарин считается автором первого в российской истории бестселлера: его плутовской роман «Иван Выжигин», предтеча «Мертвых душ» и «Двенадцати стульев», разошелся немыслимым для того времени тиражом в десять тысяч экземпляров. Фантастический очерк Булгарина «Правдоподобные небылицы, или Странствования по свету в двадцать девятом веке» - опять же первое в русской литературе описание путешествия во времени. Зарубежная пресса упоминала имя сочинителя исключительно как одного из ведущих российских авторов.
И опять судьба успешного литератора даёт существенный крен: 14 декабря 1825 года его видят в толпе на Сенатской площади, во всеуслышание призывающего к принятию конституции, он прячет архив Рылеева, чем спасает своего друга Александра Грибоедова, на которого в документах имелся существенный компромат. Пока Грибоедов в ожидании приговора сидел на гауптвахте, приносил тому деньги и книги, выполнял все поручения подследственного. Перед отъездом в Тегеран автор «Горя от ума» оставил Булгарину рукопись комедии с дарственной надписью: «Горе свое завещаю Фаддею».
Но вскоре по требованию полиции Булгарин дает столь точное визуальное описание другого своего друга декабриста Вильгельма Кюхельбекера, что того незамедлительно находят по приметам и подвергают аресту. «А разве присяга не обязывает нас к этому?», - оправдывает он свой странный поступок. После учреждения Николаем I Третьего отделения, Булгарин стал одним из первых его агентов и безусловным приверженцем реакционной государственной политики.
«Булгарина и в лицо не знаю, и никогда ему не доверял».
Конечно, было бы очень любопытно узнать – зачем успешному литератору и издателю понадобилось плотное сотрудничество с «органами». По сохранившимся сведениям, выгоды от своих действий он не получал никакой, скорее, наоборот. Его популярнейшая и сверхлояльная власти «Северная пчела» постоянно подвергалась официальным критическим замечаниям, а однажды отец-основатель газеты провел несколько суток на гауптвахте – вопреки приказу самодержца Булгарин посмел продолжить критику романа Загоскина «Юрий Милославский». Высочайших выговоров на издателе было как на собаке репьёв, в светских кругах обсуждалась известная фраза государя «Булгарина и в лицо не знаю, и никогда ему не доверял». При этом Николай I «читал с удовольствием» «Ивана Выжигина» и даже пожаловал его автору перстень с редкими бриллиантами.
«Он совесть бы продал за сходную цену» (М.Ю. Лермонтов).
Коллеги отвернулись от «продажного писаки», обвиняя его в заигрывании с властями, отвратительной коммерциализации творчества, неприемлемой в русской литературе. Современники также увидели в новом романе Булгарина «Дмитрий Самозванец» открытый плагиат и кражу идеи из запрещенного пушкинского «Бориса Годунова», к которому литератор имел доступ как сотрудник органа политического надзора. Поэт Антон Дельвиг прислал к Булгарину секундантов для решения вопроса о дуэли, на что бывший офицер якобы ответствовал: «Передайте барону, что я на своем веку видел более крови, нежели он чернил».
Не то беда, что ты поляк:
Костюшко – лях, Мицкевич – лях!
Пожалуй, будь себе татарин, -
И тут не вижу я стыда;
Будь жид – и это не беда;
Беда, что ты – Видок Фиглярин!
Именно по этой известной пушкинской эпиграмме наш современник знает о существовании Фаддея Венедиктовича Булгарина, поскольку более ничего о нем не читал. Герой эпиграммы интересен нам именно как объект жестких нападок «солнца русской поэзии», их непримиримой идейной пикировки и даже ненависти. «Гнусная гиена русской литературы», «журнальная рептилия» - такими прозвищами награждают Булгарина и сегодня, А разве стал бы умнейший Александр Сергеевич вступать в противостояние с человеком неприметным, не имеющим веса в литературе и общественной жизни? Может быть, именно об этом стоит задуматься?
…Уже в конце жизни, забытый всеми и почти полностью утративший былой авторитет литератор пишет в своих воспоминаниях:
«Жил я в чудную эпоху, видел вблизи вековых героев, знал много людей необыкновенных, присматривался к кипению различных страстей и, кажется, узнал людей! Много испытал я горя и, наконец, дожил до того, что могу сказать в глаза зависти и литературной вражде: что все грамотные люди в России знают о моем существовании! Много сказано -- но это сущая правда!
В целом мир, где только есть Литература, там есть литературные партии, литературные вражды, литературная борьба. Иначе быть не может, по натуре вещей. Союз, дружба, согласие литераторов - несбыточные мечты! Где в игре человеческое самолюбие, там не может быть ни дружбы, ни согласия. Страсти - пороховая камера, а самолюбие - искра. Невозможно, чтоб не было вражды между людьми, имеющими притязания на ум, на славу, или по крайней мере на известность и на все сопряженные с ними житейские выгоды, и разумеется, что, кто заграждает нам путь к избранной нами цели, издали столь блистательной и заманчивой, тот враг наш».
Петр Андреевич Вяземский. Эпиграмма
Фиглярин — вот поляк примерный,
В нем истинных сарматов кровь:
Смотрите, как в груди сей верной
Хитра к отечеству любовь.
То мало, что из злобы к русским,
Хоть от природы трусоват,
Он бегал под орлом французским
И в битвах жизни был не рад.
Патриотический предатель,
Расстрига, самозванец сей —
Уж не поляк, уж наш писатель,
Уж русский, к сраму наших дней.
Двойной присягою играя,
Поляк в двойную цель попал:
Он Польшу спас от негодяя
И русских братством запятнал.
Спасибо, что дочитали до конца! Подписывайтесь на наш канал и читайте хорошие книги!