Ленинакан, в отличие от весёлого Александрополя (то и другое - названия Гюмри, 2-го по размеру города Армении), - глубоко трагический город, чья короткая история началась и закончилась землетрясениями.
После землетрясения 1926 года его восстановление стало удобным поводом превратить буржуазный и националистический оплот в витрину социалистической Армении. Ленинакану советский госплан уготовил роль не по-армянски интернационального "кавказского Манчестера" с крупнейшим на три республики комплексом текстильных фабрик, сталинским соцгородом и микрорайонами панельных многоэтажек.
К концу 1980-х с населением 240 тысяч человек Ленинакан почти не уступал Кутаиси и Кировабаду (Гяндже) - вторым по величине городам у ближайших соседей. Всё это рухнуло в без двадцати полдень 7 декабря 1988 года - причём в самом прямом смысле слова... Критическая недооценка сейсмоопасности Закавказья в сочетании с ужасным качеством строительства привели к тому, что землетрясением был уничтожен именно советский город, похоронив под обломками 14 тысяч человек.
Хотя то землетрясение назвали Спитакским, эпицентром трагедии стал именно Ленинакан, а среди выживших вдесятеро больше людей остались без крова и навсегда уехали из руин. Город потерял около половины населения, а рушащийся на глазах Советский Союз так и не успел его восстановить. Так возник новый город Гюмри с центром Александрополя и не убранными за 30 лет руинами Ленинакана по окраинам.
Близ автовокзала привлекает армяно-католический собор Святых Мучеников (2015), нависающий над старинным особняками Дзитхоцянов и Меркуровых, занятых музеями городского быта и скульптура Сергея Меркурова соответственно. Но прежде, чем зайти в их ворота, за перпендикулярной нашей сегодняшней оси улицей Теряна я увидел ещё кое-что:
Трущобы! Самые настоящие трущобы, какими их рисовали в советских книжках о бедах капиталистических стран. Самодельные халупы из металлических листов, фанеры и черепицы:
А среди них, внезапно, давно пересохший фонтан. Я смотрел на трущобы, и не мог поверить, что люди в них живут уже более 30 лет, а сами люди на мой фотоаппарат взирали без злости, скорее с равнодушием и даже лёгким оттенком надежды - вдруг именно мои фотографии станут последней каплей, чтобы обновлённая революцией власть наконец вспомнила об их бедах.
Улица Теряна - южная граница, отсекающая эти трущобы от центра, и в следующих нескольких кварталах о следах землетрясения можно будет не вспоминать. У музея и костёла начинается проспект Ахтанак (Победы), над началом которого гордо гарцует герой армянский войн начала ХХ века Зоравар Андраник во главе фидаев (партизан и подпольщиков). Сооружённый в 1984, сюда памятник был перенесён спустя 20 лет, как бы намекая жителям трущоб, что знал армянский народ и беды пострашнее.
Теперь перенесёмся на другой конец центра, где проспект Победы сменяется проспектом националиста и коллаборациониста Нжде (да, для армян тут нет противоречия!) и лежит сталинский соцгород Ленинаканского текстильного комбината.
Именно сталинские районы Ленинакана пережили тот страшный день 1988 года лучше всего. В старом городе рухнули церкви и многие дома, восстановленные для услады глаз туристов лишь в последнее десятилетие. Однако когда они строились - землетрясение здесь было сюжетом из пыльных манускриптов. Хотя кто читал эти манускрипты от и до, или хотя бы их краткую выжимку, мог бы заметить, что это бедствие сквозь всю армянскую историю тянется кровавым пунктиром. Так, в Ереване и Гарни осталось немало следов Гарнийского землетрясения 1679 года, разрушившего множество древних церквей.
Когда 22 октября 1926 года тряхнуло бывший Александрополь, пару лет как переименованый в Ленинакан, погибло около трёхсот человек и рухнули многие здания. Строители сталинской эпохи, приехав сюда, прекрасно понимали опасность. Затем землетрясения в СССР стали больше ассоциироваться со Средней Азией: в Ашхабадском землетрясении 1948 года погибло, по разным данным, от 40 до 120 тысяч человек. Ташкентское землетрясение 1966 года же дало советской власти уникальную возможность не скрывать катастрофу и сделать её ликвидацию вдохновенным общим делом - из-за необычного направления колебаний здания потрескались, но не обрушились сразу, так что обошлось почти без жертв.
Закавказье же из фокуса советских сейсмологов как-то выпало, устойчивости новых зданий внимание уделялось всё меньше, как и контролю их качества. В те же десятилетия в Закавказье пришёл бум частных домов, которые "в два этажа строили потому, что в три не разрешают", ну а где достать дефицитный цемент? Конечно же, купить на стройках через брата-свата-зятя-сослуживца... Совокупный результат - чуть дальше по той же улице:
Причём ещё не худший результат - так, среди панельных 9-этажек 1970-х годов рухнули или накренились буквально все, и в пейзаже Гюмри теперь нет ни единой советской "свечки".
Ну а что руины лежат по сей день - так кому они мешают? Конкретно в этом доме мы даже приметили несколько окон явно обитаемых квартир, видимо занятых самовольно жителями времянок.
А на первом этаже - то ли блиндаж, то ли загон для баранов...
Соседней пятиэтажке построена замена, причём не факт, что в советские времена. А за домами по правой стороне улицы Нжде лежала промзона, соцгородом которой и были все здешние сталинки:
Площадка Ленинаканского текстильного комбината уходит куда-то за горизонт - с примыкающими фабриками текстильная промзона занимает треугольник со сторонами по полтора километра! И немалая часть пустырей была занята бетонными позднесоветскими цехами, которые в 1988 году стали могилами для работяг:
А вот сталинские здания, в которых угадываются пожарная часть, заводоуправление...
...или электростанция - вполне себе выстояли:
А во дворах - опять времянки, причём судя по тому, что стоят около них не драндулеты 40-летней давности, люди просто привыкли так жить:
Улица Нжде - самая длинная в цепочке, но и она заканчивается, упираясь в площадь Звезда с памятником Шарлю Азнавуру. Спитакское землетрясение случилось в самый острый момент. Говорят, в Баку тогда многие ликовали, сочтя стихийное бедствие карой Аллаха - Карабахский конфликт набирал обороты....
Однако другим плодом Перестройка стала Гласность, вылившаяся в банальное "теперь можно!". Много десятилетий у нас не падали самолёты, не стреляли террористы и не взрывался на угольных шахтах метан. И вот на это-то время, когда входила в моду "чернуха", а правда непременно должна была быть ужасной, выпала вторая по числу жертв (после Ашхабадского землетрясения) невоенная трагедия в истории СССР.
Спитакское землетрясение убило не менее 25 тысяч человек, оставило без крова полмиллиона и вывело из строя 40% промышленного потенциала Армении. Помимо Ленинакана и Спитака под удар попали Кировакан (Ванадзор), Степанаван и десятки селений, в том числе за турецкой границей. И если Ашхабадская катастрофа свелась к сухому "имеются разрушения, убитые и раненные", то про Спитак говорили. И многие, конечно, от Ужгорода до Анадыря смаковали запретный горький плод, но тысячи людей стали пытаться помочь.
Даже мой классный руководитель в школе, тогда ещё молодой альпинист, вспоминал, как бегал со всей снарягой по московскому аэропорту, пытаясь попасть на рейс ликвидаторов. Уверен, что большинство армян принимали помощь с благодарностью, но о тёмной стороне тех событий есть весьма известный текст Владислава Шурыгина (ссылку не даю). Не знаю, верить ли ему (по Донугольбассейну тексты Шурыгина весьма сомнительны), но одна фраза мне запала как символ эпохи: "Сами носите свои обноски! А нас Франция оденет во всё новое".
Ещё одним порождением Перестройки стало Новое Мышление, и впервые со времён ленд-лиза Советский Союз принял помощь западных государств. Первым откликнулся Израиль, из братской Кубы привезли 15 тонн донорской крови (причём сдавал её в том числе лично Фидель), а дальше в Армению повезли оборудование, лекарства, кинологов и психологов из Франции, Западной Германии, США, Японии...
Помогали правительства этих стран, различные гуманитарные организации, а ещё - Спюрк. Конечно, об армянской общине по всему миру местные жители знали всегда, но в тот момент ещё и увидели воочию, сколько родни и друзей у Армении по всему свету. Ну а лицом помощи Спюрка стал именно Шарль Азнавур, по рождению Шахнур Азнавурян, потомок белоэмигрантов из Джавахетии. В Ереване я показывал дом для Азнавура, а в Гюмри ему поставили памятник (2001), на октрытии которого он присутствовал сам:
За памятником - новый дом, какими мог бы быть застроен весь город, будь у СССР на его восстановление хотя бы ещё несколько лет. Сама площадь служит важной развилкой. Дорога налево ведёт в Ани - но не древний город за Ахуряном, а названный в его честь район с огромной церковью Сурб-Акоп, построенный после землетрясения. Мы туда уже не успевали, а потом продолжили идти прямо, по улице Манушян:
Начало улицы вполне благообразно - вот например Английская школа №20 имени Лорда Байрона, отстроенная на месте школы имени Сундукяна на средства британских армян и "Роллс-Ройса". Ближе к центру в кадр не попала Австрийская больница, и в общем такие подарки Зарубежья - тоже одна из особенностей Гюмри.
Многоэтажки наподобие разрушенных:
Протестантский храм:
Но в целом с каждым следующим кварталом начиная от улицы Нжде пейзаж становится всё мрачнее, взгляды людей - всё недоверчивее. Да и среди прохожих всё чаще попадаются типажи, похожие на стереотипы о трущобах. Будь то армяне, боша (армяноязычные цыгане)...
...или русские - чтобы они получили квартиры последними, совсем не нужен национализм, достаточно простого кумовства:
Знакомый перед поездкой предупреждал меня остерегаться бродячих собак. Более мелкие и юркие, чем люди, они выживали в рухнувших домах чаще своих хозяев, и здесь образовали целую популяцию, существующую не первое поколение. Но на нас собаки не кидались - по осени они везде спокойны и сыты:
Жуть продолжает сгущаться, как в фильме "Платформа", когда его герой решил спуститься в самый низ. В конце цепочки ленинаканских улиц встречает Железный фонтан (1982):
И зачем роскошному модернистскому фонтану стоять посреди пустырей? Потому что когда он строился, всё это не было пустырями! И фонтан из начала статьи, и этот фонтан напоминают, что до 1988 года вокруг них стояли целые микрорайоны с десятками тысяч жителей. И вот что осталось от них:
Записки очевидцев о разрушенных землетрясениями городах сложно дочитать до конца. Со всего Союза везли сюда не только одежду и лекарства, но ещё - гробы. Покойников фотографировали для опознания, убирали в гроб и везли на кладбище, где у не успевавшего рыть могилы экскаватора то и дело ломался ковш. Оставшиеся местные грелись у костров, горевших по всему городу. Над руинами смешивались запах солярки, запах горелого пластика и трупный смрад, с каждым днём становившийся всё сильнее.
Последнего живого человека извлекли из завалов 16 декабря, на 9 день после трагедии - но без ноги, которую пришлось там же, под завалами, ампутировать, так как была она раздавлена и сгнила. Не сложно поверить в то, что многие спасатели возвращались седыми, а описанные тем же Шурыгиным странности поведения армян (кроме коррупционеров и мародёров, конечно), пассивно смотревших за работой спасателей, вполне объяснимы шоком - не думаю, что любой из читающих эти строки, враз потеряв всё и никогда раньше такой ситуации не зная, будет демонстрировать чудеса самоорганизации и героизма.
В своих путешествиях я не раз общался и с теми, кто пережил войну, и с теми, кто пережил землетрясение. И первые вспоминали пережитое где-то эмоционально и гневно, в крайнем случае находили силы сквозь зубы сказать "Не хочу вспоминать!", но вторые - те просто цепенели, и слова застревали в их горлах. Поступь войны приближается постепенно, а стихия застаёт врасплох: утром ты проснулся в хорошем настроении, намереваясь после смены зайти в гости к брату, а вечером пытаешься опознать его куски среди тлеющих руин всей былой жизни.
У Железного фонтана мы разговорились с русской женщиной, одинокой и очень больной. По общению она явно истосковалась, и наверное час говорила с нами обо всём подряд, но о том, каким было само землетрясение, я не вытянул из неё ни слова.
Жила она в трущобах по соседству, в такой же времянке из профлиста и фанеры, и это при том, что зимой тут бывает и -40, а дрова - дефицитный товар. В трущобах Гюмри подрастает уже третье поколение... И здесь наверное нужна какая-то мораль, но у меня точно так же нет слов.