Кто не помнит ночной аэродром. Хотя, конечно, кто-то не помнит. И не потому, что забыл, а потому, что не доводилось бывать. Служба была иная.
А мне вспомнился один момент.
Первый час ночи, полёты закончились, и вот-вот на рулёжной дорожке должна показаться машина с разводящим и караульным роты охраны. Я в наряде – дежурный по стоянке подразделения, ДСП – сокращенно. Я уже в десятый, а может, и в двадцатый раз обошёл стоянку, и меня стал донимать ночной холодок.
Наконец, в наступившей на аэродроме тишине, где-то вдалеке, послышался едва слышный шум мотора, потом на повороте показался свет фар и вот он – долгожданный ГАЗ-66, подъезжает к воротам стоянки технико-эксплуатационной части авиаполка.
Сержант-разводящий и солдат, который сменит меня, не торопясь, идут ко мне. Рота охраны – это как говорят в полку – «Через день на ремень», понять их можно. Куда спешить, вся ночь впереди. А мне не терпится скорее сдать стоянку - обойти её, проверить печати на технике и самолетах и - домой. В казарму, сдать оружие и патроны, в столовой съесть наверняка уже простывший «расход» и спать!
Наконец, всё сделано. Часовой остаётся нести службу, сержант-разводящий устраивается в кабине, а я запрыгиваю в кузов, где сидят несколько таких же ребят, с автоматами между колен. Один из сидящих – боец из роты охраны. Ему предстоит уйти в темноту ночи на пост на стоянке третьей эскадрильи. Ещё двое – ДСП первой и второй эскадрилий. На место ушедшего в кузов заберётся ДСП третьей, и караульная машина отвезёт нас в казарму.
Служба на сегодня уже закончена, я сижу на боковой скамейке. ГАЗ-66 в темпе, выверенном за многие месяцы караульной службы, едет по рулёжным дорожкам аэродрома. Руки придерживают автомат. Подсумок, в котором магазин с патронами, почти не оттягивает ремень. Я смотрю на ночной аэродром. Огромное пространство, по которому гуляет ветер. Силуэты зачехлённых самолётов проплывают мимо, а ноздри улавливают запахи ночной свежести, свежескошенной травы и авиационного керосина.
Остановка в третьей эскадрилье. Мотор заглушен, тишина вокруг. Звездное небо над головой.
И ты, вдруг понимаешь что-то важное для себя. Осознаешь в этой тишине, что вот здесь и сейчас, ты, мальчишка неполных двадцати лет, с оружием, сидишь в кузове военной машины, возвращаясь после нелегкой дневной службы, и никто не считает тебя неспособным делать то, что ты делаешь.
А твоя девчонка, где-то там, в далёком городе, вернувшись с занятий в вечернем институте, уже спит и видит сны, потому, что она – девчонка, а ты здесь, потому что ты – мальчишка. И это – твоё дело, не спать, нести службу, защищать, в конце концов. И мысли эти приносят суровое удовольствие. Ты вздыхаешь и думаешь: «Всё правильно, всё так, как и должно быть». И становится легко. И уже не хочется спать. А хочется, что бы ОНА увидела тебя сейчас, и поняла, и оценила, и что бы гордилась тобой.
В кузов запрыгивает твой товарищ. Садится рядом на скамейку, придерживая автомат. Машина рывком трогается, сворачивает с рулёжки к выезду с аэродрома.
Тёмные окна домов.
Твой город тоже уже спит.
Счастье есть, всё- таки...
Может быть, ЭТО будет не ВСЕМ интересно. Но кто-то вспомнит. И - пусть так будет.
Ефрейтор Сергей Никольский находился в классе партийно-политической работы технико-эксплуатационной части авиаполка, (сокращенно ТЭЧ), и тосковал. На столе, за которым он сидел, валялись небрежно брошенные страдальцем карандаши, плакатные перья, поверхность гуаши в открытых баночках уже начала покрываться корочкой, ватман скрутился в трубку, а к делу, порученному замполитом, старшим лейтенантом Ермиловым, загрустивший авиамеханик всё не приступал. А грустить было отчего – на календаре было 31-е октября и через пять дней, несомненно, наступит 4-е ноября. Дата, много говорившая ефрейтору - в этот день исполнится два года его службы в армии. Любой другой «дедушка русской авиации» радовался бы этому событию – заканчивалась срочная служба, но наш герой знал, почти наверняка, что служить ему, как пить дать, ещё два месяца – до 31-го декабря. А причина этого…тут он тяжело вздохнул и с грустью посмотрел в окно класса, за которым неяркое и уже почти зимнее солнце заходило за ангар… причина в том, что организм механика плохо переносил алкоголь, а точнее сказать, чистый 98 процентный спирт, который накануне вечером он употребил внутрь неразбавленным, запивая водой из - под крана в умывальнике казармы. Этот факт, а также все последующие события и ввергли нашего героя в пучину тоски и меланхолии.
А дело было так. За день до «спиртопития» начальник ТЭЧ капитан – инженер Голуб наконец получил долгожданную квартиру. На следующий день половина личного состава срочной службы вверенной ему технико-эксплуатационной части полка была привлечена для перевозки вещей, мебели и домочадцев капитана. Любопытные «молодые» быстро обнаружили спирт, в 20-ти литровой канистре среди вещей запасливого капитана. Привезённые на обед в расположение, они немедля изъяли фляжки из вещмешков в каптёрке и вечером все механики ТЭЧ отпраздновали новоселье своего начальника.
Серёга пил спирт первый раз в жизни – перед ужином в умывальнике, быстро, чтобы не увидел старшина. Пили прямо из фляжек, запивая водой, текущей из крана. Как результат, придя в столовую, после столь экзотического способа пития, ефрейтор, отправив в рот ложку тушёной квашеной капусты, совершенно не ощутил вкуса «любимого» блюда. Ожог от спирта начисто уничтожил все вкусовые рецепторы у него во рту. Но это было ещё полбеды. Вся беда состояла в следующем - вернувшись в казарму, он почувствовал непреодолимое желание передать молодым механикам, только вчера прибывшим в полк из школ младших авиационных специалистов, свой опыт проведения регламентных работ, а так же всю известную ему историю авиации. Что и было сделано в бытовой комнате, где вновь прибывшие и прослушали эту лекцию, оставив на время утюги и иголки.
Приближалось время вечерней поверки, а Серёга входил в раж – действие выпитого нарастало. И тут ему повезло – его друг Шура, курсант военного училища из Ленинграда, бывший на стажировке в секретной части полка, увидев такую активность, взял его под руку и увёл от молодых, а затем и вовсе уговорил лечь в койку до отбоя. В полку это не было запрещено – так делали сменившиеся из нарядов, мало спавшие ночью.
Всё на этом бы и закончилось, если бы не появившийся к отбою в казарме старшина ТЭЧ – прапорщик Шлёма и ответственный офицер – лейтенант Баранов из группы авиационного вооружения. Шлёма, увидев лежащего в койке Серёгу, подошел и спросил, почему он, ефрейтор Никольский, лёг до отбоя, хотя в наряде и не был. Почти успокоившийся ефрейтор слабым голосом попросил старшину оставить его в покое. Изумлению старшины не было пределов. Оказавшийся, по роковому стечению обстоятельств рядом, офицер, стал свидетелем этого диалога… Немая сцена.
На следующее утро, прибыв на аэродром, механик-приборист Никольский был вызван своим начальником группы регламентных работ капитаном Кирьяновым и, зайдя в комнату и доложив о прибытии, после небольшой паузы услышал:
– Ну что ж ты так пьёшь, что все знают?...Эх, Сергей! Не ожидал я от тебя такого…специалист первого класса, на фоне Знамени полка сфотографирован, в отпуск за хорошую службу ездил, отличник ВВС…и такое. Иди, не хочу тебя видеть…
- «Вот и всё…» - ефрейтор закончил вспоминать вчерашнее, - «домой поеду 31-го декабря за минуту до боя курантов...под звон бокалов..., а сейчас родителям напишу, что задерживают для обучения молодых механиков» – подумал он.
- «И, всё-таки, как же меня угораздило?»
Внезапно дверь в класс открылась, и в её проёме показался прапорщик Карасёв, диспетчер ТЭЧ:
– Серёжа! Мигом давай мне военный билет, требуют в строевую часть – завтра утром весь ваш призыв домой отправляют. Позвонили из штаба, в полк за день прибыли сорок молодых, приказ – всех дембелей домой!
- «Всё-таки счастье есть – подумал Серёга, отдавая военный билет…завтра домой!»
Аналогия. Встреча в Екатерининском парке
Осень. Город Пушкин, теперь снова - Царское Село. Аллея Екатерининского парка. Старые деревья уже лишились летней зелени листьев и упираются голыми ветвями в низкое облачное небо. На пруду качаются у пирса баркасы военно-морского училища. Слышен плеск волны о борта и негромкое позвякиванье привязных цепей. Восресенье. Я в увольнении. По дорожкам парка гуляют парочки и родители с детьми. Иду по направлению к Екатерининскому дворцу и лицею, где учился Пушкин. Времени много. До 22-00. Тишина осени здесь особенно слышна. Тишина – слышна. Именно так. Шорох неубранных листьев под ногами и плеск невысокой волны оттеняют эту тишину. Впереди показался дворец. Перед ним группы людей – туристы. Здесь их много – место известное, историческое. Сворачиваю на боковую аллею – не хочу сменить мою тишину на людской говор. Довольно прохладно. На мне шинель и шапка – мы уже перешли на зимнюю форму одежды. В мундире и фуражке сейчас замёрз бы, наверняка. Скоро домой – служба на исходе. Полгода в школе младших авиаспециалистов и полтора года в полку, почти полтора, без полутора месяцев. Жаль. Мне нравится город и парк. Здесь я думаю. Здесь можно отвлечься от службы. От самолетов. От аэродрома. На немного. Я люблю самолеты. И мне нравится моя служба. А сейчас я наедине с собой. Где-то жгут листья – виден дым и доносится запах. Запах – сильнейший раздражитель памяти. Тут же вспоминаю школу. Осень, десятый класс. В большом школьном дворе, за стадионом, догорает костер. Мы сидим на трибуне. Я и она. Первая любовь. Щемящее чувство. Ослепление счастьем. Все, как будто вчера. У меня вырывается вздох. Не случилось. Банально, до невозможности. Безответные письма из армии.
Сейчас я перестану об этом думать. Я не хочу об этом думать и искать ответ на вопрос без ответа.
Я возвращаюсь из прошлого.
Впереди показались три человека. Форма морская, красные повязки - патруль. Собираюсь, воспоминания – долой. Приближаются. Смотрю на погоны офицера. Ничего себе, начальник патруля – капитан первого ранга! И патрульные – четвертый курс, курсанты. Понятно, сегодня в патруле высшее военно-морское училище. В фуражках, несмотря на холод. Флотский шик.
Перехожу на строевой шаг. За три шага останавливаюсь. Рука к шапке. Отдаю честь. В ответ – три руки в белых перчатках подносятся к козырькам фуражек. Расстегиваю крючки шинели и из кармана мундира достаю увольнительную записку и военный билет. Протягиваю офицеру. Мне нечего опасаться. Форма в порядке. Документы в порядке. Жду.
Осень. Город Пушкин, теперь снова - Царское Село. Аллея Екатерининского парка. Голые деревья. Проходим мимо пирса. Непорядок. Завтра скажу боцману, что бы подняли баркасы. Задержался он что-то. Гребная практика уже закончена. Воскресенье. Я в патруле с курсантами. По дорожкам парка гуляют парочки и родители с детьми. Иду по направлению к Екатерининскому дворцу и лицею. Времени много. До 22-00. Тихо. Листья шуршат под ногами. Вот уже мои ребята и перешли на четвертый курс. Хороший класс. Двадцать один год - хороший возраст.
Впереди показался дворец. Перед ним группы людей – туристы. Здесь их много – место известное, историческое. Сворачиваем на боковую аллею. Мне нравится город и парк. Здесь я думаю. Здесь можно отвлечься от службы. Где-то жгут листья – виден дым и доносится запах. Запах – сильнейший раздражитель памяти. Вспомнил тотчас …давно это было. Мы бродили по этим аллеям. Вдвоем. Первая любовь. Она собирала листья в разноцветный букет, а я думал о том, что уеду на Северный флот. Через полгода, без полутора месяцев. После выпуска. С ней. Я и она. Не случилось. Банально, до невозможности. Она – ленинградка, не поехала на Север.
Сейчас я перестану об этом думать. Я не хочу об этом думать и искать ответ на вопрос без ответа.
Я возвращаюсь из прошлого.
Впереди показалась фигура. Военный. Солдат. Голубые погоны. Авиация. Приближается. Перешел на строевой. Остановился. Рука к шапке. Золотая лычка на погоне – ефрейтор. Одет аккуратно, даже с шиком. Новые погоны, нарукавный знак, шеврон за два года службы. Ну, что же, первое впечатление нормальное. Протянул документы. Увольнительная до 22-00. Открываю военный билет. Механик. Классность – первый класс. Поощрения – «Отличник ВВС». Призывался. Так, так…почти два года назад, без полутора месяцев. Значит скоро домой. Служит хорошо. А ефрейтору ведь тоже двадцать один год. Хороший возраст.
Отдаю документы. Смотрит прямо в глаза. Спокоен. Уверен.
По возрасту – мой сын. Как и мои курсанты.
Ждет.
Капитан первого ранга внимательно посмотрел мне в глаза. Отдает документы. Легкая улыбка скользнула по лицу. Напоминает - моего отца, полковника. В одном звании, одного возраста. Три руки в белых перчатках поднялись к козырькам фуражек. Отдаю честь в ответ.
Аллея Екатерининского парка. Патруль продолжает свой путь, я тоже. Я в увольнении.
