БАМ Восточный участок в истории России и в судьбе моего армейского поколения.

Трасса восточного участка БАМа.

8 июля 1924 года страна отметила полувековой юбилей современной истории БАМа. В этот день в 1974 году вышло постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «О стро­ительстве Байкало-Амурской железнодорожной магистрали…

Однако история БАМа уходит своими корнями в 1888 год, когда в Русском техническом обществе был пред­ставлен проект строительства железной дороги через север­ную оконечность Байкала до побережья Тихого океана. Уже че­рез год начались исследования трассы от реки Ангары через Дуссе-Алиньский и Северо-Муйский хребты. Первым исследователем будущей трассы БАМа был князь Петр Алексеевич Кропоткин, философ, географ, идеолог анархизма и арестант.

Князь Петр Кропоткин.

• Родился он в 1842 году в Москве в семье генерала. Род Кропоткиных произошел от ветви Рюриковичей. Отец его владел имениями в трех губерниях и более чем тысячью крепостных. Воспитывался Кропоткин в Пажеском корпусе. В своих воспоминаниях он написал, что от скуки в карцере научился лаять по-собачьи: «Это, казалось бы, бесполезное занятие впоследствии имело практическое значение. Когда я плавал по Амуру в почтовой лодке, то ночью мое уменье ла­ять по-собачьи оказывало нам большую пользу. Часто, плывя в темноте в безлунные ночи по реке, мы с трудом различали очертания берегов и не знали, где находятся селения. И вся­кий раз, когда нужно было пристать к берегу, мой товарищ, командир почтовой лодки, серьезно говорил мне: «Петр Алексеевич, будь так добр, полай немножко» ... Кропоткину светила блестящая карьера, его как первого ученика отме­тил Александр II, назначил личным камер-пажом. Но вме­сто Преображенского или Семеновского полков, Кропоткин выбрал казачье войско в Амурской области. Он прибыл в Иркутск в 1862 году 20-летним офицером. Получил на­значение в Читу чиновником по особым поручениям при губернаторе Забайкалья. По службе ему приходилось много разъезжать по Восточной Сибири. Он участвовал в несколь­ких экспедициях, занимался геологическими исследовани­ями и картографией. Его перу принадлежат этнографиче­ские заметки о культуре, верованиях и обычаях бурят, мон­голов, тувинцев, тофаларов. В 1866 году Кропоткин органи­зовал Витимо-Олекминскую экспедицию, которая длилась почти год и проходила в труднейших условиях бездорожья, глухомани и вечной мерзлоты. Он был первым, кто иссле­довал будущую трассу БАМа. Мне довелось познакомиться с его отчетом географическому обществу. В нем я обнару­жил названия, которые при строительстве БАМа звучали на всю страну: Чара, Витим, Селенга, Олекма, Северо-Муйский и Дуссе-Алиньский горные хребты. В 1867 году Кро­поткин уволился с военной службы и переехал с семьей в Санкт-Петербург. Обучался на физико-математическом факультете Императорского университета и обрабатывал свои географические материалы. За свой отчет об Олекминско-Витимской экспедиции, получил золотую медаль и стал членом Русского географического общества. Ото­рванность Сибири и Дальнего Востока от европейской ча­сти Российской империи беспокоила умные головы еще в девятнадцатом веке. Генерал-губернатор Восточной Си­бири Николай Муравьев-Амурский поставил перед прави­тельством вопрос о строительстве железной дороги к Тихо­му океану. Были организованы три экспедиции для изыс­кания трассы. Об изысканиях Кропоткина словно забыли. Он был табу: бунтовщик и анархист... Выбор между наукой и революцией Пётр Кропоткин сделал в 1872 году во время заграничной поездки в Швейцарию, где познакомился с трудами теоретика анархизма Бакунина. После возвраще­ния в Россию вступил в подпольное «Большое общество агитации» и стал вести революционную пропаганду среди рабочих Петербурга. В 1874 году был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Его географические открытия и исследования были для страны столь полезны и перспек­тивны, что ему, по личному распоряжению Александра II были выданы перо, бумага, чтоб он продолжал работать в заключении. Там он написал «Исследования о леднико­вом периоде». Предсказал существование и рассчитал ко­ординаты Земли Франца-Иосифа, Северной Земли и поляр­ных островов Баренцева и Карского морей. Тюремные условия подорвали здоровье Кропоткина. Он заболел цин­гой, и его в июле 1876 года перевели в арестантское отде­ление Николаевского военного госпиталя. Оттуда он бежал, и с помощью товарищей через Финляндию перебрался в Англию. В сентябре 1877 года Кропоткин стал делегатом анархистского конгресса в Бельгии. Полиция пыталась его арестовать, но он успел уехать в Лондон. Из британской столицы отправился в Париж на встречу с французскими социалистами. В 1879 году в Швейцарии он в течение двух лет выпускал газету «Бунтарь». Однако швей­царские власти по требованию России, объявили Кропотки­на «опасным революционером» и выдали ему предписание на выезд из страны. Он уехал во Францию. Там его через год арестовали по обвинению в причастности к организа­ции лионских взрывов и приговорили к тюремному заклю­чению на 5 лет. . На свободу он вышел в 1886 году. В Россию Кропоткин вернулся при временном прави­тельстве. Ему было уже 74 года. Александр Керенский пред­ложил Кропоткину войти в состав правительства. Петр Алек­сеевич отказался... Октябрьская революция 1917 года застала Кропоткина в Москве. Большевики предложили Кропоткину кремлевскую квартиру и спец паёк. Он отверг предложение. Луначарский просил его жену Софью Григорьевну повлиять на мужа, чтобы тот принял помощь советской власти. Но Кропоткин не желал быть обязанным никакой власти за льготы и привилегии. Он переехал в подмосковный Дмит­ров, и, несмотря на непростые условия жизни, продолжил работу над книгой «Этика». В 1921 году Кропоткин тяжело заболел. Ленин срочно направил к нему лучших врачей. Од­нако Кропоткин снова отказался. Скончался выдающийся ученый, князь-бунтарь 8 февраля 1921 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище...

В 1934 году состоялся XVII съезд ВКП (б). На нем шла речь об освоении природных ресурсов Дальнего востока. Транссибирская магистраль охватывала лишь южные райо­ны. Необходим был второй выход к Тихому океану. Был вы­бран вариант, который предлагал в 19-м веке князь Петр Алексеевич Кропоткин. Началась массовая отправка заклю­ченных за Байкал. Среди них оказалось немало известных ученых, командиров Красной армии, творческих работни­ков. По иронии судьбы столицей бамлаговской империи стал город с названием Свободный. Хозяином империи был назначен Нафталий Френкель, бывший контрабандист и арестант.

Френкель. Снимок из Томского архива Гулага.

В его биографии немало темных пятен. Одна из версий гласит, что родом он из Константинополя, где занимался контрабандой. В начале прошлого века приехал в Россию делать деньги. Стал владельцем нескольких пароходов на Черном море. В первую мировую торговал оружием. Успел с нажитым капиталом удрать от революции в Турцию. Рисковый по натуре, он решил вернуться в Россию при нэпе. А когда нэп приказал долго жить, был арестован и от­правлен на Соловки. Коммерсант — он и за проволокой ком­мерсант. По инициативе Френкеля и при содействии лагер­ного начальства были построены несколько мастерских. В них Френкель наладил силами заключенных выделку кож, изготовление обуви и кожгалантереи. Изделия соловецких мастеров преподносились в дар высокому начальству и да­же оказывались на прилавках столичных торговых рядов. О перековавшемся буржуе доложили Сталину. Вождь решил глянуть на лагерное чудо. Френкель в грязь лицом не уда­рил. Развернул целую программу построения социализма силами заключенных. Сталин ценил деловых людей. Из его кабинета Френкель вышел свободным человеком. Убыл на Беломорканал на руководящую должность. И уже оттуда, в звании дивизионного интенданта, попал на трон лагерной империи протяженностью от Байкала до берегов Тихого океана с населением в триста тысяч человек... Карты, со­ставленные князем Кропоткиным, помогли ему распреде­лить на трассе отряды и бригады заключенных, обозначить путь отсыпки насыпи главной магистрали и веток примыка­ния к Транссибу. Всю территорию Френкель разбил на лаг­пункты. Они, в свою очередь, подразделялись на фаланги, имевшие постоянное место дислокации. Фаланги периоди­чески обновлялись трудоспособным «спецконтингентом». Заключенные строили бараки, жилые дома для начальства, административные и производственные помещения. Укла­дывали железнодорожный участок Хабаровск — Комсо­мольск-на-Амуре и ветки примыкания к Транссибу Тахтамыгда — Тында, Известковая — Ургал. Бывшая Тахтамыгда превратилась в узловую станцию — БАМ. Френкель был толковым и жестоким организатором. Он учитывал люд­скую психологию. По его распоряжению заключенных име­новали только путеармейцами. Для них были организованы профессиональное обучение и, конечно же, социалистиче­ское соревнование со слетами победителей. Моральное и материальное стимулирование использовалось на полную катушку. Вплоть до казенной пайки, которая именовалась «дифпитанием», со «шкалой приварка» и «хлебной шкалой». Еда распределялась в зависимости от выработки нормы. По распоряжению Френкеля, были созданы сельхозколонны. Часть узников трудилась в мясомолочных и овощных хозяй­ствах, в рыболовецких артелях, продукция которых частич­но шла на поощрение ударников труда. Лагеря имели свои мастерские — швейные, сапожные, столярные. Изделия, сработанные руками заключенных, предназначались не только лагерникам, но и для продажи местному населе­нию. Естественно, выручка оседала в карманах начальства... Выявлением «врагов и вредителей» занимался не подчи­ненный Френкелю третий отдел. Работая в «Красной звез­де», я побывал в Томском архиве и познакомился с делами о вредителях в спецзоне. Одно из них назы­валось «Правотроцкистская шпионско-вредительская орга­низация на строительстве БАМа». Показания у арестован­ных выбивались пытками. Вот что писал впоследствии один из «троцкистов» Давыдов: «Чаще других меня допрашивал замначальника отдела Орьев: «Мы будем тебя страшно бить. Сделаем мешок с костями. Но показания напишешь». Изувер­ством отличался младший лейтенант госбезопасности Воля- Гойхман. Особенно он свирепствовал при допросе жен­щин... Из Москвы в город Свободный прибыла комиссия. Она подтвердила трудовой энтузиазм заключенных путеармейцев. А заодно установила, что многие «вредительские» дела сфабрикованы. Оставшихся в живых «шпионов и вре­дителей», в том числе и «троцкиста» Давыдова, выпустили. Их места в камерах заняли работники третьего отдела. Во­енный трибунал Хабаровского округа приговорил: Орьева — к восьми годам лишения свободы, Волю-Гойхмана — к деся­ти, Юциса — к пяти и т. д. Недолго они пробыли в заключе­нии. Первым был освобожден Орьев. Начальник управления НКВД по Хабаровскому краю комиссар госбезопасности 2-го ранга Гоглидзе (он будет расстрелян одновременно с Бери­ей) начертал на его деле резолюцию: «Оформить восстановление в органах»... А Френкель слал в Москву победные ре­ляции. Нарком путей сообщения и член Политбюро ЦК пар­тии Каганович заявил с высокой трибуны: «Если бы работы велись не спецконтингентом, то стоили бы намного дороже. Надо наградить строителей. Полагаю, что товарищ Берия меня поддержит!». Берия поддержал. Френкеля наградили орденом Ленина. К началу Великой Отечественной войны вступили в строй железнодорожные пути Хабаровск — Ком­сомольск-на-Амуре, Тахтамыгда — Тында, Известковая — Ургал... В сорок втором транспортная ситуация под Сталингра­дом стала сложной: однопутки от Тихорецка и Лихой оказа­лись в тылу врага. Дорога Поворино - Сталинград разруше­на. Необходимо было срочно возвести рокаду. Изыскание трассы и строительство поручили бамовцам. Возглавил ра­боты генерал-майор Федор Гвоздевский. Дважды лауреат Сталинской премии, генерал Гвоздевский возглавлял БАМ- проект, руководил стройкой железнодорожной линии Наушки — Улан-Батор... Строительство волжской рокады нача­лось в феврале. Не хватило рельсов. Государственный коми­тет обороны принял беспрецедентное решение: разобрать верхнее строение пути на участках Тахтамыгда -Тында и Известковая - Ургал. Эшелоны с бамовскими рельсами спешно пошли на запад, на станцию Поворино. Строитель­ство шло под непрерывными бомбежками, в условиях по­стоянных пожаров и разрушений. На 103 сутки прокладка пути была завершена. Новая железнодорожная ветка стала дорогой жизни для осажденного Сталинграда. По ней к Вол­ге доставлялись свежие войска и боевая техника. До разгро­ма и пленения армии гитлеровского фельдмаршала Паулюса осталось около двух месяцев. С подконвойных строителей рокады была снята судимость. Большинство из них влились в число защитников Сталинграда. Руководитель строитель­ства Гвоздевский был награжден орденом Ленина. Он тоже написал рапорт с просьбой остаться в действующей армии. Ему пошли навстречу. Но вскоре его снова командировали на БАМ, где он продолжал служить и в послевоенные годы. Френкеля после БАМа назначили начальником главного управления лагерей железнодорожного строительства НКВД. Он вырос в звании до генерала. Был уволен из орга­нов по состоянию здоровья в 1947 году... Пополняться Бамлаг стал после Победы. Потянулись на восток эшелоны с дезертирами, полицаями и, увы, с освобожденными из фашистских застенков военноплен­ными. С востока на БАМ везли пленных японцев. На долю послевоенных зэков выпало восстанавливать ветки примы­кания к Транссибирской магистрали...

БАМ 1974. ГОД ЗА ПОЛТОРА.

Каменный обелиск в Ургале.

В ту пору я был постоянным корреспондентом «Красной звезды» в Среднеазиатском военном округе. Казалось бы, все хорошо, служи в Алма-Ате и радуйся. Но жизнь есть жизнь, не заметишь, как сам себе поставишь подножку. Что я и сделал, завёл на стороне женщину. Впрочем, забегая вперед, скажу, что не жалею об этом. Бывшая жена накатала жалобы министру обороны, в Главпур, Главному редактору газеты и в партком политуправления округа, где я стоял на партийном учете. На заседании парткома меня полоска­ли, как в стиральной машине. Видимо, зацепил я кого-то, если не впрямую, то косвенно в критическом материале. Большинством голосом меня исключили из партии за мо­ральное разложение. Это была труба без выхода. Выручил начальник политуправления округа генерал Максимов. По­звонил мне в корпункт и сообщил, что партком пересмотрел свое решение и ограничился строгим выговором с занесе­нием в партийную карточку. Через сутки меня вызвали на ковер в Москву. Разговор с главный редактором Никола­ем Ивановичем Макеевым был долгим. Опускаю подробно­сти, чтобы вычленить главное. Он сказал: " Жена ваша - жалобщица профессиональная. В три адреса настрочила. На тормозах уже не спустить. Я перего­ворил с кадровиками. Вам подобрали должность начальни­ка отдела культуры окружной газеты в Ростове. Согласны?

- Нет. Готов написать рапорт об увольнении в запас.

- Есть еще вакансия редактором малотиражки железно­дорожной бригады на БАМе. Должность майорская.

- На БАМ поеду.

- Хорошо. Пишите в «Красную звезду». Возможно, года через три вы вернетесь к нам...

Насчет вернуться — я не поверил. Не было такого в преце­дента истории «Красной звезды», чтоб проштрафившегося корреспондента возвращали. С таким настроением я и убыл на БАМ...

На БАМ я отправился зимой 1974 года. Назначение получил в железно­дорожную бригаду, которой командовал подполковник Же­лезнов. Место ее дислокации — будущая станция Алонка где-то в тайге. Добирался по ветке примыкания «Известко­вая - Ургал», которую, руководствуясь картой Кропоткина, восстановили после войны заключенные. Места дикие и безлюдные. Чего стоят одни названия редких станций: Ур­гал, Тырма и т.п., которые переводятся на русский как «черт», «ведьма». Это был вечномерзлотный восточный уча­сток, который определили для работ железнодорожному корпусу во главе с генерал-лейтенантом Прибовым... На станции Ургал стоял на путях воинский эшелон, и солда­ты сгружали технику. Руководил разгрузкой капитан. Я спросил у него, как добраться до Алонки. Он ответил, что здесь комбриг подполковник Железнов, и показал его ва­гон. В вагоне комбрига было тепло от буржуйки. Железнов рассматривал разложенную на топчане топографическую карту. Я доложил о прибытии. Он окинул меня неласковым взглядом и кивнул на табурет. Я уселся. Он спросил:

- За что вас выгнали из «Красной звезды», подполков­ник? За пьянство?

- Не выгнали, я сам напросился на БАМ. Из «Звезды» отчислили за то, что ушел от жены. Получил строгий выго­вор с занесением в учетную партийную карточку.

- Значит, за аморалку. Выговор, как р-репей, отлип­нет. Не мёрзнут ноги в хр-ромовых сапожках?

- Мерзнут.

Он снял валенки с резиновыми подмётками и остался в шерстяных носках.

- Надевайте! Мне принесут. Позади вагона стоит тягач с кунгом. Там старшина Куприянов. Через час он отпр-равляется с колонной в Алонку. С ним и доедете…

Первый бамовский год солдаты и офицеры жили в па­латках. Бамовская палатка не похожа на туристическую. Это сруб, обтянутый брезентом, вместимостью на взвод. Строи­ли ее сами, с печкой из бочки, с нагревательной трубой по длине палатки и вытяжкой. Топили круглосуточно. Спать все равно приходилось в шубах, шапках и валенках. Такое жильё было у солдат и офицеров. В нашей палаточной об­щаге поселились 26 офицеров - 11 русских, 7 украинцев, по 2 белоруса, азербайджанца и армянина, еврей и ла­тыш. Они и сейчас перед глазами, друзья счастливых лет, наполненных духом сопричастности к большим государ­ственным делам: Валера Айдынян, Миша Кашин, Витя Кателенец, Ваня Войников, Толя Кобец, Володя Богданов и дру­гие. В палатку офицеры возвращались после трудового дня ближе к ночи. Отсутствовали лишь те, кто занят по службе. Лейтенант Сакин (впоследствии он сменил фамилию на Са­нин) цеплял на стену палатки простыню. Зам начальника политотдела майор Айдынян командовал капитану Алек­сандрову: «Крути, Слава!». Кинопроектор «Украина» был по­рядком изношен, и с ним мог справиться только Алексан­дров. Он и крутил «Белое солнце пустыни», другого фильма не было. На улице мороз за сорок, а на экране жара, пустыня и Гюльчатай... На БАМе год засчитывался за полтора с учетом суровых условий службы. В первую зиму главным для нашей брига­ды было отсыпать автодорогу до моста через реку Бурею, чтобы весна не отрезала нашу Алонку от внешнего мира. Мост через Бурею возводил мостовой полк Юрия Лебского. Морозы стояли за сорок. Первую сваю копровая команда сержанта Викулова забила 2 января 1975 года. Забивали ее четверо суток. Тысячи раз взлетал и падал молот копра, вгрызаясь в скальные пласты и вечный лед. От мороза ло­малась техника, но работы продолжались. 15 апреля был уложен последний пролет. Мост был сооружен за рекордный срок — немного больше трех месяцев. Для этого пришлось забить 18 опор, уложить почти 600 тысяч кубометров скаль­ного грунта и поставить 10 ледорезов. К весне был сооружен временный автомобильный мост, чтобы перевозить техни­ку и материалы на другой берег и начинать укладку рельсо­вого пути... Отсыпку автодороги от Алонки к мосту вел батальон ме­ханизации, которым командовал капитан Геннадий Корот­ков. Работали механизаторы круглосуточно. По полторы нормы за смену выполняли экскаваторщики ефрейтор Снигур, рядовые Черток, Никулин, Конюшевский, водитель са­мосвала рядовой Кондрашов, вольнонаемные рабочие бра­тья Николай и Валентин Безручкины. Успели, отсыпали. Когда зазвенели ручьи, сержант-почтальон поехал в Ургал за почтой. Но вскоре вернулся и доложил: "На нашей дороге лес за сутки вырос. Не проскочить"... Комбриг подполковник Железнов сам поехал взглянуть на такую небывальщину. Точно, на дороге стоял сплошной стеной лес, а ближняя сопка, еще накануне радовавшая глаз стройными лиственницами, оказалась совсем плешивой. Объяснение было одно: вечная мерзлота начала оттаивать, вспучила слой почвы и столкнула вместе с деревьями на до­рогу... Вечная мерзлота штука коварная. Изгибала уложен­ные в насыпь рельсы, корежила сваи временных мостов, превращала в болота строительные площадки. Зима для строительства — пора благоприятная. Сквозь тайгу можно продвигаться по зимникам. На реках ледовые переправы. А весна и лето богаты на злые сюрпризы — жара и пожары, ливневые дожди и наводнения. Трасса пролегала по местам, в которых водилось большое количество энцефалитных кле­щей, весьма опасных для здоровья. Всему личному составу вводились противоэнцефалитные довольно болезненные уколы. А против комаров и мошкары на каждом объекте стояли емкости с диметилфталатом, куда солдаты опускали накомарники. При пожарах приходилось всем личным со­ставом спасать от огня поселки, а после наводнений восста­навливать снесенные мосты и размытые дороги. Помню, лето 1975 года выдалось очень жарким. Солнце растопило льды на сопках. И начались ливни. Реки вышли из берегов. На Бурее вода поднялась на 9 метров. Затопила поселки, ла­геря изыскателей и приречные автодороги. Поглотила ледорезы нового моста, отрезала его от берегов и образовала огромный затор из деревьев и ко­ряг.

Мост через Бурею. Фото рядового Гофербера. Архив автора.

Спасать мост высадили с вертолета мостовиков во главе с командиром батальона майором Светловым. На каждую опору он поставил офицера и три солдата. Сам взял на себя двенадцатую опору, где было особенно опасно. Работали всю ночь при свете прожекторов — сержанты Нестеров и Винилов, рядовые Артемьев, Поздеев, Сахбаев, Мартюшенко и их сослуживцы. На затор опускались, обвязавшись веревками, растаскивали его шестами с петлями и пропус­кали между опорами. В три часа ночи до пролетных строе­ний осталось сантиметров двадцать. Поступила команда эвакуировать людей. Девятнадцать человек остались с ком­батом спасать мост. В шесть утра пик паводка пошел на убыль. Мост отстояли. Через несколько дней по нему по­шла техника...

Станции и пристанционные поселки возводили послан­цы всех союзных республик тогда еще великой державы. Азербайджанская ССР построила станции Ангоя и Улькан; Армянская ССР — Кюхельбекерская и Звёздная; Белорус­ская ССР — Муякан; Грузинская ССР — Икабья и Ния; Ка­захская ССР — Новая Чара; Латвийская ССР — Таксимо; Ли­товская ССР — Новый Уоян и Хани; Туркменская ССР — станция Ларба; Таджикская ССР — Солони; Узбекская ССР — Куанда и Леприндо; Украинская ССР — Новый Ур­гал; Эстонская ССР — Кичера. У каждой станции или полу­станка был свой национальный колорит, как символ друж­бы разных народов.... Железнодорожную станцию Алонка строил молдавский отряд. В их поселении было все для долгой оседлой жизни — теплые дома для рабочих, школа, магазин, дом быта — с заглядом на долгую и постоянную жизнь. У нас в палаточном военном городке магазина с молдавским аистом и дома быта, конечно, не было. Раз в неделю, иногда реже, к нам приезжала из Чегдомына ав­толавка с дефицитным барахлом типа ковров, дубленок и женских импортных сапог. Покупали их, в основном, некоторые семейные прапорщики и офицеры. А в боль­шинстве люди просили продавщиц привезти охотничьи ру­жья, рыбацкие снасти и спорткостюмы с начесом. Быт во­енных железнодорожников — времянки, палатки, вагоны. Главное - железная дорога и мосты. О фалангах Френкеля нам напоминали сохранившиеся с тридцатых го­дов бетонные опоры сгнивших или разрушенных мостов и заросшие подлеском захоронения. На одной из сохранив­шихся старых опор моста через реку Туюн я видел выдав­ленные когда-то в сыром бетоне слова: комбриг Петров, Блюм из Одессы. На лагерных погостах вместо крестов сто­яли столбики с едва различимыми цифрами - номерами заключенных. Их косила и сама природа. На одном кладбище сохранилась мраморная плита с надписью: «Юля. 16 лет». Кто она, эта девочка? По всей видимости, дочь на­чальника лагпункта. Местные морозы и вечная мерзлота косили не только заключенных... Каково им было, зэкам- путеармейцам, вооруженных лишь кирками, лопатами и тачками?.. Мы же были обеспечены спецтехникой и теп­лой одеждой. Нам выдали шубы, ватники, валенки, ватные штаны и шапки с длинными ушами по прозванию «год за полтора» по аналогии со сроком службы. И питание в общем-то было нормальным. Погоны не мешали нам ощущать себя добровольцами. Один из наших бардов сочи­нил песню, в которой были такие слова:

Мы день начинали с холодным рассветом

И шли по распадкам в глухую тайгу.

И где не ступала нога человека,

Железный рисунок чернел на снегу...

Слова песни отвечали нашему душевному настрою. Эн­тузиазм был не лозунговый, не показной. Роты пробивались сквозь глухомань, рвали скалы на щебень для насыпи, воз­водили мосты. Мы не пели бодрых песен, которые крутили по радио. Сочинители не нюхали палаточно-вагонной жиз­ни, не знали, что такое вечная мерзлота и тайга, куда, по словам песенного поэта, «уходила тропиночка узкая в та­ежную даль». Не было в тайге никаких тропиночек, кроме птичьих и звериных следов. Пели мы только свои песни. Музыку обычно сочинял замполит мостового батальона старший лейтенант Лёня Нечипорук. Слова писали главный механик майор Юрий Еварестов, корреспондент бригадной газеты лей­тенант Женя Санин и ваш покорный слуга.

Женя Санин справа. Фото рядового Гофербера. Архив автора,

ПЕСНИ БАМА

Пели в палатках, у костров в карьерах, на календарных празднованиях, по случаю присвоения воинских званий и по семейным праздникам, когда к некоторым офицерам стали приезжать жёны. А вездесущий и неугомонный фото­корреспондент нашей многотиражки с названием «Вперед!» рядовой Саня Гофербер только успевал щелкать фотоаппа­ратом. У него было прозвище Муха, потому что на любую просьбу он откликался: «Лечу мухой» ...

Комбриг Алексей Михайлович Железнов всю свою офи­церскую жизнь кочевал по отдаленным стройкам. Зимой 1975 года ему присвоили звание полковника.

В центре полковник Железнов, крайний справа начальник клуба Коля Цибульский, рядом с ним начальник автослужбы капитан Червоненко, затем инструктор политотдела капитан Ваня Войников и начальник связи майор Паплинский. Фото рядового Гофербера. Архив автора.

Из всех самодеятельных бамовских сочинений Алексей Михайлович Железнов предпочитал песню «Километры».

Километры гнут нам плечи,

Километры горбят спины...

Километры — это вечность,

Наша юность и седины.

Нас тайга во сне качает,

Убаюкивают ветры.

Снятся вьюжными ночами

Нам стальные километры.

Край таежной магистрали,

Позабыть тебя смогу ли!

Здесь зимою плачут мари,

И весной цветет багульник.

Километры гнут нам плечи.

Прибавляются морщины...

Километры — это вечность,

Наша юность и седины…

Подружились мы с ним после того, как он застал меня ночью в карьере мехбата капитана Короткова, отсыпавшего к мосту дорогу. Мы готовились выпустить первый номер на­шей газеты «Вперед!» к 23 февраля, и я собирал материал о работе карьера в ночную смену. Тогда он сказал, что пер­вый раз видит редактора в кабине экскаватора... После это­го он довольно часто заходил в наш редакционный вагон. В июне он отправил меня в отпуск, чтобы я уладил дела с женщинами, и тогда можно будет снять мой строгий пар­тийный выговор. Вернулся я из отпуска с новым регистра­ционным штампом в удостоверении личности о семейном положении. Выговор с меня сняли. Когда у нас появились сборно-щитовые дома, школа и при ней интернат для детей строителей с дальних объектов, к офицерам и прапорщикам стали приезжать семьи. Железнов сам установил очеред­ность заселения в жилые дома. Сначала семьи с детьми, за­тем передовики производства, свою фамилию и своих за­мов поставил в самый конец списка. Ко мне тоже приехала новая жена с дочкой и сыном, и нам выделили две комнаты с казенной мебелью в сборно-щитовом доме по соседству с семьей капитана Кобеца. Жилье, конечно, не особо ком­фортное, с печкой буржуйкой, но с электричеством от энер­гопоезда. В нашей школе учителями работали жены офи­церов и прапорщиков, моя жена стала завучем. Работали на голом энтузиазме, потому что школа на краевом балансе не числилась и финансово не обеспечивалась, несмотря на многочисленные ходатайства. Лишь спустя год с лиш­ним, после вмешательства прессы, школу поставили на ба­ланс, и учителя получили зарплату за все время работы, аж за год с лишним! Вот что значила пресса в советские годы... А песня «Километры» вошла наряду с другими в репер­туар бригадного ансамбля «Алонка», который готовился к первому общетрассовому фестивалю самодеятельной пес­ни в Тынде. Рулил ансамблем прапорщик Гриша Вовк, гита­рист, баянист и запевала. Лауреатами фестиваля стали авто­ры слов, композитор и исполнители. По службе Вовк был начальником типографии нашей газеты «Вперёд». Набор был ручной. В подчинении Вовка находились три наборщи­ка: ефрейторы Сергей Плетт, Юра Бабушкин и вольнонаем­ная Валя Сизова. Плетт был призван в армию с третьего курса лесотехнического института. Тайгу знал, как соб­ственную ладонь. Отслужив, вернулся в Иркутск, окончил институт и стал работать в областной охотинспекции. Пра­порщик Вовк экстерном сдал экзамены за военное училище и продолжил службу на БАМе офицером. Его сменил пра­порщик Бабушкин, окончивший срочную службу. Фотокор­респондент рядовой Гофербер после дембеля вернулся в родной Краснодар, возглавил журналистскую организа­цию...

Но вернемся к песням. Они рождались не сами по себе, а были о нашей конкретной жизни или откликом на какое-нибудь событие либо необычный случай. После наводнения на Бурее мы с Еварестовым сочинили текст песни «Моя Бу­рея», а Леонид Нечипорук написал вальсовую музыку.

Снова ели и сосны зеленеют в тайге

И туманы на зорьке плывут по реке.

Торопясь, убегает в глухие края

От заботы седая, моя Бурея...

Серый дождь не стихает

третий день напролёт.

Третьи сутки над нами не кружит вертолет.

В прошлогоднюю зиму почта ходит моя.

Принеси от любимой мне привет, Бурея!

Умывает рассветы ледяная вода,

Вот и кончилось лето, впереди холода.

От себя не умчишься, ледяная струя,

В синий лёд превратишься и уснёшь, Бурея...

Главный бригадный механик майор Юрий Еварестов дневал и ночевал на трассе и в стихах описывал то, чему был свидетелем. Вместо арктических масел прислали масла для умеренного климата. А у нас вечная мерзлота. Металл при морозах под пятьдесят становится хрупким. Технику приходится ремонтировать, чем Еварестов постоянно и за­нимался. Он сочинил песню «Эй, механик, сто тебе чер­тей!».

Эй, механик, сто тебе чертей!

Чтобы ты подохнул под откосом.

Снова не хватает запчастей,

Снова масел нет, и рвутся тросы.

Эй, механик, втык тебе опять!

Каждый день одна и та же каша.

Снова экскаваторы стоят,

Снова краны стрелами не машут.

Через год офицеров стали расселять по вагонам. В них было два жилых купе, а между ними тамбур с печкой, кото­рую мы поначалу топили дровами. Вагоны поступали к нам из Астрахани и годились для жилья разве что на берегу Чер­ного моря. Судя по адресу отправления, их строили зэки. Когда мы с майором Кашиным стали утеплять свой вагон, то нашли под линолеумом записку: «Хрен вам, а не тепло!». Тогда и родилась песня, в которой был куплет насчет каче­ства жилья:

Вагон, мой вагон -

звери подходят к окну.

Достану стекловаты

и дырочки заткну.

Верстах в тридцати от Алонки, на полустанке с ­названием Воспорухан, стоял батальон путейцев. Поваром у них был сержант Карим Турсунов, готовивший в Кулябе до службы в кафе плов. Еще не рассвело, а он уже готовил завтрак в кухонной палатке. Мешал в котле плов. Слышит, сзади кто-то сопит. «Рано пришел!» — не оборачиваясь, сказал Карим. Обернулся и увидел медведя. «На-а, ешь!» — завопил Карим и сунул медведю под нос пова­рёшку с горячим пловом. Сам же метнулся к выходу и по­мчался к дежурному по батальону... Тот вытащил писто­лет, и они побежали к палатке. Дверь была распахнута. Осторожно ступили внутрь. Котел уже без плова валялся на полу. «Ушла медведица, — сказал Карим, — наелась и ушла». После этого случая я написал слова на всем известную мелодию композитора Григория Пономаренко «Стою на полустаночке...».

Стою на полустаночке

И жду воспоруханочку,

Из леса вдруг медведица идёт.

Я громко крикнул «Мамочка!»

И побежал по ямочкам —

Медведица никак не отстаёт.

Догнала нехорошая,

Упал я, как подкошенный,

И с жизнью распрощаться я решил...

Но хитрая медведица

И не мычит, не телится,

И кушать меня вовсе не спешит.

Берет меня в охапочку,

Снимает молча шапочку,

Ну, думаю, веселые дела!

И молвит, гладя волосы,

Мне человечьим голосом:

«Я столько лет в тайге тебя ждала!» …

Чихать на полустаночек

И на воспоруханочек,

Живу теперь и шибко не тужу.

В берлогу на свидание

От замполита втайне я

С тех пор к своей медведице хожу...

АРТИСТЫ В ТАЙГЕ

А летом к нам прибыл и сам Григорий Пономаренко с двумя певицами — Вероникой Журавлевой и Майей Лукинской. Комбриг и начальник политотдела Анатолий Синявский­ были на трассе. Встретил их зам начальника полит­отдела бригады майор Валерий Айдынян. Первый концерт они дали на природе в Алонке для всех, кто мог в эти часы присутствовать. Начали артисты с исполнения самой известной песни композитора «Оренбургский пуховый платок». Концерт длился около часу. Затем выступил наш ансамбль с самодеятельными песнями. После концерта Пономаренко попросил начальника клуба лейтенанта Колю Цибульского занести ему в гостиницу тексты песен. На другой день в репертуаре певиц появилась новая песня - «Алонка».

Вероника Журавлева, Майя Лукинская и Григорий Пономаренко с баяном. Фото Александра Гофербера. Архив автора.

Песня прозвучала на всех строительных объектах, куда возил го­стей Цибульский. А на «бис» певицы исполняли, к восторгу солдат, песню про медведицу... Пономаренко и певицы прожили у нас пять суток. На память о встрече в тайге с известным компо­зитором у меня осталась фотография.

Григорий Пономаренко и автор. Фото рядового Гофербера.

Зимой в Алонку прилетел на вертолете Павел Петрович Кадочников, получивший всенародную известность и славу после фильмов «Подвиг разведчика» и «Повесть о настоящем человеке». Он уже был в годах, но выглядел весьма бодро. Жил в гостиничном вагоне, по утрам выскакивал из ва­гона по пояс раздетый и обтирался снегом. Ездил на тягаче по точкам, где дислоцировались батальоны и роты. Перед солдатами выступал, жестикулируя и с юмором изображая в лицах своих героев.

Второй справа Павел Кадочников. Фото Гофербера. Архив автора.

Музыканты, композиторы, артисты вниманием великую стройку не обходили, но все, кроме Кадочникова и Понома­ренко, тормозили в столице БАМа — Тынде, где находилось основное бамовское руководство, и были приличные усло­вия для проживания и отдыха... Песни и музыка, конечно, строить и жить помогают. Но главное для военных желез­нодорожников — насыпь под полотно железной дороги, мо­сты, подъездные пути и рельсы. И еще жизнеобеспечение водой, теплом, электричеством личного состава и членов семей. Отдельные батальоны нашей бригады были дислоцированы на Чабыгде, Воспорухане и Этеркане. Своими силами личный со­став построил котельные, уложил теплотрассы, установил опоры линий электропередач и передвижные электростан­ции. Глубина скважин водонапорных станций местами до­ходила до четырехсот метров. На Воспорухане и Чабыгде добавлялась ежедневная доставка детей в школу на Алонку и обратно. Не случайно служба на БАМе засчитывалась в стаж год за полтора и обеспечивалась весомыми льготами. Офицеры, прапорщики и вольнонаемные строители спустя несколько лет получали с надбавками по 600 рублей в месяц (при средней зарплате в стране 120 руб.). Каждый строитель мог записаться на покуп­ку в рассрочку машины, и через три года получить чек на автомобиль. Машина поступала в тот город, который ука­зал бамовец. Но дело не только в материальных стимулах. Строители ощущали свою сопричастность к большим госу­дарственным делам и воспринимали материальные стимулы, как заслуженную награду...

Самым сложным на восточном участке БАМа была проходка горных тоннелей в зоне вечной мерзлоты и высокой сейсмичности. Дуссе-Алиньский тоннель строили еще за­заключённые. (Далее опираюсь на исследование зэковской истории БАМа профессором и писателем Виктором Пряд­киным). Для пробивки тоннеля были организованы два лагерных пункта: восточный мужской и западный женский. Мужским командовал капитан НКВД Антонов, а женским - старший лейтенант Мария Гладышевская. Проходку тоннеля начали с двух сторон навстречу­ друг другу. Главным инженером проходки тоннеля был Георгий Квадратов, награжденный за строительство Бело­моро-Балтийского канала орденом Ленина, но позже осужденный по доносу как вредитель. Однако через ка­кое-то время его досрочно освободили и отправили на строительство Дуссе-Алиньского тоннеля. Технического проекта проходки тоннеля не было. Ее вели по ра­бочим чертежам инженеров. За год прошли 311 погонных метров на женском портале и 200 погонных метров на мужском. Женщины постоянно опережали мужиков. Чем это объяснить, трудно сказать. Возможно тем, что по­сле сбойки встречных штолен начальство обещало обеим бригадам три ночи любви, и женщины, возможно, этого жаждали сильнее, чем мужики... Не берусь судить. Лю­бовь и секс - чувства нестандартные, взрывные, нелогичные и непредсказуемые. От них зачастую зависит судьба и даже жизнь человека. Руководитель пробивки тоннеля Георгий Квадратов влюбился в девушку, которая оказалась дочкой начальника охраны тоннеля Кондаурова. Узнав об их от­ношениях, Кондауров застрелил из табельного пистолета возлюбленного дочери, как бывшего зэка, хотя и в ранге главного инженера. Из Свободного прилетел начальник Амурского дорожного лагеря генерал Петренко. Квадратова похоронили с почестями. Начальника охраны, вероят­но, арестовали, о нем нет никаких сведений. А его несчастная дочь отравилась, ее похоронили рядом с Квадратовым... Генерал Петренко, ссылаясь на наркома внут­ренних дел определил жесткие сроки — сбойку тоннеля произвести к 1 мая 1942 года. К декабрю сорок второго открыть рабочее движение поездов, а в марте 1943 года сдать тоннель в постоянную эксплуатацию. Вот как вспо­минал об этом начальник строительства тоннеля М. Рацбаум: «Для уборки породы из штолен мы не имели ни одного механизма. Использовалась ручная погрузка и вывозка грунта тачками. Ежесуточно на этой работе было задействовано на восточ­ном участке более 600 мужчин-тачковозов, на западном — 400 женщин-тачковозов. На проходке работало по 300 муж­чин и 250 женщин» ... В декабре 1941 года при ликвидации очередной аварии вместе с заключенными в туннеле по­гибла Гладышевская... За 23 месяца чистой работы мы прошли более 1800 метров, и сбойку штолен дали на два месяца раньше срока. Три дня и ночи оба лагерных пункта отдыхали. Три ночи женщины спали с мужчинами»... Чтобы тоннель не промерз, наняли семью якутов. Они ежедневно раскладывали костры и обогревали туннель. Но вскоре им перестали платить, и они ушли. Тоннель начал затягиваться льдом. К 1974 году глыба льда выпирала из тоннеля метров на пятьдесят. А перед входом на дере­вьях весели зэковские тачки, которые поднимались вместе с растущими деревьями. Дать тоннелю новую жизнь выпало на долю военных железнодорожников. В 1975 году к тоннелю прибыла из Чегдомына группа инженеров во главе с главным инженером железнодорожного корпуса генерал-майором Жоржем Исаакяном. Вот как он описал увиденное в своих воспомина­ниях: «Когда мы впервые увидели Дуссе-Алинь, это была удручающая картина. Дренажные устройства обветшали, смотровые колодцы были завалены породой. Восточный пор­тал тоннеля был чуть выше. Воды, просачиваясь в тоннель, превращались в ручьи и болота. Морозы довершили осталь­ное. Тоннель чуть ли не полностью оказался забит льдом со всеми его штольнями, лотками, прорезями. Казалось, проще прорубить рядом новый тоннель. Но разработка льда отбойными молотками и транспортировка его вагонетка­ми, заняла бы слишком много времени, примерно около года, и потребовала бы больших материальных затрат»... Воен­ные инженеры Исаакян, Ковальчук и Грошев предложили свой способ - растопить в тоннеле лед теплым воздухом... Очистку тоннеля поручили бригаде полковника Курочкина. Им предстояло выбросить 32 тысячи кубических метров льда. Летом среди заснеженных отрогов Дуссе-Алиньского хребта раздались первые взрывы. Ледяная гора, которая преграждала путь к входу в тоннель, была взорвана. Затем вступили в действие два мощных вентилятора и два теп­логенератора. По длинным рукавам, проложенным в узкой щели у свода тоннеля, в его глубину устремился теплый воздух. Тепло растапливало верхний слой льда, а нижний одновременно разрабатывался механическим способом. Из тоннеля потекли ручьи. В первый же день растопили около 300 кубометров льда. Но вскоре обнаружилось, что лед тает не во всем тоннеле: где-то в глубине образова­лась пробка, наглухо закупорившая подземный коридор. Ее надо было ликвидировать. Снова строки из мемуаров Исаакяна: «Если бы удалось ее вытолкнуть, теплый сквоз­няк сразу стал бы нашим помощником. Среди проходчиков был отчаянный парень — младший сержант Марийченко. „Бери добровольцев, — сказали ему, — и ползите, сколь можно, с отбойными молотками“. Добровольцы из взвода лейтенанта Соловьева — Михеев, Мишулин, Карпов, Гале­ев с большим трудом добрались до ледяной стены. Застуча­ли отбойными молотками. Отколовшиеся куски льда сползали вниз. Последний ледяной брус словно бы вытолкнули с той стороны, и сразу же из пробоины хлынула вода. Об­ратно солдаты не выползли, а, можно сказать, — выплыли». … Тоннель был очищен всего за три месяца, сэкономлено три четверти года и сотни тысяч рублей государственных средств. После очистки тоннеля подчиненные подполковни­ка В. Нестеренко за двое суток уложили рельсовый путь. И 2 июля 1977 года через тоннель прошел первый рабочий поезд. В полную эксплуатацию тоннель был сдан 4 ноября 1982 года. Длина тоннеля — 1852 метра. На протяжении тон­неля имеются две вытяжных шахты для удаления выхлоп­ных газов проходящих поездов.

Дуссе-Алиньский тоннель. Фото рядового Гофербера. Архив автора.

Тоннель оборудован автоматическими воротами, кото­рые открываются при приближении поезда, а потом закры­ваются. Зимой поезд заносит с собой в тоннель волну хо­лодного воздуха. У порталов, где установлены мощные тепловентиляторы, проблем с сосульками нет, но в сере­дине тоннеля сосульки растут всю зиму. Чтобы обеспечить безопасный пропуск поездов, в технологические перерывы в тоннель заезжают бригады путейцев на автодрезине с подъемной площадкой и сбивают сосульки. Другого способа пока не нашли... Трасса БАМа пересекает 7 горных хребтов. В разные го­ды в хребтах были проложены тоннели. Самый сложный, дорогостоющий и протяженный — Северо-Муйский тон­нель. Его строили с перерывами 26 лет. За годы строитель­ства было переработано не менее 2 миллионов кубометров скального грунта, уложено 700 тысяч метров монолитного железобетона, смонтировано 70 тысяч тонн металлокон­струкций. В эксплуатацию тоннель был сдан 5 декабря 2003 года. Безопасность поездов в тоннеле обеспечивает си­стема сейсмического и радиационного контроля, разрабо­танная в конструкторско-технологическом институте вы­числительной техники Сибирского отделения Российской академии наук. Это самый длинный тоннель в России — 15 343 метра...

За 10 лет военные железнодорожники уложили 1449 ки­лометров главного пути и более 330 км — станционных. Вы­полнено более 220 миллионов кубометров земляных работ, сооружено 1217 мостов, в том числе 45 больших и 296 сред­них мостов, 527 километров линий связи. Построено 30 станций и разъездов. Для их обустройства воины-бамовцы возвели 174 тысячи квадратных метров жилья, 8 школ, 13 детских садов и ряд других объектов... В бамовский период бригадой командовали полковни­ки Алексей Михайлович Железнов, Александр Николаевич Матюнин, Иван Иванович Романьков. Из тех, кто служил в бригаде, многие стали руководителями производств, на­учными работниками. Время неумо­лимо. Некоторых сослуживцев я уже подзабыл. Но в памя­ти навечно закрепились лица Роберта Геворкяна, Иосифа Шехтмана, Вячеслава Караванова, Дмитрия Чинакова, Юрия Назарова, Анатолия Куприянова, Николая Шалагина. Жизнь разбросала нас по городам и весям. В годы пере­стройки демократы горбачевской волны объявили наш БАМ ошибкой века. Бригаду отправили к месту прежней дислокации — в Омск. Многие офицеры и прапорщики распрощались с армией. Пенсионерами стали полковник Железнов, подполковник Геворкян, Юрий Назаров. В Омск мы с женой приезжали в гости. Несколько дней жили у Железновых... Бывший мой подчиненный лейтенант по­эт Женька Санин стал монахом Варравой. Он обнаружил в интернете мою статью и однажды заглянул ко мне на огонек. Подарил свою книгу «Колесница Гелиоса», его роман вышел в свет в московском издательстве «Поматур». Сказал, что до него дошли слухи, будто я погиб в Афгани­стане, и он отпел меня. Добавил: «Кого ошибочно отпели, тот две жизни проживет» . Валерий Айдынян, дослужив­шийся до начальника политотдела корпуса, службу закон­чил в Питере. Вячеслав Александров, который крутил в па­латке «Белое солнце пустыни», перебрался с семьей в Свердловск. Изредка мы перезваниваемся. Наш бамовский композитор Леонид Нечипорук уехал в Киев. Он не знал, что совсем скоро окажется в стране, раздираемой междоусобицами. След его затерялся, и связь с ним пре­рвалась. Перестройка и смута девяностых годов канули в преисподнюю, а БАМ сохранился. На прилегающих к БА­Му территориях находится четверть запасов российского свинца и меди, половина запасов цинка. Есть глыба магнезита почти в тысячу километров, а также угольный пласт, превышающий площадь Франции в четыре раза. В районе трассы геологи открыли около 30 углеводородных месторождений. В Читинской области выявлено уникаль­ное Удоканское месторождение меди, платины, золота, ти­тана и других редких цветных металлов. Сегодня наша Байкало-Амурская магистраль снова востребована к актив­ной жизни. Для полноценной деятельности БАМа необхо­димо проложить второй путь, провести полную электри­фикацию магистрали, заменить тягово-подвижной состав. По расчётам Института технико-экономических изысканий и проектирования железнодорожного транспорта, предва­рительная стоимость реализации проекта БАМ-2 обойдется в 448 миллиардов рублей, из них 380 миллиардов будет вложено в инфраструктуру. Об этом заявил президент ОАО «РЖД» Владимир Якунин. Но предварительные расчеты в ходе реализации масштабных проектов всегда уточняют­ся в сторону удорожания. По прогнозам экономистов вло­жить в БАМ-2 придется не менее 60 миллиардов рублей... Первый секретарь Хабаровского крайкома КПРФ Петр Перевезензев считает, что БАМ-2 нужен для того, чтобы раз­вивать производство, создавать рабочие места, привлекать население. Это важно для Дальнего Востока, и для всей страны. Но пока на востоке строятся только газопроводы и нефтепроводы частных кампаний. БАМ-2 должен слу­жить людям, а не олигархам. … Естественно, новый виток строительства БАМа не обой­дется без участия железнодорожных войск. Надежно, выгод­но! И удивительный факт: в железнодорожных вой­сках нет таких случаев хищений и коррупции, как в других родах и видах войск и крупных штабах. И это дает мне по­вод гордиться тем, что я тоже служил в ЖДВ. Обо всем, чем я в те годы жил и что видел, писал в «Красную звезду». От­првлял в обычных почтовых конвертах. Не оперативно, ко­нечно, но все корреспонаденции были опубликованы. Писал, примерно, раз в неделю. Не то, чтобы надеялся, что меня вернут в звездочку, - люди радовались, когда видели свои фамилии или снимки в центральной газете. Да и начальство было довольно... Однако Николай Иванович Макеев слов на ветер не бросал. На исходе моего третьего бамовского года в истории «Крас­ной звезды» произошел прецедент: вернули проштрафив­шегося корреспондента, то бишь меня, в редакцию. В штаб бригады пришла телефонограмма о том, что приказом ми­нистра обороны я назначен корреспондентом в Закавказ­ском военном округе. На этом мои бамовские хождения за­кончились. И я ставлю точку в своих публикациях о БАМе.