Авторское предисловие к рассказу «Шесть метров под килем…»
Так уж получилось, что по жизни я пересекался с водолазами: в детстве любил книги про них, в молодости довелось на причале курировать работы водолазной группы… Став газетчиком, я не упускал случая заехать к водолазам во время репортажей с реки, не отказываясь втихую от их начальства опуститься на речное дно…
Чтобы закончить водолазную тему, даю свой юношеский рассказ о первом спуске, «крещении рекой» и той водолазной романтике, что озаряла жизнь. Напечатала опус в …дцатом-лохматом году газета, которую спустя много лет я и возглавил.
Правда, в редакции не предвидели взлета моей карьеры — и небрежно дали к рассказу глупую картинку какого-то полуаквалангиста в легкой маске вместо шлема. Но я не сержусь. Приятно вспомнить годы, когда мир пахнул утренней рекой и шесть метров под килем были так прекрасны…
А тот рассказ читайте ниже:
В то лето, когда я получил новенький техникумовский диплом и принес первую зарплату, я работал на реке с водолазами. Водолазы обследовали дно под будущий причал, а я составлял акты и вел записи промеров. Жили мы дружно.
Каждое утро в девять часов, когда солнце золотило деревья и крыши сбегавших к реке домишек, я в наутюженных брюках уже стоял на прогнивших мостках у воды — и свистел туда, где покачивался на сонной волне водолазный бот. С судна посылали шлюпку — так я звал эту лодчонку — и скоро я ступал на прохладную палубу.
Ах, палуба… Какой свежий ветер и чувство простора наполняли грудь! Здесь словно сбывались мечты детства. Гуляли по воде блики, сладостно веяло речной прелью и чем-то щемящим… и кашей из камбуза, где возилась повариха в тельняшке. А прямо на мачте, как пират на рее, раскачивалась повешенная обсохнуть водолазная рубаха — мягкий скафандр, в который влезали через толстое резиновое горло, растягивая его вчетвером…
Наверное, не все знают, что у водолазов есть свой фольклор. Нужно ли говорить, что я был самым благодатным слушателем всех этих побасенок. Стоило мне сделать пару шагов по палубе, как кто-то брал меня под руку и начинал:
— А у нас в водолазном отряде один типчик был — просто животик надорвешь. Ты знаешь, какую он штуку отмочил? Спустили его раз в бухте по дну пройтись — и вдруг он примолкнул и ни гу-гу. Не отвечает на сигналы. Ну, думаем, амба — придавило Сеню… Там в бухте с войны много железа было затоплено. Не скрою, спаниковали мы, второго водолаза быстро опускаем… И что ж ты думаешь? Нашел он, где Сеня лежит, над шлемом его склонился… А оттуда такой храп! Друг-то наш, оказывается, отдохнуть решил. Выбрал на дне бугорок поудобней, привалился да заснул. Подводник он с навыками — во сне по привычке головой через золотник воздух выпускает, спит себе хоть бы хны. Второй его еле разбудил. Смотрим: вместе всплывают…
…Такими историями меня кормили каждый день. Водолазов было шестеро. Это были степенные и уверенные крепыши в мягких водолазных шапочках, но мастера «травить». После флотской службы в Тихом океане или Атлантике им было скучно чистить в реке водозаборы или дергать топляки, вот их тоска и выливалась в разговоры со мной. Я уже наслушался про затонувшие корабли и трюмы, где бродят крабы, про леденящие спуски в пучину и страшные тайны морей…
Кончилось тем, что я завел тельняшку и фуражку-мичманку и сам сделался необыкновенным вралем. С приятелями я то и дело сыпал водолазными словечками: «бот», «кессонка», «трави сигнальный конец», на улице выдавал себя за стажера у водолазов и, бывало, не раз вечерком на танцах, под теплым звездным небом, врал какой-нибудь восторженной девчонке: «Спускаюсь я в Японском море. Глубина так себе — сорок метров. И вдруг из водорослей четыре осьминога…»
Но трёп — трёпом, а водолазы бередили душу.
— Ну, что, малый, пойдешь под воду? — спрашивали меня каждый день.
— А как же, — отмахивался я. — Посмотрю, много ли вы наврали с промерами ила.
— Ой, вы сами не ходите, — говорила мне на «вы» вежливая повариха с бота, жена механика. — Посмотрите, какой у них цвет лица, у водолазов-то. Вон Алексей от насосного воздуха пожелтел весь, а у вас цвет лица словно у девушки какой…
Водолазы ржали над цветом моего лица, наворачивая похлебку за обе щеки, и было совершенно непонятно, шутят они или нет, приглашая меня спуститься под воду.
Но однажды это случилось. Срочных дел не было, хотели «обкатать» на грунте Аркашку Мохова, недавно перешедшего к нам из спасателей-легкачей. Он сидел хмурый на ящике, натягивая поверх брюк меховые чулки, и я знал, что в тяжелом снаряжении он ходит плохо, часто кружит под водой и ему долго втолковывают по телефону, куда идти, следя за ним по пузырям на поверхности воды. Аркашке спускаться не хотелось, это было видно сразу, да и остальной народ нехотя готовил погружение.
— Может ты пойдешь вместо него? — опять подтравил меня невозмутимый и опытный водолаз Алексей, весь литой из бронзы.
— Давай, — сразу согласился я.
— Нет, ты серьезно?
— А что мне терять? — сплюнул я в зеленую воду.
— Ха, давай в самом деле его спустим, — вдруг обрадовался Степан Козлов, великан со спокойным крупным лицом, и так хлопнул меня по плечу, что я пошатнулся.
Все оживились. Капитан с прорабом еще с утра уехали в город, в контору, помешать затее было некому. Водолазы сгрудились вокруг узкоглазого восточного красавца Казбекова — дежурного водолазного старшины.
Я слышал их разговор: «А что, спустим парня… тут метров шесть под килем… мигом вытащим в случае чего…» Тот подумал, морща щеточку усов, — и на́ тебе, согласился. И степенные водолазы обрадовались, как дети.
«Вот, черти, нашли потеху», — в каком-то затуманенном состоянии подумал я, пока мне на ноги натягивали чулки из меха и резиновое горло водолазной рубахи.
Сильные руки тут же растянули резину, и я ввалился в водолазный костюм.
На корме собралась вся команда, смотреть, как меня одевают. Повариха качала головой:
— Зря вы им поддались. Они и рады, лошади.
— После тебя, парень, я в эту рубаху, хоть убей, не полезу! — рокотал басом Степан Козлов под общий хохот. — Ты сначала отмой все, что в нее со страху наделаешь, а уж потом меня зови…
— Отмою.
— Смотри, сам скрести рубаху будешь, если окажешься слабаком, — стращали меня.
«Вот паразиты», — как во сне, думал я, барахтаясь в огромном прорезиненном костюме и продевая голые кисти рук в намыленные изнутри узкие манжеты рукавов. Манжеты липко присосались к запястьям. Невозмутимый Алексей вправлял резиновое горло рубахи в медную манишку с болтами.
— Ну, пропала твоя душа! — совсем как поп, объявил Степан Козлов и навесил на меня два свинцовых кругляка — грузы.
Приличная тяжесть сразу вернула меня к действительности. Я подождал, пока привинтят шлем и завяжут свинцовые галоши, и еле двигая в них ноги, пошел к трапу.
Его поручни гнулись и казались прутиками под рукой, когда шатаясь, как средневековый рыцарь, под тяжестью водолазных доспехов, я спустился по колено в воду по трапу. Из шлема без переднего стекла хлестал сквозняк: это заработала, качая воздух, помпа.
— Будет давить на уши, глотай слюну, — втолковывали мне напоследок. — И помни про золотник…
На шлем навинтили толстый передний иллюминатор и хлопнули ладошкой — мол, пошел.
Я посмотрел в последний раз с трапа на корму и — была не была! — бултыхнулся спиной в реку. Поверхность воды закачалась за стеклами: надутый костюм еще держался на плаву.
Припомнив наставления, я сильно нажал затылком клапан — золотник в шлеме, выпуская из костюма лишний воздух, и провалился в зеленую толщу сразу обжавшей меня воды. Все смерклось.
Погружение было таким мягким, что я не сразу понял, что стою на речном дне, раскинув в стороны руки. Они светились голыми пальцами в темно-бутылочной воде. Я попытался их опустить, но руки снова всплыли из-за надутых рукавов. Я присмотрелся и обмер: из неплотной правой манжеты, растянутой толстыми запястьями водолазов, утекала вверх быстрая и легкая струйка серебристых пузырьков. Вода, холодя, медленно просачивалась в рукав…
— Ну как? — телефонным голосом спрашивал сверху Алексей.
— Нормально, — отвечал я, а хотелось крикнуть: что, выкусили?
Наверно, нет необходимости рассказывать, как, путаясь в шланге, я пятился сквозь вязкую толщу воды — шагнуть вперед оказалось неимоверно трудно, — как встретили меня наверху водолазы, и как потом все вместе пили вино «за нового подводника» на дебаркадере «Поплавок», где Алексей был невозмутим, красавец Казбеков курил и мечтательно улыбался, а Степан Козлов стучал огромным кулаком и требовал, чтобы я учился на водолаза.
Наверное, самое поучительное в этой истории было после, когда под вечер в самом сентиментальном настроении я возвращался домой по прибрежному бульвару под шелестящими листьями старых лип. Свежело, стеклянел закат. Там на углу у афиш кинотеатра, стоял мой бывший школьный товарищ Федька Осетров под ручку с незнакомой девушкой.
— Эй! — закричал он мне. — Расскажи про Японское море!
Я не удивился: приятели, дабы поразить подруг, часто угощали их моими рассказами как экзотическим блюдом. И, подозреваю, имели с этого куда бо́льшие дивиденды, чем лично я.
Я сбавил шаг и посмотрел на девушку. Она была кареглазая, скуластенькая и живая, как ртуть, — такие мне нравились. Я уже хотел с ходу что-то сочинить для нее и Федьки, но вдруг почувствовал, что не могу…
После прохладной глубины под килем, где вскипали быстрые пузыри и призрачно светились руки, после трудных шагов по дну, жутковатой течи в рукав и тех настоящих минут под водой — какими бесцветными и жалкими вдруг показались мне мои надуманные приключения.
Я впервые понял, а вернее ощутил, что действительность лучше самой раскрашенной фантазии.
— Знаешь, Федька, придумай сам что-нибудь! — сказал я приятелю и, сбив мичманку на затылок, вразвалочку пошел дальше.
С тех пор я перестал врать.
(Текст цитируется по сборнику автора «Моя река». Речные были, репортажи и расследования разных лет. Издательские решения, 2018).