Мне тут уже попеняли, что я совсем не освещаю историю Ан-ска, поэтому даю ссылку на начало этой саги:
Всё, можно считать галочку поставленной:)
Помимо душераздирающей грусти, которая преследует меня по пятам (но к сорока годам я, пожалуй, смирюсь с её присутствием окончательно) у меня есть глянцевитый сепийный бланк - купон на "скидку 10%" написано там размашистым почерком. Это бумажка из кафе "Старая квартира", в которой мы были ровно тысячу лет назад с другом Филибером и Хелен в город Ан-ск.
Там время не только остановилось, но и поплыло в золотисто-дрожащем мареве полуденной жары, когда золотистые дома разворачиваются в молчаливых перспективах пустынных улиц, по которым когда-то, видимо, планировались шумные потоки машин, многокилометровые пробки; поэтому ширина улиц в центре равна московским, а не иркутским, пустота - европейским.
И полукруглые арки, и теряющиеся где-то в вышине потолки... весь этот размах затевался когда-то для неведомых будущих дел, а стал - старой квартирой, где владельцы и дизайнеры благоразумно оставили на полу плитку шоколадного цвета, с золотыми звёздами - такая была в бассейне на улице 5-ой Армии двадцать лет тому назад, - мгновенно кольнуло у меня в груди.
Понятно, что это было только начало, и в груди кололось многое - от коробок с индийским чаем в буфетной, до выставки чугунных утюгов - такие были в кафе "Карлсон" на улице Ленина моего счастливого детства, от выставки устрашающих ножниц и щипцов на стенах, до часов с маятником и боем, до огромного белого бюста Ленина (таких я вживую не видела ещё... даже в райкоме партии моего детства были поменьше...), до нашего домашнего зеркала, но с восстановленной амальгамой, до луковиц гиацинтов, до апельсинов в сетках, до деревянного неудобного диванчика, на котором сидели Ася и Муся Цветаевы в Тарусе; медведя, набитого гречкой, вязаных бабушкиных ковриков, полукружьев арок, этажерок, тёмных альковов и закутков за шторами с бомбошками... видов города - узнаваемых и, фантастических, неузнаваемых...
печатные машинки, жестяные коробки, перьевые ручки, петушиными хвостами торчащими из подстаканников, - всё это присутствовало, но... самое главное - железная дорогая. Настоящая! - пущенная по полу - возле столиков... и на сверкающей нитке рельсов - не пластмассовые, а настоящие, тяжёлые, паровозики, вагончики... и миниатюрная станция "Пионерская" - с фонариками из 50-ых годов, с крошечным встречающим - одинокой фигуркой - на выплывающем айсберге перрона...
Эту дорогу (а ещё гигантскую монстеру, в горшке которой можно купаться, а у подножия её стояло стадо слоников) я пожирала глазами, пока несли мороженое... оно плыло в разноцветных высоких креманках густо-синего и серебристо-голубого стекла... там были шарики, обсыпанные маком, корицей, черёмуховой мукой, кардамоном... а в центре каждого была воткнута палочка корицы. Ложки были наши - домашние... такими мы размешиваем в джезве кофе; с тёмным, как будто влажным, камушком в черенке...
Одно мороженое "Оранжевое небо" было в прозрачной раковине, на дне которой был ледяной апельсиновый сок, а выше - слои мороженого, украшенные ярусами золотистых фруктов, зонтиков, палочек...
А солнце отражалось в медной посуде над стойкой, цеплялось за ярко-красные гроздья перцев на солнечно-жёлтой стене, за светлую чёлку официантки в холщовом фартуке...
Этим солнцем мы наивно и доверчиво облучались, понимая, что за один день, пожалуй, мы не наберём того, что хранит в себе ржавый металл оборудования тридцать восьмого года выпуска несуществующей фашистской Германии...
Несмотря на это обилие июньского ослепительного солнца - над каждым столиком горел... абажур. Абажуры были золотистые, оранжевые, плывущие в воздухе, нависающие над круглыми столами, над клетчатыми скатертями, а в центре главной комнаты стоял огромный круглый стол, накрытый скатертью, похожей на посадский платок, вокруг которого выстроились стулья, обтянутые светло-льняными чехлами на завязках (тут дизайнер решил подбавить немного шведского, видимо), а винно-красный абажур - самый большой - плыл над этим столом как гигантская ягода физалиса. За этим столом сидела семья: мама, папа, бабушка, дедушка, мальчик и девочка... девочка была в очках, но с пластырем на ссадине, мальчик - светловолосый и покладистый... и все они были как будто перенесённые сюда из десятилетней, может быть, двадцатилетней давности, которые мои детство и юность... а, может, и тысячелетней....
Ну, а потом мы доели мороженое и посадили Хелен в машину, которая увезла через старый китойский мост. А потом... и хочется написать, что "не было никакого потом", но я всё-таки надеюсь, что оно будет.
И неважно, в каких городах. Пусть будет - какое-угодно, но будет. Даже с травой, прорастающей из асфальта проспекта космонавтов. Потому что пока есть Хелен - есть и город. И только потом он кончится... как закончились многие и многие...
Филибер: - Аня, так многих уже нет - это совсем другие люди... И Светланы Ивановны, и Марии, и Валентины....
-Оли, Насти и Ромы, и Пети и Саши, и хрен знает кого, - откликнулась я мысленно, вспоминая остальных:
-с ноутбуком, с мобильным, в березовой роще, небесным столбом,
с запрокинутым к небу прозрачным любимым лицом
(потому что все люди — с любимыми лицами — в небо столбы).
Я вас всех научу — говорить с воробьиной горы...
Как опрометчиво обещал Дмитрий Воденников. Тут во мне кольнуло учителем, и я подумала, что никого и никогда не могла бы научить - только показать...
Показать, как показывают города, взмахивая рукой в извечном жесте всех памятников, обращённых в будущее:
-Вот по этой самой дороге шли декабристы, закованные в кандалы, здесь шестьдесят раз облетали акации, а эта самая долина осталась неизменной, только цветущая зелёная вода неспешно качалась в низовьях, только голубая лента сверкала на солнце вдали, и только здесь - в долине - в междуречье, в междудействии, в кольце рельс и асфальтовых трасс, осталась жизнь за кремовыми шторами, ограниченная световым кругом абажура...в том месте, где не было прошлого, а было одно светлое будущее, которого не случилось, но
надежда
как будто
осталась.
P.S. Да, из тех "сюрпризов", что мне принёс мир, доброжелательный ко мне, когда я в режиме "отпуска", - "Summertime" Армстронга и Фитцжеральд, льющаяся из фургона, припаркованного во дворе, возле мусорных баков. В фургоне сидела печальная немолодая ангарчанка и пила сок из коробки. И вороны скакали вокруг баков, и дворник лениво махал метлой:
Июльская томность (тут надо ме-е-едленно запеть голосом Эллы Фицджеральд: "summerti-i-ime and the livin' is easy..."
"...сегодня с утра не нахожу себе места, зато нашел у филиппинки в кладовке два артефакта мертвого времени — погнутые щипчики для сахара и пластмассовый шар слайдоскопа
последний поразил меня своей пустотою, будто смотришь прямо в глаз океанской рыбине — в таком должна быть мама! живая! и выгоревшая трава! и нарочитые беглые буквы под ногами отдыхающих — санаторииялта июльсемьдесяттретьего! и желтоватые урфинджюсовские небеса, и желтоватые проймы тугогрудых платьев в дачном ворохе, потом за ними приходили из поселка, и няня доставала мамины чемоданы в ребристую полоску, со множеством ненужных ремней и пряжек — вот они, парижи-то! говорила няня, але ни в пир, ни в мир! ближе к осени почтальонша появлялась в мамином коротком пальто алой шерсти, с гранеными рубиновыми пуговицами, пальто было мало, и она носила его нараспашку
с тех пор не могу видеть красного на худых блондинках, вот этот запах — залежавшейся шерсти, липкого кримплена, и еще пыльный, мучной запах папье-маше, и еще мучительный запах тока, когда лижешь кисловатую батарейку, и еще пергаментный, оберточный запах на чердаке, и еще — как пахнет в пригородном поезде, ржавчиной и теплым паром, и простудный запах мякоти алоэ
так пахнет изнанка памяти? решка, мездра, испод? выворот мифа? античные врачи считали, что чувственность содержится в печени, а не в сердце, не знаю, я свою еще не нащупал, но про память наверное знаю, память — она вся, целиком, в носу".
Побег куманики, Лена Элтанг
Да, если кому-то интересно всё про город Ангарск (Иркутская область), то это здесь: