Вспышка, отпечатавшись на сетчатке зажмуренных глаз, рассыпалась искрами. Деревянные половицы мягко толкнулись в подошвы, и он, качнувшись, застыл на пару мгновений, привыкая к темноте, прислушиваясь к еле уловимому пению нитей. В нос ударил смрад заброшенного места, которое несколько месяцев бытовало как общественный туалет. Осторожно приоткрыв сразу заслезившиеся глаза, он увидел лунные прутья света сквозь щели забитых окон, клочья обоев и груды мусора под ногами.
Спутник его болезненно вздрогнул и поёжился, но промолчал. Проводник не прокладывал маршрут, он лишь выбирал из пучка тонких нитей, связывающих точки в пространстве, ту, по которой можно перейти поближе к нужному месту.
Они перешли сюда из анфилады просторных высоких помещений при входе в изящную белокаменную церковь. Человек, который придумал эту церковь и эту стройную изящную последовательность залов под арками, вдохнул в неё жизнь, оставил множество нежных серебристых нитей к другим церквушкам, рубленным ещё в начале века. Все эти годы церквушки горели, ветшали, память об их создателе истончалась, но здесь, в заброшенной и опустевшей его вотчине, паутинный путь был ещё прочен, ещё трепетал, живо и ясно посвёркивая в лунном луче.
- Далеко ещё? - переступив с ноги на ногу, тревожно окликнул спутник.
Проводник, зажмурившись, перебрал внутренним взором пучок серебряных паутинных нитей, истончавшихся в лунном свете. Спутнику надо было попасть в чинный златоглавый монастырь у медленной реки. Но ведущие в ту сторону нити были серы, ветхи и неупруги. Сгорело подворье архиепископа, которое долго и с любовью проектировал хозяин дома, где они сейчас стояли. И паутинка пути, ведущая к изящной домовой архиепископской церкви, истёрлась и порвалась. Разобрали ветхие деревянные клети некогда богатой купеческой усадьбы, где жили друзья архитектора, эта ниточка тоже давно истёрлась...
Но вот проводник нащупал едва заметную дорожку и дёрнулся, как сеттер, вставший на след. Паутинка вела в старый полуобрушенный подъезд домика с лепниной, двухэтажного особнячка усадьбы Ильинских, в низинке за городским парком, почти у самой воды. Ильинские не близки были хозяину дома, но паутинку с той стороны держала нехитрая округло-уютная лепнина. Старый мастер бригады каменщиков был архитектору близким приятелем. Не бог весть какая, связь, паутинка дёргалась и трепетала, но выбора не было, спутника ждали в монастыре. И проводник, вздохнув, покрепче ухватил его за руку и потянул в темень.
Выбрались из обрушенного подъезда, когда уж занимался рассвет. Дальше надо было пешком, и проводник довёл спутника до шатких деревянных ступеней, что спускались среди убогих домишек за кривыми штакетниками к строгим монастырским воротам.
Возвратясь к усадьбе Ильинских, проводник хотел было вернуться прежним путём, но не успел. Над раскрошенным кирпичом подъезда была натянута жёлто-черная лента, и угрюмый худой экскаваторщик уже примерялся ударить в разваленный угол тяжёлой уродливой шар-бабой. Паутинка, едва колеблющаяся в солнечном луче, тенькнула и пропала.
Проводник постоял ещё немного, глядя, как отлетает и крошится округлая лепнина барельефов, вытер лоб тыльной стороной ладони, с досадой плюнул в серую гипсовую пыль, развернулся спиной к развалинам усадьбы Ильинских и пошёл пешком.