Ламентация
Часть Третья. Сентябрь-октябрь 1996 года
Лег снова, проснулся в 8.20, опять заснул до 9.40. О, это уже поздно. Быстро собрался, поехал в Бурвеш.
Давно задумал пройти пешком по маршруту, описанному Р. Киплингом в его книжке для детей “Пак с холма Поок”. Со мной схема, приготовленная заранее...
Заезжаю сначала в деревню, захожу в церковь Св.Варфоломея. Думаю найти поминальную доску с именем Джона, сына Киплинга. Вместо этого нахожу чугунную плиту 13 века в память о некоем Дж. Коллинзе. Тут же краткое ее описание. Познакомившись с ним, я теперь знаю, почему в детской книжке Р. Киплинга “Награды и Феи” этот уголок церкви называется “Панама”. А вот не скажу, почему...
...На северной стене церкви (научился и я английской манере ориентировать даже домашнюю обстановку по частям света!) нахожу общую доску для погибших в двух мировых войнах обитателей Бурвеша. Среди них, пятый сверху во второй колонке, Киплинг Джон.
Неподалеку от церкви поминальный крест о шести гранях. На одной из них, обращенной на запад, под изображением меча, имя лейтенанта второго полка ирландской гвардии Джона Киплинга и дата гибели - 29 сентября 1915 года, в возрасте 18 лет... Здесь не говорится, что Джон Киплинг в битве под Лоос пропал без вести... Мне кажется, то, что сын остался не погребенным, без могилы, которой можно бы было поклониться, особенно мучило отца...
Мне хотелось было положить цветы к месту поминовения Джона Киплинга. Как бы воспринял это отец? Но о каком восприятии этого отцом можно говорить? Все же я не положил цветов...*)
Еду в усадьбу Киплинга, в третий уже раз захожу в дом. Там шум, оживление - приехало два автобуса школьников знакомиться с великим соотечественником... Все вокруг кишит детворой, опрятненькими, в форме, мальчиками и девочками...
Наскоро заглядываю в кабинет, в основной экспозиционный зал рядом. Сегодня меня интересует Джон, я уже знаю, где его фотография... Как и отец, он не по годам взросл, здесь ему дашь не восемнадцать, а все двадцать восемь.
Выхожу из дома. Предпринимаю несколько попыток выйти на тропу Пака. Начинаю было от церкви, но тут же бросаю эту попытку - слишком далеко церковь от этих мест. Пробую пробраться через ферму “Парк”, она, кажется, ближе всего.
Достаю свою самодельную схему на листочке бумаги, всячески показываю окружающим, что цели мои не грабительские, а познавательно-туристические. Впрочем, безлюдье. Промелькнул вроде какой-то старичок, но и его теперь не видно.
День между тем у господа бога сегодня удался чудесный. В долине реки тепло, солнечно, тихо. Благодать. Пересекаю речку. Собственно, это ручей. Но горделиво именуется рекой Дадвелл.
Прохожу всю ферму насквозь, до огромной кучи набитых мусором черных мешков и горы использованных автопокрышек. Все, дальше нет ходу. А жаль. Там, дальше Холм Поок с редкой грядой сосен на нем.
Захожу с другой стороны, со стороны фермы “Дадвелл”. Там навстречу мне выбегает собака с лаем и плохо скрытым намерением приступить, в случае необходимости, и к более прямым действиям в отношении моей нежелательной персоны. С достоинством ретируюсь, делая вид, что интересуюсь исключительно зарослями ежевики.
Около луга, где всегда пасутся два милых белых ослика, вижу перелаз для пешеходов, за ним беседку. Воспрещающих надписей нет. Перелезаю.
Оказалось, это беседка памяти дочери Р. Киплинга Эльзи, в замужестве Бэмбридж. Она родилась за сорок лет до смерти отца и умерла через сорок лет после его смерти (1896-1976). Бронзовый портрет, табличка.
В беседке по бокам - скамьи, в задней стене - дверь со щеколдой. Конечно, открываю ее. Передо мной заросли ежевики, ее обильные фиолетовые ягоды. Дверь упирается прямо в находящийся в двух шагах от нее скат из песчаника. Какой удивительный символ жизни - или смерти? Какая странная, но точно найденная строителем деталь - эта калитка, упирающаяся в стену...
Приподняв сиденье, бросаю под левую лавку, в левую ее сторону (это “сердечная сторона”) английский пенс. Странный жест. Пенсовик, брошенный в море памяти.
Лишь с четвертой попытки мне удалось выйти на след Пака. Для этого пришлось просить Серую Волчицу перенести меня на другую сторону долины, через речку и наверх, где я отыскал ворота в Парковый Лес.
По широкой грунтовой дороге, приспособленной для автомобилей и людей на лошадях, я прошел вглубь леса. Он стоит на гребне и сильно пострадал от урагана в октябре 1987 года. Повсюду видны пролысины, кое-где и бурелом.
Наталкиваюсь на предупредительную надпись - Лес Кумб, закрыт для посетителей. Сворачиваю направо и вот, наконец, я на Холме Поок, напротив фермы “Парк”.
...Какой вид передо мной... Вся троица Бурвеша: Burwash Common, Burwash Weald и, наконец, Burwash Proper. Деревня с церковью видны особенно хорошо. Под ними - усадьба “Бейтмен”, видна даже беседка памяти Эльзи Бембридж.
Я долго-долго смотрю на все это. Отсюда, наверное, смотрел на любимые им места и Редьярд. Как, между тем, наверное, различны, ни в чем не похожи наши мысли... А, может быть, нет?
Нахожу поблизости выводок подберезовиков и - чудо - удивительной крепости и чистоты белый гриб, скрытый в траве прямо посреди тропы... Срезаю широкую ножку. От волнения роняю его. Он падает с упругим звоном, ножка трескается, но загорелая головка по-прежнему держится крепко. Несу его в руке - деть некуда - и временами вдыхаю волшебный запах белого гриба, царя грибов.
Над долиной летают птицы. По-прежнему безлюдно. По двору фермы проходит человек в синих джинсах и красной рубашке. Ведь и шестьдесят лет назад все это так и смотрелось. Церковь, строения деревни, фермы, усадьба “Бейтмен”. И уж, конечно, таким же было это словно чуть припорошенное серым сентябрьское небо 1936 года, через несколько месяцев после смерти Р.Киплинга...
Я возвращаюсь со своими подберезовиками, с белым. Попадается еще один вроде белый, но какой-то непохожий. Огромный, вздувшийся, как омлет из десятка яиц. Но до меня его уже нашли другие, более проворные исследователи. Впрочем, это моховик. А в 70-х годах я не находил в Англии ни единого червивого гриба, независимо от величины и возраста...
Как же быстро испаряются дни отпуска, как горсть снега, брошенная на раскаленную печь. В этом смысле отпуск для меня - тяжелое испытание. В обычное, рабочее время, жизнь тратится на работу, как ей и положено, и вроде бы не так и заметно и жаль уходящего времени. А в отпуске недолгое время уходит на жизнь и ощущаешь всей кожей, воочию, как оно уходит...
Исполнил давнее намерение - посетил 25 сентября могилу А.Конан-Дойля. Вот уж сорок с лишним лет, как состоялась наша первая встреча. Еще школьником, очарованный таинственностью “Собаки Баскервиллей” я вскочил, помнится, на свой любимый велосипед (рижской фабрики “Саркана Звайгзне”, что значит “Красная Звезда”), умчался к мосту над железнодорожными путями под Лосинкой, остановился около столба электропередач, оперся о него ногой и, сидя в седле, с упоением вчитывался в волшебные страницы этой жутко-таинственной истории...
Деревушка Минстед в Новом Лесу, неподалеку от Саутгемптона. На кладбище, под ветвями дуба кельтский крест на простом надгробном камне-валуне, и надпись на нем:
Steel True
Blade Straight
Arthur Conan Doyle
Knight
Patriot, Physician & Man of Letters
22 May 1859 - 7 July 1930
and his beloved, his wife
Jean Conan Doyle
Reunited 27 June 1940
Надежен Подобно Стали
Прям Подобно Клинку
Артур Конан-Дойль
Рыцарь
Патриот, Врач и Литератор
22 мая 1859 - 7 июля 1930
и его любимая, его жена
Джин Конан-Дойль
Воссоединенные 27 июня 1940
А.Конан-Дойль жил неподалеку в Бигнелл Вуд, затем в Уиндлшеме, где умер и где был похоронен. После смерти жены прах его перенесли на кладбище в Минстеде, и здесь они теперь покоятся вместе.
Рядом чудесная приходская церковь Всех Святых, описанная в романе сэра Артура “Белое Братство”. Она так стара и почтенна, видела XIII век, а может, и более ранние времена... Внутри - сама оригинальность. Вместо одной кафедры для проповедей - сразу три, уступами, одна над другой. Вместо одной галереи для хоров - целых две, друг над другом... В довершение всего в церковке два нефа, они сходятся под прямым углом...
Долго я стоял возле могилы великого сочинителя, подарившего миру несравненного героя. Трогал рукою крест, камень. Ледяным холодом веяло от них. После смерти сына, погибшего, как и сын Р. Киплинга, на полях Великой Войны, сэр Артур погрузился в мистические изыскания, верил в существование фей...
Вечером опять был у своего любимого места, у изгороди. Два дуба как бы обрамляют сцену, откуда льется свет закатного солнца. Издалека видно, какое здесь светлое пятно среди темно-зеленого сумрака рододендронов. На сцене сейчас установлена декорация в виде сжатого поля. На заднем плане - лес, ферма. Вот-вот должны появиться свинарка и пастух. Вместо этого - диссонанс - высоко летящий крестик лайнера...
Как измучена, как придавлена моя душа... И так досадно, что отпуск мой ей, пожалуй, больше в тягость... Я уже приучил ее к жесткой дисциплине, а тут она, ко всему, еще и растеряна от непривычного для нее состояния, не знает, за что ей схватиться...
Поднял раму, выглянул в окно... Красота ночи поразила меня, будто в душу брызнули прохладной водой. Слева чуть не доросшая до полноты Луна, в правой стороне одинокий алмаз Сириуса... Небо чистое, голубое, прозрачное, с перистыми кое-где облаками. На лугу у замка куделью из овечьей шерсти уже улегся на ночь туман. И, кажется, измученная моя душа робко улыбнулась навстречу этому чуду...
26 сентября. Устроил грибную охоту в лесу Эшдаун. Сразу попал на такое грибное место! Но все, все сплошь переростки, прямо на тропе, и никто не собирает. Много подосиновиков, огромных, с тарелку. Попался и белый. Все заполонил высокий папоротник-орлик, пробраться почти невозможно. За ноги зло хватает ежевика. За руки и за туловище - какие-то бритвенной остроты колючие кусты. Видимо, ракитник.
Набрел на лесок, почти наш, русский. Березки, и под ними чисто, но и травы как-то нет... И наше, и не наше. Вышел из лесочка - открываются дали до самых Южных Холмов, едва различимых... Передо мной - дорога, поросшая вереском, обширные лиловые пустоши вереска... Небо невеселенькое, мокренькое, грустненькое, холодненькое...
27 сентября. Исполнил еще одну давнюю задумку - целый день, с утра до вечера, провел на взгорке напротив замка. Слушал английскую музыку (Банток, Бридж, Батеруорт), читал русского “Оракула”, собирал валежник, бродил по верхним полянам, опасливо заглянул к пчелам. Набрел на фундамент разрушенной кирпичной беседки. Сколько, должно быть, здесь промелькнуло романтических историй...
Умиленно наблюдал за кузнечиком, стрекозой, бело-голубое с золотом чудо неба над головой. Почему-то вспомнился Иван Алексеевич, “Темные Аллеи”... Подумалось - мне 57 лет, поздно... Или не поздно, если есть цель? За книгу задуманную браться здесь не хочу, знаю, что если возьмусь, все, пропал отпуск, будет такая работа, от которой не оторвешься, не спасешься...
Вечером ходил возле изгороди, вопреки нелюбви к фотографии сделал несколько снимков заката, красок солнца, неба, облаков... Любопытно, получится ли... Потом узнал - получилось, и неплохо...
Со мною увязалась собака, молодая овчарка... Она любит гулять поблизости, видимо, у нее потребность чувствовать себя при человеке, а значит, при деле. Пробовал бросать ей палку, немножко у нее получается...
Тому, кто в этой волшебной стране встает рано, природа приготовила удивительные зрелища...
30 сентября, половина шестого утра. На небе творится такое, что я поскорее выбираюсь на балкон с биноклем.
Да, здесь поработал гениальный режиссер-постановщик.
Передо мною - южный горизонт. Прямо посередине - прозрачная бабочка Ориона. Над нею слева нахожу своих Близнецов. В правой стороне - начинающая убывать Луна. Наплывающие облака создают вокруг нее рыжий искрящийся ореол. В левой стороне, чуть отступив от башни замка, синим пламенем горит Сириус... При увеличении он кажется сплетением сверкающих колючек...
С той стороны, слева, начинается растворение глубокой синевы неба. Проступают растянутые облака, становится видно, как они наплывают справа, с Атлантики. Сцена оживает. Быстро скользят, посверкивая разноцветными глазами, акульи туловища лайнеров. На западе остаются от них розовые пенные следы вспоротого до крови неба...
Тускнеет, исчезает мой любимец Орион. Скоро там остается одна-единственная звезда, совсем одна. Но она остается так долго... Одна упорная звезда стояла над Землею...
Их остается трое - звезда предо мною, Луна и Сириус, поднявшийся еще выше. Загадал, что дождусь, пока и он не растворится, но он не поддается этой игре, скрывается в начесах облаков...
Их становится все больше среди голубой воды неба. Все оно покрыто их золотой каракульчой. Вот уже и срединной звезды не стало...
Южный горизонт, там, где поле битвы под Гастингсом, весь с избытком набит великолепными полчищами жемчужно-серых, крепких как лошадиные спины, облаков. Они бесстрашно надвигаются на приходящее в ярость Солнце...
Подо мною, на беззвучной, неподвижной - как будто - темно-изумрудной поляне крутобокими комками расположились дубы, березы, вязы. Насупленные, покинутые понимавшими их скрытую сущность друидами, они терпеливо ждут своего часа...
Пока я набрасывал этот эскиз, серое нашествие заполонило, как и вчера, все небо. В ближних долинах поднимаются вкусные сизые дымки. Дальний, морской горизонт непроницаем... Солнце восходит слева, но День наступает справа. Так мне кажется... Природа все-таки, храм, а не мастерская... Слава богу...
Сентябрь
...Встречаются мне здесь некоторые типы, которых я называю сассекскими мужичками. Один встретился уже давно, на базаре, я у него купил картинку с зимородком, и двое вчера, в Рае. Один, в белом халате, заведовал временной стоянкой автомашин, второй повстречался в антикварной лавке, имея, по-видимому, какое-то отношение к ее хозяйке. В них есть крестьянская обстоятельность, прочность, сообщаемая близостью к земле, и, конечно, немалая доля хитринки...
4 октября
Как же плачевно деградировало английское телевидение. Три недели живу с четырьмя программами, за все время удалось посмотреть один фильм военного времени. Какой контраст с 70-ми годами, например, “The Golden Bowl” по роману Г. Джеймса, тонкие вещи с Гейл Ханникат, Хелен Миррен (рожденной Мироновой). Все сметено примитивнейшими “казаками-разбойниками” вперемешку с рекламой. Несколько раз включал телевизор, но напрасно, смотреть ничего, кроме разве, документальных фильмов, невозможно...
4 октября
Еще раз побывал в своей любимой церквушке в Пенхерсте. После праздника урожая там остались пышнобокие тыквы, узорные караваи. Вкусно пахнет хлебом. Церковка, честно служа людям, со спокойной совестью ждет зимы. И опять в ней ни души. Стоит чей-то скромный посошок. Светел настоенный на вечности воздух... В журнале для посетителей нашел и свою запись от 10 марта... Какой чужой кажется собственная рука, отделенная от тебя всего на полгода...
Исполнил еще одно свое давнее намерение. По дороге в Рай сделал остановку в Ньюэндене. И стоило того... Река Ротер отделяет здесь Кент от Восточного Сассекса. Она течет среди полей, на которых пасутся терпеливые овцы... На Ротер глядит и благоустроенная улочка (всего в Ньюэндене 170 жителей).
Церковь Св. Петра. Каменная купель XII века с узорами и мифическими животными. Я вошел вслед за служительницей. Быстро покончив с уборкой, она удалилась, попросив меня не забыть закрыть дверь, чтобы не залетали птицы. Почему бы в церковь не залетать птицам? Мне кажется, это самое для них место...
На маленьком кладбище солнечные часы с надписью - Amyddst ye flowrеs I tell ye houres: Среди цветов Я говорю тебе о часах.
Напротив - харчевня “Белый Олень”, около которой пристроилась совсем уже разрушившаяся сушильня для хмеля. Крыша вся прохудилась, но ветряк еще вращается.
По некоторым преданиям, в этих местах находились легендарная Андерида.
В понедельник, 7 октября, встав рано утром, я предпринял еще одно отложенное впрок путешествие на самое восточное побережье Англии. Миновав в темноте Эшфорд, в сумерках подъезжал к Кентербери, а там уж совсем развиднелось.
Введенный в заблуждение не очень толково составленным путеводителем, остановился в крохотной деревушке Сарре, полагая отыскать там кладбище с могилой поэта и художника Данте Габриэля Россетти (1828-1882). Сразу мне стало ясно, что тут какая-то ошибка. Деревенька была так мала, что даже и церкви в ней, а следовательно, и кладбища, не было.
Я все же упрямо обошел ее всю, вдоль и поперек. Ферма. Какое-то мелкое предприятие с угрожающе злыми собаками. Дом для престарелых. Новенькая вилла на очень неуютном месте. Трактир “Crown Inn”, в котором, по словам моего наивного путеводителя, любил гостевать “этот знаменитый хроникер XIX века Чарльз Диккенс”. Ну, ну...
Заехал в близлежащую деревеньку St Nicholas-at-Wade (Св.Николая-на-Броде), чтобы уж окончательно удостовериться в тщетности поисков могилы Д. Г. Россетти. Зашел в церковь Св. Николая, осмотрел кладбище. Сделал вывод, что умники-авторы путеводителя скорей всего имели в виду Кентербери, но упоминание о захоронении поэта вставили совсем в другое место...
Подосадовав на потерянное время, помчался дальше, остановившись на пять минут в Маргейте. Признаться, вид на узкий пролив, на восток от английских берегов, никогда не вызывал у меня прилива романтических эмоций. Узкая полоска воды, а дальше необъятная, необозримая туша земли вплоть до Тихого Океана...
Наконец, Бродстерс, цель моей поездки. Буквально название означает Широкая лестница, но это, конечно, искажение. Подлинное, исконное старосаксонское название - Bradstow, что значит - Широкое место (и жителей, соответственно, зовут Bradstonians). И действительно, здесь широкая бухта...
Неподалеку отсюда, в 449 году, высадились легендарные Хенгист и Хорса. Полторы тысячи лет назад здесь началась история Англии... Теперь там стоит, в память об этом событии, пригнанный датчанами в 1949 году многовесельный корабль “Хьюджин”...
Посещаю Холодный Дом, в котором в течение многих лет, до 1851 года, в летние сезоны жил Ч. Диккенс. Здесь он написал большую часть “Давида Копперфильда” и многое другое. Вот его крохотный кабинет в фонаре, с которого он мог видеть далеко в море чуть ли не вплоть до Гудвиновой отмели, этого страшного кладбища кораблей, одних известных жертв которого насчитываются десятки и сотни...
Прикасаюсь рукой к его столу, креслу... В чем магия, очарование навсегда покинувшей мир человеческой личности? Кто скажет это...
Смотрю на его портреты... Они поразительны... Необыкновенно красивое, одухотворенное лицо молодого человека, с густыми волнистыми прядями волос... Он пришел оттуда, где Байрон... И вот другое, совершенно неузнаваемое - длинные усы, борода, изможденное, морщинистое лицо... Старость, непосильный труд, страдание написаны на нем...
...Нет, он не был хроникером XIX века... Он был, конечно, романтиком, преобразившим для нас XIX век в характеры вроде бы совершенно достоверные, но все-таки, все-таки по существу мифические...
И еще... Он убил себя работой. Я думаю, именно так и было, он убил себя работой, умерев на 59 году жизни. Что заставляло его так работать - неустанно писать, издавать журнал, выступать с изматывающими лекциями? Необходимость обеспечить многочисленных детей (семерых сыновей и двух дочерей)? Или угрызения совести по поводу развода с женой и его любви к Элен Тернан?
Рядом его спальня, представляющая зрелище совершенно гротескное. Огромная кровать, притащенная из какой-то гостиницы (на ней якобы в разное время спали и Ч.Диккенс, и королева Виктория). Около кровати - две пары грубых башмаков, два ночных горшка... Вся, вся небольшая комнатка сплошь завалена, забросана, завешана какими-то белыми тряпками - салфетками, женскими платьями, черт-те знает чем, черт-те знает для чего надо было так уродовать эту временную обитель писателя...
Двор дома завален хламом - ржавые якоря, цепи, сгнившие лодки, строительные материалы и мусор... Мраморная статуя прелестной женщины вся развалилась, отвалился зад-кринолин, отвалились голова, руки...
В дом втиснуты еще два музея - кораблекрушений (жертвы Гудвиновой отмели) и контрабандистов. Западную, пристроенную позже часть дома, занимает его нынешний хозяин Чарлз Ид, принадлежащий к обществу увековечения памяти Ч. Диккенса. Он очень болен, домом-музеем занимается его жена, особа бледная и тоже болезненная. На лестницах повсюду - старые чучела животных с кусающими их белыми змеями... Брр... Поистине Холодный Дом...
Более приветливое местечко - Дом Диккенса в пяти минутах ходьбы от Холодного Дома. Здесь обитала Мэри Пирсон Стронг, с которой был знаком Ч. Диккенс и которая послужила прообразом для тетушки Бетси Тротвуд в “Давиде Копперфильде”. Вот и комната, обставленная точно так, как она описана в романе. Сейчас войдут тетушка Бетси и ее племянник Давид и мы увидим...
Невозможно не поразиться скрупулезной бережливости англичан. Я не говорю о других экспонатах - они все великолепны. Но меня просто очаровало присутствие двух канцелярских книг 30-х годов прошлого века, свидетельствующих о том, что некая Мэри Пирсон Стронг действительно платила причитающиеся с нее налоги за владение принадлежащим ей домом...
В верхних комнатах - предметы одежды, быта викторианской Англии и особенно Бродстерс. Женские платья в превосходном состоянии, с фижмами, оборками, казалось, еще хранящие запах той плоти, которую они когда-то - так давно - обнимали собою...
Внизу, в крохотной комнатушке, болтали обо все на свете две седенькие кумушки, присматривающие за музеем. Я был в нем один, пришедшая вместе со мной группка, человека три-четыре, быстро прошлась по комнатам и исчезла в более притягательных местах, коих в Бродстерс предостаточно. Между прочим, здесь продают вкуснейшие яблочные пироги, прямо из печки, я их отведал дважды.
С немалым трудом, сделав изрядный крюк и преодолев сужение дороги, добираюсь до Бишопсбурна. Крохотная деревенька к югу от Кентербери. Здесь с 1919 до своей смерти в 1924 году жил Дж. Конрад. Церковь, не показавшаяся мне чем-либо примечательной. Зато кладбище выходит прямо в поля, будучи чуть приподнято над ними, наподобие террасы...
Стадо коров, разбредшихся по лугу... Сизоватые дали склоняющегося к закату дня... Да, просторно взгляду, но не так просторно, как в Сассексе, и уж совсем нет тех морских неоглядных просторов, которыми веет от романтики Дж. Конрада... Что он здесь нашел? Или ничего лучше не было?
На поля смотрит большое каменное строение, в котором, видимо, и жил писатель. Ныне здесь обитает настоятель церкви. И весьма благополучно обитает. Обойдя церковь с северной стороны, я увидел немалый бассейн, заботливо укрытый на зиму зеленым брезентом. Все вокруг было чисто, аккуратно, ухожено...
Проделав извилистый путь по дорогам Кента, выехал на Ромнейские болота, проехал Эпплдор. Мог бы и в другом месте остановиться, но я уж загадал, что должен на прощанье побывать в Эпплдоре. Небо надо мной светилось голубым и белым. С трудом найдя место для стоянки, я вышел из машины. Было шесть часов вечера. Я застал встречу солнца с горизонтом, последний выплеск червонного золота...
Вернувшись в Замок, совсем уже в поздних сумерках я прошел на вересковую пустошь... Поискал среди березняка грибов, но там ничего не было. Услышал приближающееся со стороны Флимвелла, с запада, курлыканье, поднял голову...
Впервые так близко видел я стаю летящих гусей. Они летели низко, на юг, спасаясь от голода и смерти. Успел пересчитать, их было восемнадцать, вожак летел спереди, чуть справа, отдельно от остальной цепочки... Зачем они курлыкали? Прощались с Англией?
Так быстро смеркалось, серело, холодело вокруг...
Во вторник, 8 октября, я побывал в Кроуборо, расположенном на дороге А26 из Лондона в Истбурн. Здесь в поместье Уиндлшем с 1907 до своей смерти в 1930 году жил сэр Артур Конан-Дойль. Я нашел этот дом. Он стоит как раз на пересечении Sheep Plain, Hurtis Hill и Highbroom Road. Сейчас здесь дом для престарелых, о чем свидетельствует вывеска: Windlesham Manor. Caring for the Elderly. Tel. 01892 652470. E.S.C.C.Reg. На доме имеется круглый голубой медальон в память о знаменитом писателе.
Я обошел дом. Он огромен. Его боковые стороны так же широки, как и немалый фасад. Старушка в голубых буклях с беспокойством наблюдала в окно за моими непонятными изысканиями. Я сфотографировал дом, чем, видимо, привел ее в полный ужас, и удалился в близлежащий лесок по Хайбрум Роуд.
С левой стороны располагались виллы: Gorselands, Little Gorselands, Brackendene, Tall Trees, Hunter’s Cranny... В березовом лесочке, среди заполонившего все папоротника-орлика я увидел несколько пятен темного старого золота... Это были несравненные подосиновики, два из них стояли, один упал, подточенный улиткой. Навстречу мне шла дама с собакой... Я спустился дальше вниз по дороге, где строилась еще одна великолепная вилла...
Долго еще я бродил по зарослям. Встретил любителей игры в гольф, причесывающих граблями и без того вылизанные лужайки. На память об этих местах, где бродил создатель Шерлока Холмса и чудесных историй о нем, я вырезал палку. Грибов мне больше не попалось, хотя места казались подходящими для этого...
В этот же день я был в Сент-Ленардсе, пригороде Гастингса. Здесь в созданном Бертоном в 1828-1830 гг. парке жил, гостя у своего брата, автор “Копей царя Соломона” и многих других приключенческих романов Райдер Хаггард.
Мне сразу удалось найти нужное место. Вот она, Северная Лоджия, представляющая собой одновременно и арочные ворота в парк. На голубом медальоне надпись:
Burton’s St Leonard Society
Sir
Henry Rider
Haggard
Author
Lived here
1918-1923
North Lodge
Сент-Ленардское Общество Памяти Бертона
Сэр
Генри Райдер
Хаггард
Писатель
Жил здесь
в 1918 - 1923 гг.
Северная Лоджия
Лоджия на вид невелика, но вид обманчив. Пройдя под аркой, вы увидите, сколь она вместительна. Интересно, где обитал Р .Хаггард? Не в этой ли комнате над самой аркой? Теперь тут без конца снуют машины, а тогда, наверное, было тихо, уютно, покойно...
Рядом - самая современная обитель для престарелых, напротив ее - церковь Иоанна Евангелиста. Она необычна - из красного кирпича, отчего колокольня похожа на водонапорную башню. Я обошел ее, но все двери оказались закрыты, как и у почти всех церквей в городах, в отличие от сельской местности. Там остерегаются птиц, а здесь — людей...
Спустился в знаменитые сады Сент-Ленардса. Таинственный дом с часами. В самом низу - здание масонской ложи. Видно море, за которым - Франция. В центре - пруд. Много огромных магнолий с толстыми маслянистыми листьями. Под ними темно и сыро. На скамейке сидели несколько мужчин из рабочего сословия. Цветы повядшие, их мало. Здесь был овраг, конечно. Мокро, серовато. Впечатление не искусно и наспех замаскированного кладбища...
...В один из последних дней отпуска прошел к излюбленному месту, у изгороди... День с утра был дождливый, но к вечеру развиднелось, появилось солнце. Было это 9 октября... В проеме между дубами горели две раскаленные полоски облаков... Через несколько минут от них остались серые, рваные лохмотья...
Прощай, прощай Англия... Да только ли Англия...
Куда ты делась, Жизнь Моя...
Сентябрь-октябрь 1996 года.
Сикокс Хит, Восточный Сассекс