Головченко Н.Н. «В их руках соединились пряслице и нож», или некоторые вопросы культовой интерпретации пряслиц населения Верхнего Приобья эпохи раннего железа // Вестник Томского государственного университета. История. 2016. № 3 (41). С. 100-105.
Целью работы является аналитическое осмысление пряслиц населения Верхнеобского бассейна эпохи раннего железа. Данная категория находок, будучи одной из самых многочисленных, неоднократно привлекала к себе внимание исследователей, однако в их изучении до сих пор имеется ряд неразрешенных вопросов. Анализ материалов позволил пролить свет на некоторые особенности ритуалов погребального обряда древнего населения Верхнего Приобья. Автор приходит к выводу о том, что пряслица в рамках погребальных ритуалов верхнеобского населения эпохи железа играли роль культового орудия, семантически связанного с одеждой погребенного, солярной символикой. Также на основе широкой источниковой базы в работе рассматриваются вопросы, связанные с интерпретацией пряслиц и технологий их использования. Отдельное внимание уделяется семантике шерстяной одежды и пряслица в среде населения Верхнеобского бассейна эпохи раннего железа.
Ключевые слова: Верхнее Приобье; эпоха раннего железа; пряслица; семантика; погребальный обряд.
Изучение археологических памятников Алтая является одной из актуальнейших задач современной археологической науки не только потому, что данный регион ориентирован на рекреационное экономическое развитие, но и в силу чисто научного интереса, определяемого его древним прошлым. К числу наиболее ярких древних культур Алтая и Верхнего Приобья относится большереченская культурно-историческая общность, оставившая для нас богатое культурное наследие. Большереченские памятники (поселения, грунтовые и курганные могильники) сохранили замечательные шедевры скифо-сакского искусства, поделки из золота, оружие и украшения. Однако, как это иногда бывает в археологии, больший интерес, чем изделия из золота, подчас представляют совершенно обыденные бытовые орудия. К числу таких находок, несомненно, относятся пряслица. Пряслица – одна из самых распространенных категорий находок в погребальных памятниках эпохи раннего железа Верхнеобского бассейна. В археологической литературе подробно освящены типологические и культурно-хронологические характеристики пряслиц. Однако вопросы, связанные с их культурно-исторической интерпретацией, по-прежнему остаются дискуссионными [1]. К примеру, В.Д. Викторова и О.В. Непомнящая связывают солярный орнамент пряслиц с ритуалами, сопутствующими металлургическому производству, подсечно-огневому земледелию и военным действиям, а в технико-технологическом отношении считают пряслица маховичками, служащими для добывания огня [2]. Схожих выводов в своих работах придерживаются Г.В. Бельтикова и Ю.Б. Сериков [3–6]. Определенную календарную символику в орнаменте пряслиц видят Л.И. Ашихмина и В.Д. Викторова [7, 8]. В.В. Отрощенко считает, что пряслица могли служить миниатюрными моделями священного мирового дерева [9].
А.В. Епимахов и Н.А. Берсенева допускают возможность использования пряслиц в качестве деталей детской игрушки – юлы [10]. А о пряслицах как орудиях ткацкого производства и элементе сопутствующих ему ритуалов говорят Б.А. Рыбаков, Т.Н. Троицкая, А.П. Бородовский, А.Н. Телегин, Я.В. Фролов, И.Ю. Чикунова, О.А. Печурина и др. [11–22]. Последней трактовки придерживаемся и мы. В нашем случае пряслица рассматриваются как приспособления для утяжеления ручного веретена при изготовлении нитей, играющие роль своеобразного грузика. Очевидно, что в таком случае сопутствующим пряслицу орудием должно быть веретено, однако среди археологических находок на памятниках Верхнего Приобья эпохи раннего железа нам неизвестно ни одной такой находки. Конечно, примитивное веретено могло быть изготовлено из дерева, и в климатических условиях Верхнего Приобья, даже в случае попадания в погребальные комплексы, оно бы не сохранилось. Кроме того, технологическая интерпретация пряслиц не разрешает проблему функциональности данных орудий в контексте погребальной обрядности населения Верхнеобского бассейна эпохи раннего железа. Между тем разрешение данного вопроса способно, на наш взгляд, пролить свет на некоторые особенности погребального обряда и культовой многофункциональности орудий ткацкого ремесла. Несмотря на наличие ряда статей, посвященных пряслицам Верхнего Приобья, многие вопросы их изучения по-прежнему остаются не рассмотренными. Так, в работе А.Н. Телегина пряслица рассмотрены в качестве культурно-диагностического признака памятников большереченской культурно-исторической общности (каменская, староалейская, большереченская) [14]. Я.В. Фролов полемизирует с А.Н. Телегиным о культурной принадлежности отдельных находок с памятника Ближние Елбаны, относя их к староалейской культуре на основании сегментного орнамента пряслиц [15, 17]. Примечательно, что Я.В. Фролов указывает на необходимость создания классификационо-типологической схемы пряслиц Верхнего Приобья, но не предлагает ее на обсуждение в готовом виде. Между тем в качестве основного типологического признака пряслиц Я.В. Фролов предлагает использовать их орнамент. Нам представляется, что такой подход нефункционален в силу неизбежного разрастания таксономических рядов типологии, основанной на таком критерии, как орнамент. Кроме того, все виды орнамента пряслиц (секторальный, радиальный, точечный и другие) лежат в рамках одного общего индоевропейского концепта солярной символики [4– 6, 11, 23]. Более работоспособной мы, вслед за А.П. Бородовским и И.Ю. Чикуновой, считаем типологию пряслиц, основанную на технологических особенностях их использования (способ насада на веретено) 1 [19, 22, 24]. Примечательно, что аналогичной концепции придерживаются этнографы. Так, к примеру, Н.И. Лебедева, говоря о сучении нити восточными славянами в XIX – XX вв., осуществляет типологическое разделение пряслиц на верховые и низовые [25. C. 462]. Таким образом, всю совокупность пряслиц на высшем таксономическом уровне можно разделить на пряслица, насаживающиеся на верхнюю и нижнюю части веретена. И лишь уровень вида пряслиц может определяться орнаментом на изделии. Такой подход, по нашему мнению, позволит использовать пряслица не просто как культурно-диагностический признак на основе орнамента (который, как мы уже отметили, архитипичен), но как технологически диагностирующий маркер. Применение предложенной теоретической выкладки показывает, что население Верхнего Приобья эпохи раннего железа использовало оба типа изделий различных сечений повсеместно, т.е. с одинаковым успехом применялись обе технологии, так же как варьирующийся орнамент. Рассмотренные выше вопросы типологии и классификации исконно важны в археологической науке, однако относительно пряслиц населения Верхнего Приобья эпохи раннего железа они могут быть отнесены уже к вопросам дискуссионной казуистики. Наиболее важной проблемой в изучении пряслиц нам представляется их историко-культурная интерпретация, и в частности ответ на вопрос: «Почему пряслица являются культурно-историческим маркером погребальных памятников Верхнего Приобья скифского времени?». В работах, посвященных погребальному обряду населения Верхнего Приобья эпохи железа, пряслица рассматриваются статистически, описывается контекст их находок, но нет реконструкций обрядовых погребальных практик, в соответствии с которыми пряслица попадают в погребения [14–17]. Нам представляется, что о роли пряслиц в погребальном ритуале можно говорить с трех позиций. Во-первых, пряслице как профессиональный маркер погребенного. Во-вторых, пряслице как объект заупокойного культа. И, в-третьих, пряслице как объект погребального ритуала. Рассмотрим все варианты по порядку. Пряслица встречаются в эпохи неолита, бронзы и железа на широкой территории в среде различных археологических и этнографических культур [25. C. 462]. Сырьевая основа пряслиц весьма обширна и представлена керамикой, металлами, камнем, костью, рогом, розовым шифером, тальком и др. 2 Однако орнаментальные традиции их оформления не слишком отличаются друг от друга, при глубоком их рассмотрении семантика пряслиц прочно связывается с солярной символикой и циклом кругового движения. На последнее весьма красноречиво указывает Б.А. Рыбаков: «Чем старше этнографические прялки, тем полнее в их орнаменте господствует солярная тема, являясь порой единственным сюжетом узора» [11. C. 154].
Принципиально отметить, что подобное господство солнечной тематики характерно не только для русских прялок и пряслиц, но и для пряслиц вообще. К примеру, сербские пряслица иной раз совершенно не отличимы от северорусских и имеют общие черты с уральскими и верхнеобскими эпохи палеометалла как в общем контуре, так и в композиции солярных знаков, хотя между ними лежат гигантские пространства и временной разрыв, и ни о каком взаимовлиянии, разумеется, не может быть и речи. Причина этого явления, видимо, кроется в том, что человечество издавна научилось прясть волокнистые растения и шерсть. Древние рыболовы ловили рыбу сетями, сделанными из нитей; охотники тенетами ловили птиц. Вероятно, пряслице и веретено уже тогда стали незаменимыми орудиями труда; женщины-пряхи не только изготавливали одежду, но и участвовали в важнейшем деле добывания пропитания. Возможно, тогда длинные нити стали иносказательным обозначением человеческой жизни – «нить жизни»3 , и в силу этой семантической связи орудия, служащие для их создания, оказались связанными с погребальными обрядами, в том числе и населения Верхнего Приобья эпохи раннего железа. Интерпретация пряслиц как профессионального маркера погребенных объективно затруднена в силу массовости их находок, не позволяющей отнести большую часть ингумированых в некрополях Верхнего Приобья скифского времени женщин к категории прях или ткачих. Косвенным подтверждением несостоятельности данной гипотезы является обнаружение пряслиц в погребениях умерших разного пола и возраста4 . Пряслице как объект заупокойного культа может быть интерпретировано как орудие, необходимое погребенному в загробном мире, например для кручения нитей и, возможно, изготовления новой одежды или использования в качестве оберега. В этом же контексте пряслица могут трактоваться и как раковины каури [29], в роли своеобразного эквивалента товарообмена (денег). Однако описанная гипотеза нуждается в дополнительном обосновании, которого в нашем распоряжении нет. Известно, что погребальный ритуал состоит из комплекса автономных ритуалов, отличающихся семантическим единством и преследующий единую цель – обеспечить умершему «правильный» переход из области жизни в пространство посмертного существования [28]. Исходя из вышесказанного, можно предположить, что пряслица в контексте погребального обряда населения Верхнего Приобья эпохи раннего железа участвовали в отправлении отдельных неизвестных нам обрядов перехода [31]. К примеру, они могли переворачиваться орнаментом книзу или участвовать в обряде символического разрезания нити. В пользу существования обряда символического разрезания нити (или схожего с ним) в рамках погребального ритуала скифского населения Верхнего Приобья косвенным образом свидетельствует совместное обнаружение пряслиц и ножей. Пряслице и нож – устойчивое сочетание в предметном комплексе погребений умерших обоих полов верхнеобского региона эпохи железа. Вполне возможно, что с этими орудиями совершались некие действия, необычные для их повседневной функциональной нагрузки, связанные с изменением их состояния, с переходом в игровое пространство ритуала [32]. Исходя из изложенного, мы можем прийти к заключению о существовании определенного мифоэпического и обрядового индоевропейского концепта (архетипа), тесно связанного с прядением и погребальными ритуалами [33]. Этот концепт фиксируется в ряде культур, но наиболее четко обозначен в среде индоевропейцев, даже на уровне мифических персонажей, одновременно связанных с плетением и смертью. К примеру, в Ригведах упоминается о Марутах – сыновьях Рудры, в руках которых по тексту источника «соединились пряслице и нож» [34. C. 211; 35]. Маруты – молодые юноши в золотых одеждах, воины, сражающиеся на стороне Индры или против него, соотносятся с силами бури и ветра, сеющими смерть. Вероятно, в более позднее время среди индоевропейских народов мотив прядения, связанный с мужскими персонажами, отошел на второй план, а женский мотив получил самое широкое распространение. Возможно, и в среде населения Верхнего Приобья эпохи раннего железа существовали схожие мифоэпические образы, которые вплетались в канву их повседневной и культовой жизни и остались запечатленными для исследователей лишь в вещественных источниках – пряслицах, ножах и текстиле. Одежда, в которой хоронило своих умерших население Верхнеобского бассейна эпохи железа, изготавливалась из шерстяных нитей [36, 37]. Таким образом, создавался определенный мифоэпический контекст между образами овцы (козла), шерсти, веретена и пряслица, сучения нити, кройки и шитья одежды, ее ношения и помещения в погребальный комплекс, основанный на солярной символике, представлениях о фарне погребенных [38].
Исследование проведено за счет гранта Российского научного фонда (14–50–00036) «Мультидисциплинарные исследования в археологии и этнографии Северной и Центральной Азии».
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Специальных исследований по трасологии верхнеобских пряслиц нам неизвестно, однако, скорее всего, результаты подобных работ окажутся тождественными выводам Н.А. Берсеневой и А.Г. Берсенева [26].
2 На памятниках Верхнего Приобья обнаруживаются пряслица, изготовленные из керамики, металла, камня, кости и рога.
3 К примеру, нить и полотно по словарю Н.И. Толстого трактуются как конечный продукт тканья, символизирующий дорогу, путь, в том числе жизненный путь человека [27. C. 150]. А прядение – один из наиболее регламентированных видов домашней хозяйственной деятельности, преимущественно женской; в символическом смысле универсальная модель создания жизни, в том числе человеческой [28. C. 321]. Прядением занимаются многие мифические женские существа (кикиморы, шутихи, русалки, богиньки, Лорелея и др.).
4 Пряслица наиболее характерны для женских погребальных комплексов Верхнего Приобья эпохи раннего железа, они встречаются в каждом третьем-четвертом захоронении [15, 17]. Однако вместе с тем они встречаются в мужских и детских погребениях [13. C. 118]. Отдельное исследование, посвященное гендерной специфике пряслиц Среднего Прииртышья, было осуществлено Н.А. Берсеневой; аналогичные работы по Верхнему Приобью нам неизвестны [30].
ЛИТЕРАТУРА
1. Берсенева Н.А., Берсенев А.Г. К проблеме функционального определения артефактов: керамические пряслица саргатской культуры // VI Исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск : Омский гос. ун-т, 2004. С. 202–204.
2. Викторова В.Д., Непомнящая О.В. «Пряслица» с памятника иткульского металлургического очага // Пятые Берсовские чтения. Екатеринбург : Изд-во КВАДРАТ, 2006. С. 130–143.
3. Бельтикова Г.В. Памятник металлургии на острове Малый Вишневый // Материальная культура древнего населения Урала и Западной Сибири. Свердловск : УрГУ, 1988. С. 103–117.
4. Сериков Ю.Б. К вопросу о сакральном и функциональном назначении так называемых пряслиц // XIII Уральское археологическое совещание : тез. докл. Уфа : Вост. ун-т, 1996. Ч. 2. С. 34–36.
5. Сериков Ю.Б. К вопросу о сакральном и функциональном назначении так называемых пряслиц // Археология Урала и Западной Сибири. Екатеринбург : УрГУ, 2005. С. 93–101.
6. Сериков Ю.Б. К вопросу о сакральных свойствах талька // Челябинский гуманитарий. История. 2011. № 4 (17). С. 117–130.
7. Ашихмина Л.И. Реконструкция представлений о мировом дереве у населения Северного Приуралья в эпоху бронзы и раннего железа // Серия препринтов «Научные доклады». Сыктывкар : Коми научный центр УрО РАН, 1992. Вып. 298. 32 с.
8. Викторова В.Д. Пряслица в мифо-ритуальной практике народов Урала в раннем железном веке // Международное (XVI Уральское) археологическое совещание : материалы междунар. науч. конф. Пермь : ПГУ, 2003. С. 194–197.
9. Отрощенко В.В. О функции колесовидных дисков эпохи поздней бронзы // Проблемы первобытной археологии Евразии (к 75-летию А.А. Формозова). М. : ИА РАН, 2004. С. 224–227.
10. Епимахов А.В. Берсенева Н.А. Homo ludens бронзового века Южного Урала (игры и игрушки) // Вестник Кемеровского государственного университета. 2015. Т. 6, № 2 (62). С. 24–28.
11. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М. : Наука, 1980. 196 с.
12. Понырко В. Прядение в первом тысячелетии до н.э. по материалам лесостепного Приобья // Проблемы археологии Сибири и Дальнего Востока. Иркутск, 1985. С. 34–35.
13. Троицкая Т.Н., Бородовский А.П. Большереченская культура лесостепного Приобья. Новосибирск : Наука, 1994. 184 с.
14. Телегин А.Н. Опыт использования пряслиц в качестве культурно-диагностирующего источника (по материалам эпохи раннего железа) // Вопросы археологии и истории Южной Сибири. Барнаул, 1999. С. 140–148.
15. Фролов Я.В. О пряслицах раннего железного века Верхнего Приобья как культурно-диагностирующем признаке // Актуальные вопросы истории Сибири. Барнаул, 2000. С. 75–82.
16. Фролов Я.В. Погребальный обряд населения Барнаульского Приобья в VI в. до н.э. – II в. н.э. (по данным грунтовых могильников). Барнаул : АЗБУКА, 2008. 479 с.
17. Фролов Я.В. Пряслица из погребальных комплексов раннего железного века Барнаульского Приобья // Междисциплинарное изучение археологии Западной Сибири и Алтая. Барнаул : АЗБУКА, 2014. Вып. 1. С. 109–110.
18. Чемякина М.А., Мыльникова Л.Н. К вопросу о прядении у саргатцев (по материалам поселенческого комплекса Омь-1) // Археология вчера, сегодня, завтра. Новосибирск, 1995. С. 52–63.
19. Чикунова И.Ю. Пряслица Рафайловского селища как источник по изучению прядения саргатцев // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2004. № 4. Тюмень : ИПОС СО РАН. С. 119–127.
20. Печурина О.А. У истоков прядения и ткачества: нить, веретено и пряслице // Дизайн. Материалы. Технология. 2013. № 3 (28). С. 87–92.
21. Печурина О.А. Нить, катушка, веретено и пряслице (происхождение) // Дизайн. Материалы. Технология. Серия 3: Экономические, гуманитарные и общественные науки. 2013. № 1. С. 51–60.
22. Бородовский А.П., Бородовская А.П. Археологические памятники долины Нижней Катуни в эпоху палеометалла. Новосибирск : Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2013. 220 с.
23. Котов В.Г. Семантика пряслиц ананьинской культуры // Международное (XVI Уральское) археологическое совещание : материалы междунар. конф. Пермь : ПГУ, 2003. С. 201–202.
24. Бородовский А.П. Предметы примитивного прядения как индикатор этнотерриториальных границ горного Алтая в эпоху раннего железа // Аборигены Сибири: Проблемы изучения исчезнувших языков и культур. Новосибирск : ИАЭТ СО РАН, 1995. Т. II. С. 9–12.
25. Лебедева Н.И. Прядение и ткачество восточных славян в XIX–XX вв. // Восточнославянский этнографический сборник. М. : Труды Института этнографии РАН. Новая серия, 1956. Т. 31. С. 461–540.
26. Берсенева Н.А., Берсенев А.Г. Трасологические аспекты изучения керамических пряслиц // Северный Археологический Конгресс : тез. докл. Екатеринбург : Академкнига, 2002. С. 221–222.
27. Толстой Н.И. Славянские древности: этнолингвистический словарь : в 5 т. М. : Ин-т славяноведения РАН, 2004. Т. 3. 704 с.
28. Толстой Н.И. Славянские древности: этнолингвистический словарь : в 5 т. М. : Ин-т славяноведения РАН, 2009. Т. 4. 656 с.
29. Головченко Н.Н. Раковины каури как элемент поясной фурнитуры населения верхнеобского бассейна эпохи раннего железа // Полевые исследования в Прииртышье, Верхнем Приобье и на Алтае : материалы X Междунар. науч.-практ. конф. Барнаул : АлтГПУ, 2015. С. 33–37.
30. Берсенева Н.А. Пряслица и проблема гендера в саргатских погребениях (по материалам Среднего Прииртышья) // VI Исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Омск : Омский гос. ун-т, 2004. С. 198–201.
31. Геннеп А. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. М. : Восточ. лит., 1999. 2002 с.
32. Хейзинга Й. Homo Ludens. Статьи по истории культуры / пер., сост. и вступ. ст. Д.В. Сильвестрова ; коммент. Д.Э. Харитоновича. М. : Прогресс-Традиция, 1997. 416 с.
33. Юнг К.Г. Архетип и символ. М. : Ренессанс, 1991. 85 с.
34. Ригведа. Мандалы V–VIII / отв. ред. П.А. Гринцер. М. : Наука, 1989. 754 с.
35. Головченко Н.Н. Поиск параллелей предметному комплексу одежды населения Верхнего Приобья эпохи раннего железа в гимнах Ригведы // Вестник Томского государственного университета. История. 2015. № 1 (33). С. 111–115.
36. Головченко Н.Н. Результаты предварительного технико-технологического анализа образцов ткани из некрополя Новотроицкое-1 (Верхнее Приобье) // Вестник Новосибирского государственного университета. Новосибирск, 2015. Т. 14, № 7. С. 30–38.
37. Головченко Н.Н. Реконструкция одного из вариантов погребального костюма населения Верхнеобского бассейна эпохи раннего железа (по материалам коллекции памятника Новотроицкое-1) // Вестник Алтайского государственного педагогического университета: музееведение и сохранение историко-культурного наследия. Барнаул : АлтГПУ, 2015. С. 64–68.
38. Бородовский А.П. Фарн скифского времени в Сибири и особенности изображения рога // Археология, этнография и антропология Евразии. 2004. № 4. С. 135–140.
"IN THEIR HANDS JOINED SPINDLES AND A KNIFE" OR SOME OF THE QUESTIONS OF INTERPRETATION OF THE CULT SPINDLES POPULATION UPPER OB EARLY IRON AGE.
Keywords: Upper Ob; the Early Iron Age; spindles; semantics; funeral rites.
Spindles – one of the most common categories of finds in the burial monuments of the Early Iron Age in Verhneobskogo pool. In the archaeological literature discussed in detail typological, cultural and chronological characteristics of the spindles. However, issues related to their cultural and historical interpretation, remain controversial. So consider one of their devices to ignite the fire, other toys and cult objects or instruments of weaving. Despite the presence of a number of articles devoted to the spindles of the Upper Ob questions of typology and semantics are not considered. The most important problem in the study of spindles seems to us their historical and cultural interpretation, and in particular the response to the question: "Why spindles are cultural and historical marker funeral monuments of the Upper Ob Scythian time?". The works devoted to the funeral rites of the population of the Upper Ob in the Early Iron Age spindles considered statistically, describes the context of their findings, but there is no reconstruction of ritual burial practices, according to which the spindles fall into the burial. We believe that the role of the spindles in the funeral ritual, you can talk to three positions. The first spindles as a professional marker buried. Secondly, spindles as an object of the funeral cult. And thirdly, spindles as an object of the funeral ritual. It is known that the funeral ritual consisting of a set of autonomous ritual differing semantic unity and pursue a common goal – to ensure the deceased a «correct» the transition from the field of life in the space of existence after death. Based on the foregoing, it can be assumed that the spindles in the context of the funeral rites of the population of the Upper Ob Early Iron Age and to participate in certain rites of passage unknown to us. For example, they can turn down an ornament or to participate in the ritual of the symbolic cutting of the thread. Based on the above, we can come to a conclusion about the existence of a certain ritual mythoephic and IndoEuropean concept (archetype) is closely associated with the spinning and funerary rituals.