В декабре 1980 года из Нью-Йорка пришло сообщение о том, что Джон Леннон после пятилетнего молчания готовит новый диск — «Двойная фантазия». Ведущие фирмы грамзаписи начали борьбу за право выпустить этот альбом патриарха рок-музыки. Тогда я сказал себе: «Леннон сейчас все равно, что Вольтер в последний год жизни, — что ни напишет, все будет принято и признано гениальным».
ГДЕ ПОХОРОНЕН ДЖОН ЛЕННОН?
Мысль изреченная есть ложь. Увы, на этот раз все сказанное оказалось правдой, особенно относительно последнего года жизни. 9 декабря Джон Леннон был смертельно ранен у входа в парадную особняка «Дакота», где он жил в Нью-Йорке, и скончался в госпитале от потери крови.
15 января 1993 года, когда я впервые прилетел в Америку, первое, что сделал после бессонного десятичасового перелета — отправился на Семьдесят вторую улицу в район Центрального парка, к месту убийства Леннона. Не то чтобы меня мучило какое-то чувство вины за нелепый дифирамб еще живому лидеру легендарной четверки, но было что-то такое, что заставляло пойти прежде всего туда, где погиб человек, с именем которого росло, мужало, формировалось целое поколение, к которому и я принадлежал.
Возле «Дакоты» спрашиваю торговца сандвичами:
— Скажите, где был убит Джон Леннон?
Видимо, этот вопрос он слышал тысячу раз и расположился со своей тележкой возле «Дакоты» неслучайно. Бойкое место. Торговля идет хорошо.
— Вот, прямо здесь, — указал он на парадную.
Рядом с «Дакотой» находятся «Земляничные поляны». Вдова покойного Йоко Оно купила у города небольшой участок Центрального парка и устроила здесь мемориал Леннона. Тут растут деревья, присланные из самых дальних уголков света. Есть и русская береза. На пригорке, покрытом асфальтом, очерчен круг, напоминающий солнце. В круге надпись — Imagine. «Имэджин» — это название сольного альбома, который может служить эпиграфом ко всему, что сделал Леннон. Приходит группа японцев. Толкаются, все хотят встать в магический круг, чтобы сфотографироваться. Так же быстро уходят. На скамейке сидит какой-то американец скандинавского типа. Со светлыми волосами и голубыми глазами. Рядом с ним магнитофон. Божественная музыка Леннона плывет над «Земляничными полянами». Американец достает из сумки сандвичи и начинает есть...
«Земляничные поляны» — мемориальный комплекс, но не место последнего упокоения. Сколько я ни пытался узнать в Америке, никто не мог мне сказать, где же похоронен Леннон. Ни мои коллеги из Колумбийского университета, ни аспиранты, ни студенты. Вопрос этот я задавал и совершенно незнакомым людям. Вообще американцы очень общительны и открыты. Всегда готовы прийти на помощь, если ты в ней нуждаешься. Но мой вопрос: «Где похоронен Джон Леннон?» — всех озадачивал. А меня это незнание озадачивало еще сильнее.
Два месяца спустя я снова пришел к «Дакоте» и на «Земляничных полянах» увидел все того же американца скандинавского типа. На той же скамейке, с магнитофоном. Он слушал Леннона и ел сандвичи. «Неужели он бывает здесь каждый день?» Я подумал: может, стоит его спросить о могиле, он-то наверняка знает. Но я не решился. Что-то меня остановило. Он слушал музыку, жевал сандвичи, и никто другой в этот момент ему не был нужен. Может, мне и самому было неловко обнаружить, что я не знаю, где похоронен Леннон...
Когда я вернулся в Россию, выяснил: никто не знает, где находится могила Джона Леннона и есть ли она вообще. Никто, кроме Йоко Оно. После того как тело Леннона кремировали, урну отдали вдове. Никому не известно, что она с ней сделала: развеяла прах по ветру или где-то предала земле.
Тогда я подумал: странные все-таки эти американцы. Музыку Леннона любят, личность этого человека ценят, а вот где его прах — никому не интересно. Такая ментальность?
Недавно мне рассказали примечательный случай. Российский профессор преподавал в Париже, в Сорбонне. Когда спросил своих студентов, в каком году прах Вольтера перевезли во Францию и поместили в пантеон, не только никто из студентов не смог ответить, но все были удивлены таким вопросом. Студенты могли очень многое рассказать о Вольтере, цитировали чуть ли не наизусть отрывки из его произведений, отвечали, как и когда были написаны те или иные сочинения фернейского патриарха. Но вопрос о прахе Вольтера, мягко говоря, показался им странным и непонятным. Вольтер — это прежде всего его сочинения. Остальное второстепенно. Как можно заострять на этом внимание, а тем более спрашивать студентов?
Впрочем, профессор-то был из России. Здесь отечественные гробы любят. И даже очень. «Но как же любо мне осеннею порою, в вечерней тишине в деревне посещать кладбище родовое, где дремлют мертвые в торжественном покое», — писал Пушкин. Что делать! У русских такая вот ментальность, а у французов ментальность своя. И у американцев тоже. И у японцев...
И тут меня осенило. Настоящий художник говорит на языке, который понятен каждому. А у кого какая ментальность, ровным счетом ничего не значит. Это и есть Мастер. Таким и был Джон Леннон.
Что же касается могилы, то сегодня мы не знаем, где похоронен Моцарт, и никогда не узнаем. Можно привести еще не один пример того, как великие уходили из мира, оставляя после себя еще одну тайну, как бы исчезали, не оставляя могилы. И Йоко Оно (сознательно или неосознанно, не знаю) создала эту рукотворную тайну, в которую, по-видимому, мы никогда не проникнем. Что ж, пусть остаются «Земляничные поляны навсегда».
ОБИДЫ МАЛЕНЬКИЕ И БОЛЬШИЕ
Как это ни покажется парадоксальным (а может быть, и диким), имя Леннона в такой же степени связано с почившим СССР, как имена убийц — с их великими жертвами: Брута и Цезаря, Шарлоты Корде и Жана Поля Марата, Гавриила Принципа и эрцгерцога Фердинанда, Ли Харви Освальда и Джона Кеннеди, наконец, Марка Чепмена и Джона Леннона.
Леннон не дожил до крушения СССР и, конечно, не мог предвидеть того, что ансамбль Битлз подготовил на одной шестой части земного шара поколение внутренне свободных людей, без которых обвал тоталитаризма был бы невозможен, несмотря на полное экономическое банкротство коммунистического режима. Наверное, сам Леннон был бы чрезвычайно удивлен, если бы прочитал эти строки. Тем не менее это так.
В начале 1960-х в нашу жизнь вошел звук электрической гитары, а музыка Битлз стала чем-то пришедшим из неведомого мира, который был нам непонятен и потому завораживал. В «Мастере и Маргарите» Булгакова про главных героев говорится, что любовь обрушилась на них, как вор с ножом из переулка. Пожалуй, именно так можно было определить и то, что происходило в душах наших подростков-тинейджеров (слово вошло тогда в оборот благодаря тем же Битлз).
На русской почве битломания приняла своеобразные формы. Не было и не могло быть истерик поклонников, о которых писали зарубежные газеты и которые мы много лет спустя увидели на экране. На Западе правительства поощряли битломанию и даже пытались поставить ее себе на службу (лейбористы перед выборами разослали кандидатам инструкцию, которая рекомендовала кандидатам в депутаты парламента как можно чаще упоминать о Битлз и цитировать их ). В СССР Битлы предавались анафеме, потому преклонение перед ними благонадежные мальчики, мечтавшие сделать карьеру, вынуждены были скрывать. Увлечение же всем, что было связано с Битлз, принимало форму неосознанного фрондерства, скорее курьезного, чем серьезного, но никоим образом не покушавшегося на устои.
В одной из ленинградских школ, например, любовь к Битлз была сформулирована перефразированием строки Маяковского: «Английский бы выучил только за то, что им разговаривал Леннон». В те годы за замену Ленина на Леннона вряд ли посадили бы, но разборки по комсомольской линии могли бы здорово испортить жизнь. Так, еще просто ерничая, бессознательно разворачивались советские подростки в сторону сомнения в «несомненных ценностях».
Особый разговор — о прическах а-ля Битлз. Молодых людей — волосатиков, как выражались пожилые люди, — ловили на улицах и насильно стригли в отделениях милиции. В одной из ленинградских школ устроили показательный процесс над Битлз. Был назначен общественный обвинитель, адвокат. Процесс передавали по радио. Школьники возмущались всем, что делали Битлы. Закончилось тем, что Битлз осудили за антиобщественное поведение. Даже при Сталине не было показательных процессов над зарубежными знаменитостями!.. Вероятно, участники этого позорного в истории ленинградских школ «воспитательного мероприятия живы, может быть, напишут или позвонят в редакцию, припомнят подробности уникального процесса.
Чем больше власть боролась с растлевающим сиянием Битлз, тем больше мы ненавидели эту власть, тем яснее становилась вся фальшь официальной идео-логии, которая нам навязывалась с детского сада. Чего, например, стоила трансляция концерта с какого-то высокого комсомольского мероприятия! Два артиста в немыслимых париках, с гитарами в руках шли по сцене спиной друг к другу, сталкивались и извлекали из инструментов какую-то какофонию. Текст же пародийных Битлов был таков: «Окружили меня дамы, говорят, вы — наш кумир, говорят, что даже сзади я на битлса похож! Шейк, шейк!!! Где чуть-чуть не доиграем, там чуть-чуть перепоем. Шейк, шейк!!!»
Комсомольцы неистовствовали так, что настоящим английским фанам на концерте Битлз было далеко до них. Неистовствовали не потому, что эта нелепая пародия понравилась, а потому, что надо было засвидетельствовать перед начальством, что одобряешь то, как ставят Битлз к позорному столбу. Это было особенно замечательно потому, что каждый знал: комсомольские функционеры слушают Битлз чуть не каждый день и новинки рок-музыки приходят в страну через них и моряков загранплавания. Вообще, энтузиазм в выражении верноподданнических чувств комсомольскими работниками — одно из самых отвратительных воспоминаний тех лет.
История гонений на Битлз — это история саморазоблачения брежневского идиотизма. Вначале гнали и разоблачали, не отдавая себе отчета в том, что этими гонениями только усиливают интерес к запретному плоду. Чем больше гнали то, что весь мир давно уже любил, тем больше разоблачали фальшь и лицемерие советской идеологии. Вопреки мрачным издевательским прогнозам о скором крахе, Битлы все больше становились явлением в культурной жизни планеты, мимо которого уже никак нельзя было пройти. От осуждения перешли к постепенному снятию запретов. Но в какие формы вылилось это прозрение! Первой песней, изданной в СССР, оказалась Girl. Это был сборник зарубежной эстрады. Тинейджер, впервые взяв пластинку в руки, пробегал глазами названия, все еще не веря, что у нас могут издать что-то из Битлз... В конце списка значилось: «Девушка. Народная английская песня». Надо думать, музыка народная, слова — тоже народные. Как же было написать Леннон — Маккартни, ведь столько ушатов грязи было на них вылито. Не забыть и того, как в 1970-е годы, уже после распада ливерпульской четверки, появились маленькие пластинки с четырьмя песнями. Названия песен были, но вместо Битлз стояло: «Вокально-инструментальный ансамбль». Это все равно, как если бы в Англии издали «Героя нашего времени», но вместо «М.Ю. Лермонтов» на титуле книги написали «Писатель».
Видимо, Макиавелли был прав, утверждая, что люди гораздо охотнее прощают большие обиды, а вот маленькие не могут простить никогда. У советской власти было куда больше, мягко говоря, грехов перед своим народом, в сравнении с которыми все эти музыкальные недоразумения выглядят детским лепетом, но именно они ранили больно, заставляли остро чувствовать в этих «мелочах» антигуманную сущность лицемерного коммунистического режима.
Почему коммунисты так гнали Битлз? Было бы большим упрощением свести дело к тому, что видели в нем проявление культуры загнивающего капитализма. Так это официально тогда называлось.
Очевидно, коммунисты нутром, интуитивно чувствовали (хотя никто это открыто не сформулировал), что Битлз таят в себе потенциальную угрозу их режиму. И были правы.
ЛЮДИ НЕ СОВЕТСКОЙ ГЕНЕРАЦИИ
Фильм Андрея Тарковского «Зеркало» открывается таким эпизодом. Мальчик, у которого проблемы с речью, подвергается воздействию врача. Доктор умелыми манипуляциями снимает преграды, и начинается поток сознания. Творчество Битлз можно в некотором роде уподобить этому потоку, с которого сняли все преграды. Есть определенное родство между Ленноном и Тарковским. (Не зря же режиссера так не любили коммунисты. Тарковский хотел снять «Мастера и Маргариту» и использовать в фильме музыку Леннона.) Поток этот размывал коллективное сознание. Окунувшись в него, советский гражданин начинал осознавать, что человеческая личность самоценна, а индивидуальность представляет собой одну из главнейших ценностей бытия. Это настолько противоречило социалистическим догмам о примате коллективного над индивидуальным, что человек после самопосвящения в культуру Битлз уже не мог жить во лжи и лицемерии...
Поток Битлз подмывал устои потому, что человек, взращенный в мире образов Битлов с культом ненасилия и любви, был внутренне свободной личностью.
Хотя Битлз до своего распада почти не пели о политике, а наша страна в их песнях упоминалась всего один раз (Back in the USSR), именно они незримо, каждодневно, ежесекундно наносили Советскому Союзу удар за ударом. Можно даже сказать (хотя я боюсь, что за эти слова меня возненавидят те, чьи жизни были исковерканы в психушках и лагерях брежневского режима), что Битлз сделали больше для крушения тоталитаризма в СССР, чем Александр Солженицын и Андрей Сахаров. Это утверждение может показаться кощунственным для жертв коммунистического режима, но все же надо признать, что ни писатель, ни академик не имели такой аудитории в СССР, которую получили Битлз. Солженицын рассказал правду о ГУЛАГе, но население СССР в массе своей самиздата опасалось. Интеллектуальный полет публицистики Сахарова был понятен и доступен далеко не каждому. Если бы не ссылка академика в Горький, превратившая диссидента-интеллектуала в мученика, его аналитические построения едва ли вышли бы за пределы интеллигентского круга.
Аполитичные Битлы, почему-то властями гонимые, так же легко и непринужденно магнитофонной расфасовкой вошли в каждую советскую квартиру, как выходили они на крупнейшие эстрадные площадки земного шара. Они незримо сделали то, что было не под силу сделать в одиночку ни Солженицыну, ни Сахарову: в СССР выросло поколение внутренне свободных людей. Это уже была не советская генерация.
Люди эпохи Битлз стали постепенно занимать места, раньше принадлежавшие брежневцам. Среди них было много таких, которые ранее «неистово аплодировали», но... Они испытали на себе мощное воздействие Битлз, хотя в этом стали признаваться только теперь, после выступления Пола Маккартни на Красной площади в 2003 году. Интересно было бы провести социологическое исследование среди тех, кто в той или иной степени оказал влияние на судьбу России последнего десятилетия, — какую роль в их жизни играли Битлз?
Любопытный факт в шахматном противостоянии Карпова и Каспарова. Когда шахматистов спросили, кто их любимый композитор, Карпов ответил: «Лауреат премии Ленинского комсомола Александра Пахмутова». В этом ответе прежде всего интересны не музыкальные пристрастия Карпова, а обязательное указание на то, что санкционировано сверху. Каспаров ответил: «Джон Леннон»...
Было бы глупо утверждать, что Каспаров победил в шахматном единоборстве потому, что любил Битлз. Но симпатии людей, далеких от шахмат, были на стороне Каспарова прежде всего потому, что его музыкальные пристрастия отражали определенный тип личности, не побоявшейся громогласно объявить своим кумиром человека, который никогда не мог бы стать лауреатом премии Ленинского комсомола...
Скептически настроенный читатель скажет: за все безобразия, которые сейчас происходят в России, поколение, выросшее на Битлз, тоже ответственно. Конечно же, да. Внутренняя свобода — необходимая, чтобы убить в себе зомби, — не может быть однозначна, как не бывает палки с одним концом. Внутренняя свобода — это та почва, на которой могут вырасти и цветы зла. Не надо забывать: то, что мы сегодня видим вокруг, тоже выросло из внутренней свободы. Это совершенно неизбежное следствие раскрепощения после тоталитарного рабства. Примириться с этим нельзя, но понять причины можно. Чем же сердце успокоится? Как сказал Аполлинер, «радость всегда приходила после горя». А «проклятые поэты» всегда правы!
Сергей МИХАЙЛОВ
«Секретные материалы 20 века» №12(139). 2004