У нас в Истомине на самом краю деревни бабка Платонида жила. Судачили, что она ведунья в каком-то там поколении.
На вид – благообразная старушка. Ничего плохого не замечено. Даже любили её все, потому что к чужому несчастью всегда неравнодушна была. Чем могла, помогала.
Всё как у людей. И старичок у неё Вася Трепушин был. Тот - шебутной, не в её масть. Всё хвалился своей службой на флоте.
-Или мы - не мореманы, или Балтика - не флот!
И приклеили ему мужики прозвище -Черномор. Обиделся дед сперва: служил - то он как раз на Балтийском море. Но потом смирился и с такой географией. У нас, в Истомине, если чего к тебе приставят, обратно не отклеишь, как корабль назовут - так и плыви.
А было это всё в эпоху новых капиталистических перемен в деревне. Заниматься сельским хозяйством стало не выгодно. Колхоз «Путь к коммунизму» разом захирел, да и совсем развалился. Мужики трактора приватизировали, с ними на работу в дорожную организацию и ещё куда-то поступили. А женщинам, куда деваться? До пенсии стаж тянуть надо. Подались в город на разные предприятия. Потускнела деревня.
Женщины (не при них будет сказано, чтобы не загордились) это цветы деревенского общества. Без них сразу поздняя осень наступает. Вот и в Истомине предзимним смертным холодком да сивушным перегаром опахнуло. Мужику (не будем кривить душой) не много надо: чтобы работа была да чтоб им дорожили и жалели. Если из этих условий чего-то нет, он в рюмку часто начинает заглядывать. А уж тут жди беды.
Пришла к Платониде соседка Агафья.
-Выручай, - говорит, - совсем сбился с пути мой сынок-то Вова. Где ж то видано - пьяным за рулём постоянно стал кататься. Задавит кого, или отберут права. На корку хлеба ведь потом не заработает! Подсоби какую-то женщину к нему приставить. Меня-то уж совсем слушать перестал.
Как тут не войдёшь в положение? Не любила Платонида таким делами заниматься, но пришлось.
Сам-то Вова не хотел к знахарке идти, но «под подогревом» лихости набрался. Повёлся на уговоры, думал, в худшем случае, закодируют его там. Пришёл к Платониде вместе с Агафьей:
-Лечите меня.
-Ладно вылечим, раз согласный, - ласково сказала Платонида и зеркало из комода достаёт. Старое-престарое. Всё в трещинах. По ободку вензеля какие-то замысловатые идут, будто буквы вырезаны. Там и лица-то своего не узнать – пыль да туман сплошной, хоть с виду чистое.
— Вот, - говорит, - посмотри, Володя, может, там суженую свою увидишь.
Посмотрел Вова:
-Да там и не различить ничего.
-А ты повнимательнее смотри, не торопись.
Поглядел ещё и отпрянул:
-Девка там какая-то голая проглядывает.
-Всё при ней?
-Ну да
-Нужна она тебе?
-Не знаю.
А Агафья за него:
-Нужна, нужна, раз померещилось.
-Ну тогда идите с миром. Пусть устроится ваша жизнь. Лучше об этом никому не рассказывать. Так надёжнее исполнение желания будет.
…Недели не прошло. Приезжает к родителям в Истомине Зойка Васильева. Фифа фифой. Раньше она на Вову и глаз не опускала. А тут заинтересовалась – что да как. Трактор его, ни с того, ни с сего, изучать стала:
-Прокати меня в луга, никогда на таком такси не ездила. Покатал её Вова в лугах.
На следующий выходной опять прибыла. Потом – опять… До чего до прибывала, отбыл наш Вова из Истомина в город окольцованный и с задатками на скорое появление потомства в семье.
Но глаза у Вовы невесёлые были. Простите за грубое сравнение - будто быка на бойню отправляют. Это Черномор приметил. И сам Вова сказал ему, когда пили стременную:
- Жалко, дед, деревню покидать.
… Шила в мешке не утаишь. Через день уж другая односельчанка своего наследника за руку ведёт – совсем сбился с пути, того гляди петлёй закончит. Чего опять Платониде делать?
Пришлось «пристроить» в городе и этого.
Та же история. Прощается парень с родичами – а глаза на мокром месте.
Завязался тут у Черномора с Платонидой нешуточный спор, похожий на откровенную ругань:
-Ты мне всю деревню изведёшь, в город отправишь!
-Боишься, что собутыльников не будет, -отвечает ведунья, - У них выбора нет. Думаешь мне самой приятно такие дела творить.
В общем, каждый при своём мнении, в итоге, остался. Спать в разных избах начали. Раньше дуэтом сладко храпели. Теперь чужой храп не мил стал!
Однажды после того, как очередному «пациенту» смотрины с его будущей нагой невестой устроили, старая флотская выдержка подвела Черномора.
Хватанул он для храбрости «первака» и полез в Платонидин комод, чтобы со сводником-зеркалом расправиться.
Взял в руки. Как-то не по себе стало. Как будто голос откуда-то прошептал: «Сам-то посмотри». И рискнул дед – или мы не мореманы… Вгляделся, а там… русалки плескаются в ихней реке Чудаихе… Вот те раз. Дивные женщины бывают. Даже в водах Балтики таких не встречалось!
А зеркало ему Платонидиным голосом, как в туманном сне, говорит:
-Что нагляделся, олух старый, теперь разбирайся с этим гаремом…
Вот ведь чудеса-то какие. Жаль стало ему зеркальца. При чём тут оно? Хотел незаметно обратно в комод пристроить, как будто ничего не было. Поднялся, а… Платонида сзади стоит. Он так к ногам и пал:
-Помоги, Платонидушка, с жизнью непутёвой разобраться. Бес попутал. Как я теперь?..
Ничего старушка не сказала, ушла, как золотая рыбка, в воздух за дверь.
… С тех пор дела дивные в нашем Истомине начались. На том месте, где животноводческий комплекс стоял, последний председатель решил санаторий «Живой источник» замутить. Видно, какие-то крохи и ему от приватизации в колхозе перепали. Сдали из скважины, воду на анализ. Оказалось – целебная, нарзаном коров поили! Теперь пришло время самим людям доморощенным лекарством попользоваться. Чудаиха, куда раньше излишки навоза уплывали из комплекса, уж на грязелечебницу претендует…
Заведению этому много народа потребовалось. Люди, особенно женского пола, опять в Истомино потянулись.
Черномор с друзьями за стопочкой их «русалками» называет. И про тот случай с зеркалом рассказывает:
-Напугался я тогда. Чего буду делать – столько голых баб сразу на мои, подорванные Балтийским флотом силы, свалилось? Но надежду не терял: всяко Платонида поможет. Чужих всех пристраивает, неужели своего кинет. И не ошибся. Теперь меня в санаторий ночным сторожем берут! Говорят: «Там твоих басен, товарищ Трепушин, не хватает. А я что? Хоть будут русалочки мои под присмотром.
…Он ещё раз в пьяном угаре рискнул заглянуть насчёт своего будущего в зеркальце. Но там в тумане увидел лишь голую Платониду в молодые её годы. И она сказала:
-Что, старый олух, русалок не насмотрелся?
Черномор оробел от мысли, что Платонида опять за спиной стоит. Оглянулся – никого нет.
Больше Черномор не рисковал, да и пропало потом это зеркало. Завалилось куда-то, или Платонида перепрятала. Ищи-свищи. У нас, в Истомино, если чего-то пропадёт, то это, считай, навсегда.