Счастливый человек — это не тот, у кого обстоятельства сложились определённым образом, а тот, кто определённым образом к ним относится.
Родившийся ребёнок не знает, какую жизнь ему предложат родители, счастливы ли они. Младенца больше интересует естественная сторона — сухие пелёнки, близость и наполненность материнской груди. Если тепло, светло и мухи не кусают, он примитивно счастлив.
А вокруг могут нешуточные страсти кипеть, сыпаться песочные замки. Как быть, как поступить? Самое простое — разбежаться в разные стороны, предоставив ребёнку (детям) расти «как-нибудь».
Герои сегодняшней истории выбрали другой путь. Счастливый или тупиковый - разбираться вам. Читайте историю, пожалуйста.
Нина знала своего отца по нескольким фотографиям. Он погиб молодым в результате несчастного случая. Пожив одна, её мать вышла замуж за односельчанина ощутимо моложе. Пока дочь бегала голенастой девчонкой, женщину это не тревожило. Но, когда Нине исполнилось восемнадцать, и она расцвела, как весенний букет, мать в ней ощутила соперницу.
Сказала по-бабьи, как думалось: «Грешно, но ревность меня, Нина, сжигает. Как увижу вас рядом, чудятся мне переглядки, в каждом слове намёки. А я, как старая мамка при вас. Замуж выходи или уезжай в город».
Нину в деревне ничего не держало, кроме привычки. Работа в колхозной полеводческой бригаде пределом мечты ей не казалась, ни один из кавалеров, с интересом поглядывающий, юной души Нины не растревожил. На молодого мужа матери планов она не имела. Оформив расчёт, собрала чемодан. Мать ей сберегательную книжку вручила:
«Приданое или материальная поддержка — сама разберёшься. Не серчай на меня, дочь. Полюбишь — поймёшь».
До новой, городской жизни, Нина доехала на автобусе. В отделе кадров машиностроительного завода, оценив красиво-крупную фигуру деревенской девушки, предложили освоить профессию формовщицы. Зарплата приличная, талоны на молоко, путёвки в оздоровительный профилакторий — в первую очередь. И пенсию раньше, чем остальным, оформляют.
Ночевала Нина уже в заводском общежитии. Комната на пятерых, девчонки дружелюбно настроенные. Одна — из литейного цеха, в котором Нине предстояло работать. Все приезжие, мечтательницы о любви и замужестве. Нину из-за косы ниже пояса и статности признали русской красавицей, но комплимент отравили советом: «Ты давай худей, Нина, в городе такая пышность не в моде!»
Она в ответ домашнее сало достала, пакет пирожков, банку солёных огурчиков — мать, даже ревнивая, о ней позаботилась. «Налетай, девоньки!» У них бутылка вина нашлась. Непривычная Нина только пригубила, а девчата засмеялись: «Мы тоже такими ромашками общажную жизнь начинали, теперь бутылки на четверых маловато». Впрочем, за второй не пошли.
А на другое утро Нина узнала, что работать ей в «аду» предстоит. Куда ни глянь — огонь, дым, металл плавится. Воздух пылью наполнен. Главный инструмент у формовщиков — лопата. Так ей показалось растерянной. Миновал месяц, а производственный процесс с разными видами формовки, «земельными замесами» и строгим соблюдением техники безопасности входил в неё нелегко.
Даже плакала и хотела в другой цех перейти. Да хоть в инструментальный — шлифовщица куда чище профессия. Так бы и случилось, но из отпуска вышел Алексей Валерьевич — мастер участка. Взяв за руку зарёванную, чумазую новенькую, к себе в бытовку увёл. Дал полотенце, смоченное водой, чтоб утерлась, чаю налил и шоколад из ящика стола достал: «Угощайся!»
Сам смотрит серо-стальным взглядом, а губы — полные, добрые. Такая смесь жёсткости и нежности. "Боже, боже, какие, оказывается, мужчины встречаются в литейном аду!" - ни к месту подумала Нина. Выдержав паузу, мастер попросил ласково:
«Ты, Нина, не сбегай сразу, пожалуйста. У нас две формовщицы, будущие декретницы, на лёгкий труд перешли. А план горит! Очень я в тебе заинтересован, Нина. Литейка — сложное, прямо скажем, не очень женское дело. Если месяца через три по-прежнему будут слёзы проситься, сам тебе другое место на заводе найду. Почище, полегче. Ну что?»
А её будто тёплая волна обдала, и сердце часто забилось. Пролепетала: «Я постараюсь, Алексей Валерьевич». Мастер улыбнулся: «Ну вот и славно. Иди, моя хорошая, а шоколадку забирай, не стесняйся». В этот день первая смена была, а во вторую Алексей Валерьевич Нину до общежития проводил. Недалеко - через дорогу от завода.
Но так спокойно было шагать в темноте, пересказывая свою маленькую биографию Алексею Валерьевичу. Такое счастье ей не раз выпадало. Теперь Нину в литейку ноги сами несли. В цехе, понятное дело, не особо нарядишься: спецовка, рабочие брюки, ботинки, похожие на мужские. Но платочек под каску весёленький надевала и косу цвета спелой пшеницы носила на грудь перекинутой, чтоб заметна была.
Навстречу мастеру улыбкой светилась. И когда спрашивал у бригадира: «Ну как тут Нина моя?» — вперёд него отвечала звонко: «Я стараюсь, Алексей Валерьевич!» Уже знала, что мастеру тридцать лет и он непоколебимо женат. Кажется, ни на что не рассчитывала, но оказалось, дурила сама себя, потому что очень расстроилась, услышав от соседки по комнате:
«Ты не первая капризуля, кого Валерьевич своим обаянием к литейке привязывает. Такая стратегия у него. Ждёт, когда ты из учениц перекуёшься в самостоятельную формовщицу, втянешься, вкус зарплаты почувствуешь и уходить не захочешь. Он весь наш только в цехе, а за проходной другие заботы имеет. Сын школьник, а дочкам-близняшкам трёх лет не исполнилось».
"А мне-то что?" - ответила Нина и отвернулась, чтоб скрыть задрожавшие губы. Она вдруг поняла, что чужой муж Алексей Валерьевич - любовь всей её жизни. Вот такие дела. С другого дня от мастера отстранилась, чаи с ним больше не распивала и после второй смены не ждала предложения проводить. Алексей Валерьевич такие условия принял, доказав, что интерес имел исключительно деловой. Ох, как обидно!
К Нине парень из цеха интерес проявил, позвав на свидание. Сходила, себя пересилив, но на предложение встречаться всерьёз отказом ответила. И на танцы с девчатами не ходила. Ужин на всех готовила, книжки листала и тосковала. Ладно хоть работа спорилась. Уже не ученицей была и полноценную зарплату получала. Год миновал. В сентябре подошло время первого отпуска.
В деревню ехать — не ждут. Путёвку в заводской профилакторий взяла. Отдых её ошеломил. Вокруг корпусов осенний золотой лес стоит. Номер на двоих, в обед первые и вторые блюда - на выбор. Кабинет массажа, водолечебница, кислородные и травяные коктейли. Вечером кино или вечер отдыха с танцами. Её даже любовные мучения слегка отпустили.
Но на десятый день, гуляя в расслабленном одиночестве, Нина Алексея Валерьевича увидела. Заметив её, он прибавил шаг. И она тоже. Подлетев друг к другу, замерли так близко, что ладонь преградой стать не могла. Почти в губы его Нина прошептала: «Зря вы так всполошились, Алексей Валерьевич. Задача, вами поставленная, выполнена — я никуда не ушла».
Обняв её круглые, мягкие плечи, мужчина тихо сказал: «Соскучился я по тебе до смерти, Нина, потому и приехал. И новость есть — после отпуска в отдельную комнату семейного общежития переедешь».
Усмехнулась: «В семейное? Это насмешка или намёк?»
Он кивнул в сторону скамьи: «Давай присядем. Я сейчас душу тебе открою, а потом решим, как поступить».
После школы, Алексей поступил в институт на вечерний и устроился на завод. Учёба, работа, как-то не до девушек. Через год призвали в армию. Отслужив, восстановился в институте и в цехе уже ждали его. Побежала молодецкая жизнь. Однокурсник на вечеринку зазвал. Вот там и случилось знакомство с Ириной.
Года на три старше и разведённая, она, как капля мёда притягивала парней, раздражая других девчонок. Но ей явно глянулся Алексей. Присев рядом, заговорила. Голос приятный, грудной и хороша — волнующая особа. Тут ещё приятель, пригласивший на вечеринку, нашёл возможность шепнуть:
«Повезло тебе, Лёха. На халяву опыт обломится. Она одна живёт, для свиданий наедине помех нет. Я сам на эту рыбку виды имел, да мимо меня проплыла».
Алексей, в ожидании, стал с Ирой встречаться. Опытом она не спешила делиться, но всякий раз, на прощание, одаривала таким поцелуем, что до следующего свидания Лёха, как пьяный, ходил. Наконец, искусительница «на чай» его пригласила, и в двенадцатом часу ночи он смущённо звонил матери из телефонной будки на углу дома: «Мама, я сегодня ночевать не приду».
Где-то месяц спустя, Ира буднично предложила к ней переехать. Кто ж от такого откажется? Сожительство складывалось приятно, Алексей отдавал Ирине половину зарплаты - не будет же она, воспитательница детского сада, его содержать! Ирина вела себя, как заботливая жена, но про женитьбу помалкивала, отчёта где был, почему у родителей на ночёвку остался, не спрашивала.
Ему казалось, что они оба получают то, в чём нуждаются взрослые люди. Не более. Но не прошло и года, когда сбылось то, что его мамка предсказывала: любовница сообщила, что в женской консультации её поставили на учёт. «На какой учёт?» — не понял наивный любовник. Ира рассмеялась:
«Глупыш! Я беременна и должна наблюдаться. И знаешь, раньше в голову не брала, но теперь нам пора расписаться. А то перед врачом стыдно».
И вроде дело естественное — забеременела, надо жениться. Алексей такие случаи знал. Но обязан ли он, если чувств настоящих нет? Доверился матери. Женщина хмыкнула:
«А я предупреждала! Немедленно съезжай от неё. Она не наивная девочка, разберётся. Уверена, ты не первый, кого она на беременность ловит. Ей всё равно кто — лишь бы обженить!»
Алексей не съехал, пожалев Ирину. Это был конец 60-х годов, провинциальная мораль была сурова и однозначна. Про саночки на которых не только катаются он понимал. Да и, поразмышляв, не нашёл причины сбежать. Симпатичная, не безразличная ему женщина ждёт от него ребёнка. Будет семья.
Любовь? Да может она вот такая и есть. Родившийся сын стёр остатки сомнений. Родители Алексея, полюбив внука, признали невестку. Супруги жили ровно и дружно. Защита диплома, назначение мастером. Рождение дочерей. Переезд в трёхкомнатное жильё. Нормальная жизнь, в которой вроде бы все довольны.
«И тут появилась ты, Нина. Я, как мастер, не раз помогал начинающим привыкнуть к литейке. У нас нелегко. Не только девчата — не все парни задерживаются. Первый год самый трудный. Потом входят во вкус, осознают выгоду. Так и с тобой было.
Но вскоре поймал я себя на том, что думаю о тебе днём и ночью. Запоздало и некстати ты, Нина, открыла мне, что такое любовь. Что с этим делать, не знаю. Я умудрился стать хорошим отцом — дети меня обожают. Одна Ирина с ними не справится. Или любовь всё спишет?»
Нина знала, что порядочная девушка не имеет добрачных связей да ещё с женатым. Она выходит замуж и хранит верность мужу, семейному очагу. Но сидевший рядом сгорбившийся мужчина был не только мужем ей неизвестной Ирины и заботливым отцом троих ребятишек, но и её любимым.
А любовь требует уступок и даже жертв. Да хоть взять её маму! Правда, жертвой сама Нина была. Но не пропала же! Припав к плечу Алексея, девушка откликнулась искренне:
«Не отказывайся от меня и нашей любви, пожалуйста. Я буду ждать тебя сколько понадобится. Пусть твои дети спокойно растут. О нас твоей жене до поры знать не следует. Будешь приходить ко мне — ведь и для этого отдельную комнату выхлопотал. Признавайся?»
Намёк на шутку в невесёлой ситуации и слова Нины расправили плечи мужчины. Он с чувством поцеловал ей руку, коснулся нежной девичьей щеки, нашёл губы. Для Нины этот поцелуй был первым в жизни. Она испытала восторг и полёт души. Алексей чувствовал нечто похожее. В стальной цвет его глаз добавилось небо. Сказал дрогнувшим голосом:
«Родная моя, любимая! Я не смел надеяться, что ты такой мудрой окажешься. Я готов твои следы целовать — так ты меня растрогала! Мы будем очень счастливы, но какое-то время тайно».
И они ещё посидели, глядя друг другу в глаза. Невероятно трогательная пастораль — юная, чистая, как родник, пейзанка, готовая вечность ждать, пока у любимого оперятся дети, будет готова к расставанию жена. И, собственно, он сам — между прочим, разменявший четвёртый десяток, — счастливый, но немного измученный страхом: устроится ли долгие годы навещать эту пейзанку тайно?
Ему повезло — пейзанка оказалась «мудрой». А у Купидона, глядя на них, прокисло шампанское.
Миновало три года. Нина жила в небольшой комнатке семейного общежития. Больше всего её раздражала необходимость появляться на общей кухне. Все остальные жительницы секции были замужем и не уставали обсуждать поведение незамужней соседки. Иногда к ней попадали обрывки их мнений:
«Толстая она, вот и довольствуется женатиком. А ему что — молодая, и ладно!»
«Подтачивает, гадина, семейное дерево. Неужели жена не знает? Давно бы обратилась в партком!»
В цехе о романе молодой формовщицы и мастера догадывались, осуждая Нину, как водится. От открытых выпадов её оберегал авторитет Алексея Валерьевича. К ней в общежитие он приходил «при первой возможности», крадучись. Соскучившимся, с поцелуями, начиная от двери. Уходил через пару часов со вздохом:
«Я бы возле тебя, Ниночка, находился, пока не издох, но сама понимаешь».
Понимала. Они же на берегу договорились, что дети Алексея «будут расти спокойно». Очень редко ходили в кино на последний сеанс, приходя в кинотеатр каждый со своим билетом. Потом, правда, провожал до угла общежития. Единственная подруга Нины кипятилась:
«Время уходит! Взрослые дети — это какие в его понимании?»
«Наверное, когда школу закончат. Я не тороплю Алёшу, потому что не хочу, чтобы он мучился. Не переживай — я по-своему счастлива», — отвечала Нина.
Смирение закончилось, когда она неожиданно забеременела. Алексей очень расстроился, что любимой придётся пережить неприятную процедуру под названием «аборт», но Нина заявила: «Я буду рожать».
«Но у меня трое детей!» — напомнил он.
«А у меня — ни одного».
«Что в цехе скажут — не думала?»
«То же, что и здесь, в общежитии: я гадина, подтачивающая семейное дерево. Не привыкать».
«Ты так меня расстроила, Ниночка...»
«Спрячься в семье и сделай вид, что ты ни при чём».
Отстаивая своё право на материнство, Нина держалась смело и решительно. Любовник вёл с ней «профилактические беседы», пока не истёк срок возможности избавиться от ребёнка. Тогда обвинил в попытке ускорить его уход от жены, предупредив:
«Один от троих не перетянет. Как бы я тебя ни любил, Нина, преждевременно не женюсь!»
«Да ты и через сто лет отмажешься от женитьбы на мне, сказав, что нужно внуков воспитывать!» — крикнула Нина, наплевав на хорошую слышимость.
Алексей Валерьевич ушёл, хлопнув дверью. Странно, но соседки по общежитию переменили своё отношение к беременной, брошенной Нине. Натащили всякого, детского. Утешали:
"Мужики все одинаковые. Напакостят и в кусты. Ты молодая, красивая. И с ребёнком устроишь свою жизнь."
Нина бодрилась, кивала, а по ночам плакала в подушку. Ей было страшно. Злилась на Алексея. С гордостью было туго — очень хотела, чтоб вернулись прежние отношения. Уже на лёгком труде, она выполняла курьерские поручения от отдела кадров и канцелярии завода. Алексея не встречала и не понимала, радует это или огорчает.
Однажды на базаре встретила знакомую из родной деревни. Сделав вид, что очень торопится, написала свой адрес и попросила передать матери. Мать приехала и сразу всё поняла:
«Влюбилась, доверилась, а он бросил. Это я виновата — вытолкала тебя в город, а следовало замуж отдать».
Потом они пили чай с её пирогами. «А ты сама счастлива, мама?» — спросила Нина.
«Счастье отмерено каждому. Но одному — ведро, другому — с гулькин нос. Надо уметь быть счастливой тем, что есть, дочка», — ответила женщина.
Эти слова легко нашли отклик в Нине. Не жадная, она и капельке счастья рада была. Родив дочку, назвала Катей. В ней не было ни одной чёрточки от отца - мамина копия. Палочкой - выручалочкой для Нины стала родительница из деревни. Привозила продукты, обязательно денег, но вернуться в деревню не звала, объясняя:
«Пересуды пойдут, замуж никто не возьмёт».
Нина и сама не хотела, привыкнув к городской жизни. После декрета в литейный цех она не вернулась. Освоив шлифовальный станок, работала в чистом инструментальном цехе и удивлялась, как могла столько времени заниматься тяжёлой формовкой. С подработкой и на новом месте получала неплохо.
Катя, пухленькая, серьёзная девочка посещала детский сад с круглосуточной группой. Зато выходные Нина только ей посвящала. Кукольный театр, карусельный парк... Всё, чего не знала в детстве сама, мать с радостью дочке дарила. Каким-то чудом маленькой семье дали ордер на двухкомнатную квартиру.
Впрочем, она напоминала малосемейку с удобствами. Крохотные комнатки. Кухня с носовой платок. Но мама с дочкой прыгали на диване от радости, пока он сердито не крякнул под Нининым весом. Жили. Катя в школу пошла. Первый класс, второй, третий, пятый... А в седьмом ей стало казаться, что мама что-то скрывает.
Возвращаясь из школы или с прогулки, а то и просыпаясь утром, она улавливала дымный запах, как будто на балконе курили. В холодильнике обнаруживались остатки какого-то пиршества, а в мусорном ведре пустая бутылка вина. Мать стала веселее, наряднее и стремилась похудеть, чего с ней никогда не было. Катя насела с расспросами и Нина призналась:
«Ко мне иногда заходит давний друг Алексей Валерьевич. Мы когда-то в одном цехе работали. Инструментальный и литейный цеха далеко друг от друга, разные проходные. Не виделись много лет. И вот столкнулись.».
«А зачем он приходит?»
«Ну... Чай пьём, вспоминаем былое».
«А почему тайно, не при мне?»
«У него обстоятельства».
Ещё сто «почему», и Нина раскололась, рассказав дочке свою «лав стори». Мгновенно прикинув возраст детей Алексея Валерьевича, Катя сказала с усмешкой:
«Получается, «обстоятельства» давно выросли, а твой друг с женой остаётся, и то, что четвёртое «обстоятельство» — я, ещё школьница, его не волнует?»
Помявшись, Нина ответила: «Я до него не дотягиваю. Неинтересно ему долго со мной. Вот жена ему в пару. Тоже с высшим образованием. Начинала с воспитателя, но уж давно методист в детсаду "Ветерок." Оба начитанные, любят выставки всякие, литературные встречи. У них и окружение такое. В общем, «интелектные» они, а я забыла, когда газету в руки брала, а не то что книгу. И даже фильмы, которые интересны Алексею, мне непонятны».
«А когда он тебя в ожидающие записал, интеллектуалом не был?» — прищурилась Катя.
Не заметив колкости, мать ответила откровенно, по-бабьи:
«Когда всё начиналось, я свежей, дурманной травкой была. А теперь стала сеном — поваляться хорошо, но надоедает. Ещё размер большой наела себе и никак не худеется. Не могу я быть строгой к нему, Катя. Все годы скучала. Счастье с гулькин нос — тоже счастье».
Катя скривилась: «Жалкое счастьице. Как противно, мама. Тебя не оскорбляет, что твоя дочь ему не нужна?»
Нина и тут оправдала «давнего друга»: «Своих нанянчился — выдохся. А к тебе у него привычки нет».
«Он даже деньгами не помогал!»
«Семья большая, и я сама хорошо зарабатываю».
Вот и поговорили. Знание тайны Катя получила, но это ей ничего не прибавило. Как была, так и осталась безотцовщиной, имеющей право на бесплатное питание в школе. Правда, любовник матери, перестав быть «невидимкой», теперь не стремился в отсутствие Кати прийти. С непризнаваемой дочкой он здоровался и задавал дежурный вопрос:
«Как дела в школе?»
«Никакие дела. Я не «интелектная», — отвечала язвительно Катя.
«Мда. Я вижу. Ничего, рабочих профессий много, на любой интеллект», — произносил Алексей Валерьевич на полном серьёзе и дальше уделял внимание только Катиной матери.
Девочка слышала, как та заливисто смеялась, повизгивала на кухне. Уткнувшись в учебник, она злилась и всё понимала про «взрослую жизнь»:
«Тискает её. Нажрётся маминого борща под стопочку и в комнате закроются. Типа пластинки слушают. Моя мать — примитивная женщина. Как же меня тошнит от неё!»
Чем старше становилась Катя, тем тоньше становилась связь между ней и матерью. Девчонка уже не скрывала неприязнь к Алексею Валерьевичу и требовала прекратить к ним приходить. Но всё оставалось как прежде. Тогда Катерина решилась на крайность — встретиться с женой Алексея Валерьевича.
Опасения, что та выгонит мужа, и он с вещичками к ним переедет, у неё не было.
"Жена от него зависима, как и мама моя. Устроит скандал, он прижмёт хвост и больше у нас не появится, а мать привыкнет без него жить», — думала Катя, идя на встречу с Ириной Витальевной — методистом детского сада «Ветерок». В здание вошла без препятствий, нашла кабинет и, стукнув в дверь, ввалилась с заносчиво поднятой головой.
Ирина Витальевна оказалась полной противоположностью её мамы — худощавая, с модной стрижкой, умело подкрашенная. Суховато красивая, с лёгким намёком на увядание. На безымянном пальце правой руки обручальное кольцо убедительной толщины. Узнав, кто перед ней, и выслушав сбивчивую речь, женщина не удивилась и в обморок не упала.
Приятным, ровным голосом она пояснила, что об интрижке мужа знает много лет — нашлась доброжелательница из литейного цеха.
«Вы ещё не соизволили прибыть в этот мир, а я уже знала в лицо вашу маму. Ходила к проходной из любопытства. Она тогда была юная, свеженькая. Глупая простушка, склонная к полноте. Я сразу поняла, что она не станет настаивать, чтоб Алёша срочно оставил семью. А сам он от детей не уйдёт.
Брак у меня второй, я постарше. Не стала волну поднимать. Аккуратно поставила его в рамки, чтоб имел поменьше возможностей вне семьи пребывать, и через несколько лет поняла, что всё кончено. Уж не знаю, чего ему опять не хватает и опять потянуло на плюшечку. Я на это сквозь пальцы смотрю. Не убудет. И вам так советую относиться».
И уже в спину обалдевшей Кате добавила: «Вы очень на маму похожи. Такая малинка со сливками».
«А вы такая же дура, как она», — не оборачиваясь, ответила Катерина.
В этот день она приняла судьбоносное решение: «Получу аттестат и уеду подальше от них. У меня всё сложится по-другому. Никогда так не прогнусь ради счастливой пылинки».
Когда она уезжала, намеренно выбрав колледж в городе по соседству, мать сказала: «Деньгами я тебя поддержу, не сомневайся. Но если сложится — там и замуж выходи».
А это уже был новый крен страны — 90-е годы. Среди прочих укрепилась тенденция — красивыми могут считаться только худые. Катя — «малинка со сливками» — оказалась единственной полной девушкой в группе, и парни с ней обидно заигрывали: «Катюха, айда на сеновал, детишек делать!»
Жила в общежитии учебного заведения, но с подругами не сложилось. Почти забросив учёбу, Катерина закончила платные курсы парикмахеров при салоне красоты. Разумеется, её мама не знала, на что материальная поддержка идёт. Как и то, что дочь, бросив колледж, работает в парикмахерской, снимая угол у одинокой старухи.
Они обменивались редкими, короткими письмами — это правило сохранилось на все семнадцать лет отсутствия Катерины. И даже когда появились мобильные телефоны, отписки друг другу остались — Катя не спрашивала номер и свой не предлагала. Все годы она жила странно и суетно — выйдя замуж, вскоре развелась, заподозрив мужа во флирте с коллегой.
Имела несколько несерьёзных романов, пережила аборт. Хваталась за диету, доводя себя до обморочного состояния, и снова набирала вес. Боди позитив сменялся депрессией, пока не сформировалось нечто среднее, похожее на принятие себя такой, какая есть. В письмах матери стали мелькать жалобы на нездоровье, но без конкретики.
Чувствовалось, что романчик с Алексеем Валерьевичем продолжается, и Катя сердито думала:
«Хватает сил на любовь, значит, не особо больна. Да и возраст - всего лишь предпенсионный».
К тридцати трём годам ей всё надоело - чужой город, съёмное жильё, серьёзно опустошающее карман. Отношения, не приносящие удовлетворения. Ничего своего! Ей захотелось родить ребёнка. Но для этого нужна была пристань, хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне. На такое она могла рассчитывать только под боком у мамы.
«Она меня не прогонит и внуку обрадуется. Будет кем заняться на пенсии, а любовничек сам отпадёт. Вернётся время, когда мы распрекрасно без Алексея Валерьевича жили», — размышляла Катя.
Поторопиться с действием заставила тошнота по утрам. Причиной могли быть только бесперспективные встречи с симпатичным мужчиной, имеющим хобби «коллекционировать женщин». Зожник — лучшего варианта ей не найти. Побывав у врача, чтобы удостовериться в беременности, Катерина уволилась, сдала квартиру хозяйке и села в поезд, решив снегом свалиться на голову матери.
Ключ от родной квартиры она потеряла, и пришлось надавить кнопку звонка. Только бы дома была! Катя устала и была голодна. Дверь открыл пожилой мужчина, одетый в домашнее, да ещё в фартуке — явно не гость! С минуту он смотрел на молодую женщину в ошеломлении и только потом признал:
«Катя?! А я будто молодую Нину увидел. Как вы похожи!»
Она удивилась не меньше — любовник матери помнился ей крепким, интересным мужчиной, одетым с претензией, со сталью в глазах. Теперь он измельчал, потерял половину волос, и в первую очередь замечались полные губы, придающие добродушный вид его лицу, расписанному морщинками.
«Сколько ему? Должно быть под семьдесят, с учётом, что маме пятьдесят шесть. Прилично он изменился», — подумала Катя растерянно, входя в тесную прихожую с чемоданами. Алексей Валерьевич, оглянувшись, предупредил пониженным голосом:
«Катюша, маму увидишь — не пугайся. У нас с ней всё под контролем. Разговаривай, как ни в чём не бывало, и не жди особых эмоций в свой адрес — Ниночка сосредоточена на себе. Проходи, а я её сейчас выведу — она отдыхает в ожидании обеда».
«Катюша», «не пугайся», «выведу». Господи, что здесь происходит?! Сбросив обувь, Катерина прошла в зальчик. Прежняя мебель, за исключением дивана и телевизора. Да и обои, шторы другие. Чисто, уютно. На гладильной доске — стопка выглаженного белья. С кухни пахнет куриным супом. Катя сглотнула слюну. Из меньшей комнаты послышалось:
«Ты только, Ниночка, не волнуйся. У нас радость — Катюша приехала. Сейчас все вместе пообедаем, потом таблеточки выпьем, укольчик сделаем. Осторожненько, я тебе помогу...»
И вот, опираясь на трость и руку Алексея Валерьевича, из спальни вышла одутловатая, водянисто-пухлая женщина. Забыв совет, Катя воскликнула:
«Мама?! Ты писала, что нездорова, но я и подумать не могла, что всё так плохо».
У больной задрожало лицо, она плаксиво ответила: «Загибаюсь я. Вот Алёша знает». Не удивилась и не обрадовалась, увидев дочь.
Выглядела ужасно, но одета была опрятно, в просторное платье, короткие волосы подстрижены аккуратно. От неё даже слегка пахло духами. Сели за стол. Обедом командовал Алексей Валерьевич, зорко присматривающий за Ниной. Ела она жадно, неряшливо. Первой опустошив тарелку, потребовала добавки. «Повар» отказал, и женщина заныла:
«Голодом моришь меня, Алёшка. Хоть ещё хлебушка с маслицем дай!»
«Ну что ты, голуба моя. Твоя обычная порция. Через три часа омлетик тебе предложу. Попей чайку с черносливом, я три штучки для тебя в кипятке замочил. Вкусно и для твоего кишечника хорошо», — ласково успокаивал Алексей Валерьевич.
Переключившись, Нина, с неприятными подробностями заговорила о проблемах со стулом. Катю затошнило, а мужчина - ничего. Дохлёбывал остывший в заботах суп и поддакивал. После обеда начались капризы из-за приёма лекарств, укола. Наконец, больная была уложена в кровать и Алексей Валерьевич вернулся на кухню. Увидев, что Катя убрала со стола, смутился:
«Я бы сам. Ты с дороги, устала, столько неприятного навалилось. У Нины тяжёлая форма диабета. Колю инсулин, живём по строгому режиму. Звоночки давно начались, она не обращала внимания. А года три назад увезли на скорой и едва откачали. Регулярно в больнице лежит и дома ни дня без лечения. Тебе она не писала об этом, не считая нужным тревожить. Ничего, живём потихонечку».
"Алексей Валерьевич, у вас что - жена умерла, а дети на Северный полюс уехали?" - спросила Катерина, не имея в виду сарказм. Он засмеялся, продемонстрировав потерю некоторых зубов. А потом заговорил подробно, длинно:
«Ирина Витальевна жива-здорова. Детки кто где. Все семейные, внуки уже немаленькие. Понимаю твоё удивление, Катя. Когда Нину в тяжелейшем состоянии увезли, я с женой в профилактории отдыхал. И две ночи подряд Ниночка снилась мне юной. Она ведь, как и ты, была красавицей в своём роде. Единственная, кого я любил искренне, по-настоящему.
Честно хотел жениться. Наверное, избаловала она меня своей жертвенностью, готовностью бесконечно ждать. Уверившись, что никуда не денется, стал меньше ценить. «Обиделся», когда посмела забеременеть. Мне это было не нужно. О её чувствах не думал. Нина проявила характер, я, эгоист, тоже. Сбежал и испытал облегчение.
На мне так было много ответственности — на работе, в семье, что с дополнительной, показалось, не справлюсь. Судьба нас не сталкивала много лет, хоть и трудились на одном заводе. И вдруг смотрю — моя Нина плывёт! Походка у неё была плавная, как у павы. Ну и закрутилось опять. Уже без обещания жениться с моей стороны. Моё отцовство было удовлетворено, и чувств к тебе я не имел.
Да и на Нину, уже кое-что утратившую, строже смотрел. Так вот, увидев её во сне, покой потерял в нехорошем предчувствии. Оставив жену, вернулся в город. От соседей Нины узнал, что случилось. С врачом говорил. К ней не пускали. Думал вызвать тебя — обратный адрес ты всегда на конверте писала. Часто разный. И вдруг так стыдно стало — ведь это я обрёк Нину на женское одиночество!
Ну и взял на себя заботу о ней. Позже пришло решение о разводе. В новом времени я не разбогател, но что было — оставил Ирине Витальевне. Пенсия у меня ранняя — всю жизнь в литейке. Подрабатывать не получилось — Нину не оставишь. Ничего, укладываемся в бюджет. Не расписаны, но считаю твою маму женой. Если б ещё ты меня за отца попробовала признать...»
Катя промолчала.
Прошло полгода. Беременность Катерины протекала трудно. С трудом отработав смену в парикмахерской, домой приходила с мечтой поскорей снять обувь с отёкших ног и прилечь. Алексей Валерьевич смастерил низкую табуреточку и, едва она присаживалась на неё, спешил сам расшнуровать ей сапоги.
Потом кормил, поил чаем и не позволял мыть посуду. Даже удивительно, как он всё успевал, ведь на нём и мама Кати была! Из троих детей с ним общался только старший сын — Владимир. Дочери жили далеко и держали сторону матери. Сын переоформил на отца дачу, отданную ему Ириной Витальевной. На возражение ответил: «Ты же её строил, папа!»
Прикинув все обстоятельства, Алексей Валерьевич дачу продал и очень выгодно. Часть денег положил на Катино имя, а остальные пошли на всё необходимое для будущего ребёнка и залатали кое-какие дыры. Катерина не заметила, как стёрлись претензии к Алексею Валерьевичу. Они стали друзьями.
Мать Катя жалела и заботилась, как могла, но ближе ей стал отец. Именно так она теперь его называла. Про себя. В роддом молодую женщину увезли раньше срока, на фоне сильнейших схваток. Мать в это время спала, да и не было ей дела до дочери из-за болезни.
Алексей Валерьевич собирал сумку, подбадривал скрюченную болью Катерину и перекрестил, когда садилась в карету скорой помощи: «Ничего не бойся, дочка. Я за тебя держу кулачки!»
К вечеру Катя родила здоровенького мальчика. В палате, прежде чем провалиться в сон, набрала номер, который знала наизусть. Услышав моментальное: «Да!», сообщила сквозь улыбку и слёзы: «Папа! У тебя внук».
Он тоже всхлипнул: «Я люблю тебя, дочка!»
«Взаимно, папочка», — откликнулась Катя.
Три года спустя она вышла замуж очень удачно и переехала к мужу. Её сына - Алёшу, супруг усыновил. Собираясь в гости к родителям Катерина почему-то всегда говорила: "Я к папе," хотя и мать тоже очень любила.
Благодарю за прочтение. Пишите. Голосуйте. Подписывайтесь. Лина.