Иман спала и в своем сне беседовала с Нариман. Мачеха молчала, а Иман плакала и просила прощение за то, что живет жизнь своей сестры. На лице Нариман не было злобы, не было разочарования, она улыбалась какой-то растерянной улыбкой и смотрела на падчерицу с жалостью. Когда Нариман потянулась погладить Иман по голове, та открыла глаза и резко села на постели. Попытавшись произнести слова молитвы, она буквально поперхнулась и закашлялась, поняв, что Амин ей не привиделся, и милость Всевышнего ей снова недоступна.
Впервые Иман не позвала Амина, лишь дошла до кухни, выпила воды и немного перекусила. После заката пришла Фатима, пристально уставилась на Иман и спросила:
- Твой джинн провел с тобой время?
- Да, - опустив глаза, ответила девушка.
Фатима вздохнула, она не знала, чем еще может помочь этой заблудшей, чье жизненное время было на исходе. На сколько хватит ее энергии? На год, на два, а то и только на полгода, джинн-то становится лишь сильнее и чернее... Стоит ли возиться с девчонкой, которая добровольно отдает свою жизнь нечеловеку? Жаль...
- Я вижу, что ты не в состоянии слушать, да и для того, чтобы собирать правильные травы и правильно их готовить на благо людей, нужна молитва, а ты не можешь помолиться, верно?
Иман лишь кивнула, опустив голову, и сжалась, будто ожидая удара. Глаза Фатимы сузились, и впервые за долгое время ее с головой накрыла злость. Она порывисто шагнула к Иман, ухватила ее за подбородок, вынуждая поднять глаза вверх:
- Послушай, ты обрекаешь себя на страшные муки, неужели тебе не дорога твоя душа, что ты позволяешь осквернять себя? Он не оставит тебя, пока не выпьет твою энергию до дна, а душа твоя вечно будет гореть в адском пламени! Этого ли хотела для тебя твоя мать, когда производила тебя на свет? Этого ли хотел твой отец для тебя?
На пальцы Фатимы закапали слезы Иман. Она понимала и разделяла опасения этой женщины, но ничего не могла сделать со своим сердцем. Ее едва держали ноги, но она мечтала лишь о том, чтобы вновь видеть своего джинна, держать его за руку, ощущать его аромат, который давно не был для нее запахом дыма, для нее он пах ладаном.
Фатима достала из своей сумки настой и заставила Иман выпить все до капли, помогла дойти до постели и дождалась, пока та крепко уснет, чтобы приступить к делу. С тех пор, как эта несчастная переступила порог ее дома, мысли о ее ужасной судьбе почему-то не отпускали старую травницу, она будто чувствовала за нее ответственность, не зря же Маджид повстречал ее на своем пути и привел в дом?
Дома Фатима почитала старые книги с заговорами, и нашла способ оградить дом от даже сильных джиннов. Хорошо, что еще по весне она насобирала нужных трав, и сейчас развешивала их по всей лачуге, читая слова молитвы. Теперь в дом этот Амин войти не сможет, если она его не позовет. Может быть, если продержать ее в доме достаточно времени в забытьи, то влияние джинна ослабеет и девушка избавится от наваждения?
Дело было сделано, отвар был сильным, Иман должна проспать крепко до середины следующего дня. Фатима, осмотрев весь дом и не найдя бреши для джинна, оставила в кухне еще съестных припасов и воды, и потихоньку вышла из дома.
Все манипуляции старой травницы через окно наблюдал Амин, находясь достаточно глубоко в своем мире, чтобы Фатима не смогла его почувствовать. Проводив ее тяжелым взглядом, он попытался пройти в дом, но будто натолкнулся на невидимую преграду. Амин обошел дом несколько раз, но войти у него не получалось. Злость в нем вскипала все сильнее, через окно он видел Иман, спящей на топчане, если бы она проснулась и позвала его, то магия старой травницы бы разрушилась, но она спит слишком крепко, и даже в ее сон Амин проникнуть не смог.
Иман снова во сне видела Нариман, которая была заметно веселее в этот раз, даже протянула Иман руку, хотя найти в себе сил коснуться этой руки девушка не смогла. Потом сон сменился и она снова стояла на берегу реки Эль-Масилла, ярко светило солнце, в ветвях гранатовых деревьев щебетали воробьи, Иман искала кого-то, осматриваясь по сторонам, но никак не могла отыскать. Ей хотелось кричать такое знакомое имя, которое буквально запуталось в ее сознании и произноситься не хотело.
Амин в это время изо всех сил старался заставить Иман произнести его имя, тем самым дав разрешение войти в дом, но молитвы и травы Фатимы не давали ему этого сделать.
К середине следующего дня в дом снова пришла Фатима, осматриваясь по сторонам в поисках Амина, но он вновь ушел на глубокие слои своего мира. Травница не без труда разбудила Иман, накормила ее, поговорила с ней и снова напоила принесенным отваром. Иман вновь крепко уснула. Так продолжалось почти месяц, и весь этот месяц Амин наполнялся огромной злобой, ищущей выхода. Он все реже и реже мог продраться сквозь сны Иман, чтобы попытаться заставить ее произнести его имя, но все тщетно, магия Фатимы лишь набирала силу.
Связь между Амином и Иман начала слабеть, по ней все реже пробивались импульсы энергии Иман, увеличивая голод джинна и его злость. Он уже позабыл свои мысли о том, чтобы дать Иман возможность прожить ее человеческую жизнь. Он желал ее целиком, его голод не давал ему покоя, вокруг него клубилась вполне осязаемая тьма, вот-вот грозившая превратить его в гуля.
Фатима понимала, что не может слишком долго удерживать Иман во сне, она должна была двигаться, чтобы не остаться парализованной. Спустя месяц травница вновь поискала вокруг лачуги присутствие Амина и, вновь его не обнаружив, решила, что Иман можно уже совсем разбудить.
Голова Иман гудела, она чувствовала себя странно, будто употребила кат, мысли путались, ни одну из них она не могла ухватить. Фатима что-то говорила, но девушка не понимала ничего, только кивала головой и послушно выполняла команды.
Лишь к ночи этот странный туман в ее голове начал рассеиваться, и тогда Фатима, наказав ей не выходить из дома, ушла.