ГЛАВА 8
– Ты как будто стала жить богато. В добрый час сказать, в худой помолчать, – заметил Иван-царевич. Мы сидели на крыльце, пригревшись на солнышке. Я отхлебнула из кружки теплое козье молоко и посмотрела на него в упор:
– Действительно! Не знаешь, случайно, откуда просители-дарители дорогу к моему дому знают? Прокляну ведь! Кто тебя просил?
Иван рассмеялся. Виноватым он не выглядел:
– Нечего сидеть тут одной. Не по-человечески это.
– Ты мне не брат и не сват! – отрезала я. Кажется, кудрявому просто нравилось меня злить. – Я сама решаю, как жить.
– Ну, переехать ты сможешь навряд ли. У тебя даже лошади нет, – хохотнул Иван и добавил, пока я на него не набросилась: – Пора проведать хворого.
Раненый так упорно цеплялся за жизнь, что я сама поверила – этот встанет. Каждый день я обрабатывала рану, со страхом ожидая признаков воспаления. Заставляла много пить – не только травяные сборы, но и бульон с протертыми овощами. Сгибала и разгибала руки, ноги, массировала мышцы. Иван таскал его во двор, пробовал ставить на ноги. Сегодня был пятый день с тех пор, как они нагрянули в мой дом, и я велела:
– Попробуй поговорить с ним. Пора.
Я видела, что сознание у мужчины ясное. Он понимал все обращенные к нему слова. Очевидно, не страдал амнезией, иначе выглядел бы испуганным. Осталось понять, есть ли нарушения речи. Заодно узнаем, кого это Иван притащил.
Я слегка подсластила отвар шиповника мёдом и привычно напоила раненого, держа кружку у его губ. Тот благодарно моргнул в ответ. Я оглянулась на царевича и показала ему глазами – давай, мол, вспоминай, о чём только что говорили. Иван сел рядом и спросил без обиняков:
– Как тебя зовут?
Мужик облизнул губы и прохрипел:
– Соловей.
– Разбойник? – насмешливо уточнила я, не имея в виду ничего такого, но лицо мужчины перекосилось от гнева:
– Чё сразу! Что ты знаешь! Ты ничего обо мне не знаешь! – столько слов за раз дались ему с трудом. Лоб покрылся испариной, загорелое лицо побледнело, и раненый откинулся на подушки, тяжело дыша.
– Не трать силы, – посоветовал Иван. – Эта, может, и знает. Яга ведьма. Она не хотела обидеть.
– Если бы хотела, ты бы уже издох, – спокойно заметила я, потому что это была правда, но царевич сердито зыркнул на меня и покачал головой. Ничего, что они оба здесь не дома, а в гостях? Я поспешно вышла во двор, пока не ляпнула ещё чего-нибудь, за что Иван решит сжечь меня на костре. Или как тут поступают с ведьмами. Проверяют – тонет ли?
– Зачем так сказала? – беззлобно спросил Иван, догнав меня на улице. – За клевету откупиться не просто.
– Случайно вырвалось. Забудем, – неожиданно навалились усталость и безразличие. Как же надоело следить за каждым словом, оправдывать чьи-то ожидания и ловить на себе косые взгляды. Я осталась одна в лесу, чтобы дожить остаток дней в свое удовольствие! Не удержавшись, напомнила вслух: – Я вас сюда не звала, Иван. И я не ведьма.
– Лучше бы тебе ей быть, – покачал головой царевич. – Иначе беды не оберешься. Откуда в тебе столько яда, Яга? Пусть жизнь не всегда долгая, разве она не прекрасна?
– Она бессмысленна, – ответила я, и почувствовала себя старой ворчливой бабкой рядом с румяным веселым богатырем. Недалеко от истины по местным меркам.
– Говорил с людьми в деревнях. Ты многим помогла. Вот и смысл!
– Не собиралась я никому помогать! Просто скучно было, – я хлопнула Ивана по плечу и улыбнулась: – Однажды шутки ради велела бабе молчать две седмицы. Её муж поколачивал, жизнь невеселая, вот и пришла ко мне. Что ты думаешь! Помогло! Заплатила мне чем могла, ушла довольная. А потом прибегает её муж и просит – прокляни её ещё раз, чем хочешь отдарюсь, мол.
Иван засмеялся и ржал так заразительно, что я против воли рассмеялась тоже. Когда царевич, наконец, утёр слёзы и посмотрел на меня, улыбаясь, внутри разлилось приятное тёплое чувство. Этого парня я была бы рада называть своим другом.
– Мне нужно уехать, – внезапно сказал Иван.
– Тогда этого с собой забирай! – я старалась не показывать виду, но мысль остаться наедине с раненым татарином меня не прельщала.
– Соловей слаб как котенок, дай ему отлежаться, – нахмурил брови царевич. – Я вернусь через несколько дней и не с пустыми руками! Ну, Яга?
– Как будто мое согласие так важно, – огрызнулась я. – Одна нога здесь, другая там, понял? Еды соберу в дорогу. Завтра поедешь? Идём тогда, поможешь мне обмыть его, да рану обработать надо.
В избе было слишком темно, и я подносила свечу ко швам, чтобы оценить их состояние. Мужики, кажется, думали, что дело не в освещении, а в очистительной силе огня. Им волю дай – ещё и не то нафантазируют. Я отмачивала корочки и бережно протирала кожу вокруг раны, когда раненый вдруг заговорил.
– Ох, и красивая же ты баба, Яга, – хрипло сказал он, не глядя на меня. Ему, должно быть, больно – догадалась я, а вслух сочувственно поинтересовалась:
– Видно, сильно головой-то ударился?
– Я серьезно говорю, – возразил Соловей.
– Как же голубые глаза, пышная грудь и коса до пят? – хмыкнула я, ни на секунду не принимая его слова всерьёз. По местным меркам я точно красавицей не была.
– Коса – это хорошо… Намотаешь на кулак, голову ей запрокинешь – и вперёд. А такая, как Яга, сама на тебе поскачет, ей коса ни к чему, мешать только будет, – продолжал бредить раненый. Краем глаза я заметила, что Иван от его слов залился румянцем. Какой он ещё молодой всё-таки!
– У-у-у, не дай Бог так оголодать, – с издевкой протянула я, не отвлекаясь от работы. – Блоха на тебе поскачет, бабник!
– Сердишься, а глаза так и сверкают, чисто угли! Руки мягкие, ласковые, знают, что творят. Эта баба – всем бабам баба, Иван, – не унимался Соловей, а я начала понимать, откуда у него такое прозвище. – С молодухами не интересно, пугливые как оленухи, да и глаза у них коровьи. А у тебя хищные, Яга, слышишь?
– Слышу. Спи, – рана была закрыта мягким чистым полотном, я укрыла Соловья одеялом и отошла проверить тесто. Будут Ваньке пирожки в дорогу.
Мир был таков, что Иван мог вообще не вернуться обратно, но я предпочитала надеяться на лучшее. День ото дня Соловей становился всё разговорчивее, и мне пришлось признать – язык у него правда хорошо подвешен. В отличие от деревенских с ним было интересно.
В который раз я подумала, что люди здесь крепкие – а что удивляться, другие попросту умирают в детстве. Наш раненый уверенно шёл на поправку. Вставал с моей помощью и с аппетитом ел, напоминая в эти минуты тощую злую собаку, у которой нет хозяина. Осторожно расспрашивал меня про Ивана – как познакомились, что за человек. Спрашивал и про меня – как-то понял, что я не из этих краев. Я отмалчивалась или уходила от ответа, и Соловей не настаивал.
– Ты со всех берёшь плату, – сказал он как-то, сидя на крыльце, закутавшись в одеяло. – Что с меня попросишь? Взять-то особо нечего, сама видишь. Штаны и те чужие.
Я задумалась. За него обещал отдариться Иван, но какого лешего?
– Шелковые нити. Не слишком толстые, крепкие, непременно из шёлка. И ещё… Если будешь в иных землях – поищи мне живой воды. Спирт, горячее вино – называться может по-разному. Резко пахнет, горит, если поджечь.
Перегонный куб точно уже придумали, просто далеко отсюда. Соловей громко цокнул языком.
– Мудрёное задание. А не лучше ли мне уехать и никогда не возвращаться? Тогда и платить не придётся.
– Можно и так. Только смотри, как бы у тебя нити не разошлись, растворив рану. С наговором зашивала, – равнодушно ответила я и с удовольствием увидела, как тень беспокойства промелькнула на смуглом лице Соловья. Он не мог точно знать, брешу ли, и оставил дальнейшие мысли при себе. Потом вспомнила, что Ивану не нравилось, когда я вела себя злобно, и минуту спустя сказала: – На нет и суда нет, Бог с тобой. Захочешь – вали на все четыре стороны.
Раненый татарин усмехнулся и кивнул в знак того, что услышал. А затем смежил глаза, не то правда задремав сидя, не то желая закончить разговор.
Главы новой повести выходят на канале по мере написания. Завершенные книги вы можете найти на Литрес! Буду рада вашим отзывам.