В последние годы жизни для поэта было особенно ощутимо чувство одиночества. Впереди были новые тяжёлые испытания.
«Никогда я не прощу себе, что позволил увезти себя из Петербурга всего за девять дней до его кончины… - писал Тютчев дочери Дарье 1/13 августа 1870 года о смерти сына Дмитрия. – Ах, бедный милый мальчик! Он умер, вовсе не подозревая, до какой степени был мне дорог».
Вскоре умер брат поэта – Н.И.Тютчев:
Дни сочтены, утрат не перечесть,
Живая жизнь давно уж позади,
Передового нет, и я, как есть,
На роковой стою очереди.
В 1872 году в день Пасхи Тютчев послал умиравшей от чахотки дочери Марии слова ободрения и мольбы:
О, дай болящей исцеленье,
Отрадой в душу ей повей,
Чтобы в Христово Воскресенье
Всецело жизнь воскресла в ней…
В том же году в Реихенхалле Мария скончалась. После всего пережитого поэт обращается к жене с пронизывающими до боли словами:
Всё отнял у меня казнящий Бог.
Здоровье, силу воли, воздух, сон,
Одну тебя при мне оставил он,
Чтоб я ещё ему молиться мог.
Мысли о судьбе России не покидали Тютчева в последние годы жизни. «Не следует упускать из виду, что настают такие времена, что Россия со дня на день может быть призвана к необычайным усилиям, - невозможным без подъёма всех её нравственных сил», – писал он М.Н.Похвисневу. На своём пути служения России поэт шёл в ногу с другими гениальными творцами отечественной литературы – Гоголем, Толстым, Достоевским.
Судьба России (её предназначение, осознание себя самою собой) неизменно оставалась предметом постоянных напряжённых размышлений и дум Тютчева. Тема России в его поэзии не может быть сведена к узко понимаемой политике. И «русское чувство» («На юбилей Н.М.Карамзина»), и «родная речь», «залог всего, что свято для души» («На юбилей П.А.Вяземского»), и «Русская звезда» - всё это входит во всеобъемлющую тему:
Ты долго ль будешь за туманом
Скрываться, Русская звезда,
Или оптическим обманом
Ты обличишься навсегда?
В «роковые» годы спасает «только вера» в Россию. Это вовсе не значит, что Россия не подвластна пониманию в своей собственной, именно ей принадлежащей судьбе. Но это не та судьба, которую можно измерить «общим аршином», подвести под обычную «мерку». «Нам необходимо глубже и сокровеннее осознать исторический принцип нашего национального существования, - писал Тютчев. – В этом единственное средство противостоять духу Запада, сдерживать его притязания и враждебные действия».
Жадного интереса к политической жизни страны не могли поколебать в Тютчеве первые угрожающие симптомы в состоянии его здоровья. 4 декабря 1872 года он утратил свободу движения левой рукой и ощутил резкое ухудшение зрения; его начали одолевать мучительные головные боли.
30 декабря, после бессонной и тревожной ночи, он заявил жене, что хочет продиктовать ей стихотворение. Почти весь день прошёл в этой работе, доставившей немало труда обоим. К вечеру диктовка была закончена, а на следующий день Тютчев повёз текст в редакцию газеты «Гражданин». Начав читать их вслух, он обнаружил пропущенные им неточности,что вызвало в нём новый приступ раздражения. Домой Тютчев вернулся в состоянии крайнего нервного возбуждения. Утром 1 января 1873 года, невзирая на предостережения окружающих, поэт пошёл на прогулку. На улице с ним случился удар, парализовавший всю левую половину тела.
Прикованный к постели, с ноющей и сверлящей болью в мозгу, не имея возможности ни приподняться, ни перевернуться без чужой помощи, голосом едва внятным, он истинно дивил и врачей, и посетителей блеском своего остроумия и живостью участия к отвлечённым интересам. Он требовал, чтобы ему сообщались все политические и литературные новости. С приехавшим из Москвы И.С.Аксаковым Тютчев тотчас же начал говорить о политике, о Хивинском походе, о смерти Наполеона III. Своё безысходное болезненное состояние он определил словами: «Это мой Седан».
Он радовался появлению в журнале «Русский архив» своей записки «О цензуре в России», а также статей «Россия и Германия», «Россия и Революция», написанных им много лет тому назад; требовал читать ему газеты, писал или диктовал письма.
В письме к дочери Дарье 1 апреля 1873 года он писал едва повиновавшейся рукой несколько строк о тех «минутах жгучего волнения», которые он пережил, когда навестила его гр. Адлерберг – та самая Амалия Лёрхенфельд, которой юный поэт посвятил стихотворение «Я помню время золотое…». «Добрая Амалия пожелала в последний раз повидать меня на этом свете и приезжала проститься со мной. В её лице прошлое лучших моих лет явилось дать мне прощальный поцелуй».
«Болезнь эта возвратила его на стезю веры, - сообщала 16 февраля 1873 года жена Тютчева в письме к Анне Аксаковой. – На будущей неделе он хочет говеть; он с жадностью слушает главы Евангелия, которые я ему ежедневно читаю, а сиделка – монахиня говорит мне, что по ночам у них бывают серьёзные разговоры на религиозные темы».
Последним чтением Тютчева во время предсмертной болезни стали книги «История папы Григория VII» А.Вильмена и «Письма к принцессе» Ш.Сент-Бева. «У меня нет ни малейшей веры в моё возрождение; во всяком случае нечто кончено, и крепко кончено для меня, - писал Тютчев дочери Анне. – Теперь главное в том, чтобы уметь мужественно этому покориться. Всю нашу жизнь мы проводим в ожидании этого события, которое, когда настаёт, неминуемое преисполняет нас изумлением».
Однажды к Тютчеву привели четырехлетнюю внучку, дочь его покойного старшего сына Дмитрия. Глядя на ребёнка и намекая на свои утраты последних лет, поэт сказал: «Это цветок, растущий на могилах». В памяти девочки запечатлелся облик больного деда, лежащего на придвинутой к открытому окну кушетке, и огромный букет сирени у его изголовья».
19 мая Тютчева перевезли на дачу в Царское Село. Он начал передвигаться, хотя и с помощью посторонних. Но 11 июня последовал второй удар. Окружающие с минуты на минуту ожидали его смерти. Однако он пришёл в себя и спросил еле слышным голосом: «Какие последние политические известия?»
Тютчев прожил ещё немногим более месяца. О его безнадёжном состоянии свидетельствовало то, что теперь он утратил потребность в обществе и почти всё время был погружён в глубокое молчание. Редкие и короткие ответы его на вопросы врачей и близких отличались, впрочем, прежним остроумием.
О последних минутах жизни поэта рассказал И.Аксаков:
«Ранним утром 15 июля 1873 года лицо его внезапно приняло какое-то особенное выражение торжественности и ужаса; глаза широко раскрылись, как бы вперились в даль, - он не мог уже ни шевельнутся, ни вымолвить слова, - он, казалось, весь уже умер, но жизнь витала во взоре и на челе. Никогда так не светилось оно мыслью, как в этот миг, рассказывали потом присутствовавшие при его кончине… Чрез полчаса вдруг всё померкло, и его не стало… Он просиял и погас».
18 июля гроб с телом был перевезён в Петербург и похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря.
Узнав о смерти Тютчева, Тургенев писал Фету из Буживаля: «Милый, умный, как день умный Фёдор Иванович, прости-прощай!»
Накануне 15 июля к памятнику Тютчеву в парке сотрудники музея-заповедника в Овстуге положили живые цветы, прозвучали стихотворения поэта-земляка. Память о великом русском поэте, посвятившем Овстугу и его окрестностям проникновенные строки, жива в сердцах жителей Брянского края.
Как и прежде, так и сегодня, стихотворения Тютчева не утратили свежести, глубины, чувства, полны философским осмыслением.
Воскреснет жизнь, кровь заструится вновь,
И верит сердце в правду и любовь.
Овстуг, музей-заповедник Ф. И. Тютчева, 2024 год.