Разразившаяся на Дону в 1894 году небывалая засуха стала настоящим народным бедствием. Казаки, населявшие станицы и хутора по течению Северского Донца не были избалованы большими урожаями, от которых бы год от года рос их достаток. Куда чаще мечтали просто о сытой жизни для себя, своего рабочего и домашнего скота и птицы. Но были и такие обитатели казачьих куреней, которых не сильно страшили природные бедствия. Они всё готовы были пережить. В хуторе Швечиков станицы Гундоровской Области войска Донского к таким относились казаки из рода Карапышей. Неподалёку от хуторского майдана, над крутым склоном небольшой балки, уходящей к Северскому Донцу, с незапамятных времён раскинулась усадьба местного лавочника. Закоренился здесь первым Трофим Карапыш. Сначала он, как и другие его сотоварищи, пришедшие когда-то из Екатеринославской губернии, был поверстан в казаки, а потом за заслуги перед Донским войском и за долгую и беспорочную торговую деятельность получил звание торгового казака. На радостях после такого известия лавочник выкатил на майдан бочку пива, бросил на стол перед собравшимися две больших вязанки икряных чебаков и, понимая, что настоящего казачьего веселья только с этого не получится, вынес обрадованным хуторянам ещё и полное ведро водки.
Хоть гулянка на дурничку была и шумной, но всё равно с похмелья злые и еле ворочающиеся языки распустили по хутору нехороший слушок: дескать, и пиво было перестоявшее, и рыба пересушенная. А водка вообще не гордая, не крепкая, значит. Да и не выйдет настоящий казак с торговца до последнего ногтя Карапыша. Тума, тумою и останется - иногородний, пришлый значит человек, даже может сменить сословие, но не душу.
Вторым продолжателем торгового дела был Иван Карапыш. При нём были выкуплены соседние курени и в центре хутора образовалась большая усадьба. На ней уже по настоящему развернулся его сын, внук Трофима, Яков.
Вышедший в полноту сразу со скамьи церковно-приходской школы и которого называли за круглое лицо по-хохлацки пыкой, нёс свое звание торгового казака, уже в третьем поколении, высоко и не в пример другим местным торговцам. Яков цену себе знал. На все просьбы хуторского правления откликался сразу, но вот гулянок на дурничку по разным поводам перед лавкой, как его дед и отец, уже не устраивал. На язвительные подначки хуторян отвечал солидно:
- Энтот гай-гуй не по мне. По мне работа на первейшем месте.
Слова его с делом не расходились. И то, что это действительно так, он стал доказывать задолго до того, как стал старшим в своей торговой семье.
Словно подковой охватили строения Карапыша хуторской майдан.
Посредине выделялся почти шестисаженный по ширине, добротный и видный издалека казачий курень, с низами, выложенными из известнякового камня из каменной ломки, расположенной тут же, за хутором. У куреня была большая, опоясывающая уличную часть строения галдарея и сдвоенные полукруглые окна, которые издалека смотрелись как вздернутые от удивления брови.
А удивляться было от чего. Как в три поколения, словно в три прыжка, удалось Карапышам, выйти по богатству первыми на хуторе и, почитай, третьими во всей станице. Соседи, глядя на его подворье, переходили на завистливый шёпот:
- Домину какую выбухали! И как у них всё налажено! Налево пойдешь - деньгу найдешь. Направо - вроде тоже не потеряешь. А нам, куда ни пойти, хоть направо, хоть налево, в свой казачий пай и упрешься. А с собранным урожаем к кому? Опять же, к ним же, к Карапышам…
Слева от всегда сияющего белизной куреня, стояли амбары, куда по осени Яков засыпал зерно, закупленное не только у швечиковцев, но и со всех окрестных хуторов станицы. Затем, зерно это вывозилось на парамоновские ссыпки, где за него выручались немалые деньги, а деньги эти до следующей осени ссужались всё тем же нуждающимся хуторянам под кусачий процент.
Казаки - народ щепетильный, в должниках ходить не привыкли, поэтому хоть и с проклятьями, слышными, однако, не дальше своего подворья, но деньги богатею отдавали вовремя. Почти все покупки в хуторских семьях делались в карапышовской лавке, большом, длинном здании с правой стороны от его дома. На видном месте была прибита яркая вывеска, ниже которой сын Якова Филипп, учащийся выпускного курса Новочеркасского реального училища, имевший неплохие художественные способности, сделал приписку «Торговля всем и всегда».
К лавке вели хорошо протоптанные, посыпанные каменным и кирпичным боем дорожки. Это чтобы в любую распутицу можно было пешком добраться. А для тех, кто приезжал верхом или на телеге, лавочные работники соорудили коновязь и она никогда не пустовала.
В торговом помещении Яков Карапыш настелил прочные полы из дубовых досок, хотя другие торговцы довольствовались и земляными. Перед каждым большим праздником он нанимал полтинничных работниц и те обдавали все закоулки крутым кипятком, отчищали скребками каждую половицу и смывали всю накопившуюся грязь мыльным раствором и сибирьковыми вениками. Возни хоть и много было, зато пришедшие на следующее утро покупатели боялись на чисто вымытый пол ногой ступить и всё порывались разуться. Иной казак отзывался по такому поводу с особой похвалой:
- У вас, Яков Иванович, почище, чем в ином курене будет. Почитай, как в храм входишь.
- А это и есть храм, отвечал Яков, - только не божий, а торговый. Но, я думаю, что батюшка Евлампий такое сравнение не одобрит. Для него храм один и он в нём служит, а я вот здесь служу. Так и получается, что каждый на своём месте.
Хуторской священник не сильно одобрял и то, что лавочник с особой заботой соорудил в лавке святой угол, хотя и не принято было так делать у торгового люда. Когда же занятый с покупателями Яков слышал от кого-то из пришедших за покупками казаков крепкое словцо, и неважно по какому поводу, то сначала показывал пальцем на образа в святом углу, а потом уже ладонью на входные двери в лавку что означало:
- Ещё раз услышу, и будешь выставлен за дверь.
Никто из торговцев этой семьи ни в каких коммерческих заведениях не учился, и в грамоте больше чем простую арифметику и виртуозное владение счётами не превзошли, считая что и этого вполне достаточно. Также как у хуторского хлебороба был заведён годовой порядок в обработке своего земледельческого пая и огорода, точно также Карапыши десятилетиями придерживались своего оборота в закупке и заготовке товаров, при этом зорко следили за их сохранностью и выторговывали каждую полушку и даже четвертинку копейки в свою пользу.
Начиналось всё по весне с доставки соли. Самой лучшей на юге России - Бахмутской. Как только приходила большая вода с верховий Северского Донца сразу же к берегу у хутора Швечиков приставала барка, небольшое речное судно. Его привязывали в растяжку к могучим прибрежным дубам и начинали разгрузку. По триста, а то и пятьсот трёхпудовых мешков проносили сначала по прогибающимся сходням на берег, а потом перевозили в соляной амбар. Большую часть соли удавалось расторговать у себя в хуторе, остальное же с большой выгодой пускали оптом, для других хуторских лавок, что находились в дальнем краю станичного юрта. У них то такого водного пути рядом не было. А гужевой транспорт он и есть гужевой, на нём много и далеко не навозишь, только по месту.
Разворотливый Иван Карапыш вместе со своим сезонным компаньоном выгружал привезённую соль и тут же, не теряя времени, наполнял барку доверху курным гундоровским углем. А потом по течению сплавлялся этот груз сначала по Донцу, а потом и по Дону до самого Ростовского речного порта. где после того, как продавалось топливо местным промышленникам, барка разбиралась на строительный лес для последующей продажи. Опять же немалая выгода в степном краю. И её Иван Карапыш никогда не упускал.
Став во главе семейного дела, точно также стал действовать и его сын Яков. От деда и отца он научился хвалить любой товар, даже такой незатейливый, как соль. Он зачёрпывал большими ладонями белую горку из мешка, подносил её чуть ли не к глазам покупателя, чтобы тот получше рассмотрел и потом ссыпал обратно со словами:
- Самая белая, самая соленючая. Бери, не пожалеешь! Просаливает всё, на что не употребишь, насквозь. Пуд возьмёшь для домашней пищи и мяса, пуд для рыбы, пуд для огорода. Не хватит – придёшь ещё, но тогда по осени продам дороже. Раза в два. И это было чистой правдой, хотя и звучало как угроза. Приходилось брать с запасом. Кто мог знать каким год будет?
Рядом с соляным амбаром стоял другой, предназначенный для рабочего инструмента и инвентаря, кухонной утвари, конской сбруи и упряжи. С луганских мастерских, также как и соль по большой воде, доставлялись изделия из металла: разнообразный скобяной товар, ножи и подковы, косы и серпы, цибарки и чугунные горшки, котлы и казаны, сковороды и ступки, плуги, бороны и даже косилки.
С местных гончарен привозилась в этот амбар самая разная глиняная посуда. Нарядная, облитая яркой глазурью для домов побогаче и простые красно-коричневые кувшины, глечики и горшки, которые можно было увидеть на каждом плетне в хуторе Швечиков. .
На почётном месте стоял рядок самоваров, но это товар дорогой и к нему особое отношение. Не каждая казачья семья могла купить столь полезную вещь в своём обиходе. Самый большой, двухведёрный, начищенный до блеска самовар, на которого пока не нашелся покупатель, был установлен на видном месте в лавке, как главное её украшение и ждал своего часа. В него часто смотрелись, как в зеркало, пришедшие хуторяне и смеялись с того, как искажается их облик в самоварных боках. Лавочник самовар обходил стороной. Смеха боялся. Хотя, кто бы над хозяином стал бы смеяться!
Яков Карапыш хорошо знал у кого можно было купить лучшие, самые ходовые предметы чеботарного и шорного мастерства: рабочую обувь, хомуты, конскую упряжь и многие мелочи, без которых нельзя было представить жизнь хлебороба. Они были аккуратно разложены и развешены в ближнем углу амбара, чтобы быстрее можно было их показать всем, кто просил. Лишь бы не передумали!
Когда очередной покупатель входил в лавку, тут же призывно и громко звякал колокольчик. Этот звук был слышен повсюду, от порога и до самого дальнего угла амбара. Приказчик по привычке проговаривал себе под нос:
- Ну вот и деньги своими ногами пришли. Неизвестно только сколько.
На самом деле сам Карапыш, как и его приказчик, прибившийся в хутор поляк Бронислав, отлично знали, кто и сколько из хуторян мог оставить в лавке. В будний день они шли сплошным потоком с самого утра. Одни по действительной надобности, другие для развлечения, в не такой уж богатой событиями хуторской жизни.
После занятий в школе при Свято-Серафимовской церкви забегала стайка казачат. Подолгу рассматривали прилавок с писчебумажными принадлежностями, где были разложены стальные перья, чернильницы непроливайки, деревянные пеналы, цветные и химические карандаши, стопки разлинованных тетрадей и прочие предметы, столь заветные и желанные для школьников. Приказчик Бронислав, без тени пренебрежения, изо дня в день показывал все товары с этого прилавка школярам, отлично понимая, что никто и ничего из них не купит. Это потому, что Яков Карапыш, увидев однажды его нетерпениие заметил:
- И к этим ты тоже повнимательнее будь. Подрастут и придут с деньгами, сюда же. Не ко мне, так к моему сыну.
О том, дождётся ли такого времени приказчик по прозвищу Броня, Яков Иванович предпочитал не говорить, но продолжал настаивать:
- У каждого покупателя свой интерес и мы должны его интерес превратить во что? В деньги! Вот и работай!
Забегавшие в лавку парубки высматривали фуражки и папахи, чтобы из под них выпустить свои чубы и пройтись перед девчатами, входившими в невестин возраст. Казаки постарше перещупывали и чуть ли не на зуб пробовали мундирное сукно и заглядывались на кожаные широкие ремни с серебряными пластинами и тренчиками для подвеса амуниции.
Казачки перед праздниками заказывали румяна, белила и помады, пахучее мыло, а ещё их очень интересовали рулоны с цветными ситцами и подвешенные пучками яркие платки и шали.
Карапыш сам был по природе прижимистым, но жадных покупателей не любил. Цену ставил разумно и при этом приговаривал:
- Как говорится, Бог цены строит, а я только угадываю. Иной раз получается, иной раз нет. Прибыток с убытком всегда рядом по нашей торговой жизни ходят. Одно надо помнить: прибыль не небыль, её не придумаешь. Она в руки сама не идёт.
В небольшом подпитии, что с Яковом случалось крайне редко, он своим подобострастно слушающим работникам почти ласково говорил:
- Сделайте меня богатым и я стану добрым.
Но такое никак не получалось. Богатство его росло, а вместо доброты прибавлялась только полнота. Когда он входил в лавку, то почти полностью заполнял собой дверной проём и с порога начинал командовать, что куда выставить и выложить, что переставить, а что и вовсе убрать. И никто с ним не спорил. Не принято было спорить с хозяином.
Основной покупатель в лавку валил по воскресеньям, после обедни в Свято-Серафимовской церкви. Вот тут и начиналась торговля! Только и успевали Яков с приказчиком показывать товар лицом, выносить из амбаров и кладовок свои торговые припасы, деньги принимать и пересчитывать да выдавать сдачу. Всё без обмана! Кого же будешь обманывать среди своих хуторян!
Почти всегда всем и всё удавалось привозить, предлагать и продавать. И только ради того, чтобы вечером, после окончания торгового дня, услышать звон монет, ссыпаемых на серебрянный поднос и беспрерывное щёлкание счетов. Перед тем как закончить торговый день Яков выкладывал на белой скатерти перед собой крестом золотые десятки с профилем строгого российского императора и долго смотрел на них. Хоть и достаточно тусклым был свет от настольной керосиновой лампы, но казалось, что монеты дают такой сильный отблеск, что от него совсем ярко загорались глаза самого Карапыша. Потом он ссыпал золотые кругляшки обратно в бархатный мешочек, на мгновение задерживая каждый из них, словно взвешивая:
- Мала монета, почти невесомая, а какой вес в жизни имеет!
И также ежевечерне, перед сном, почти неслышно для домочадцев, стоя на коленях, он шептал у святого угла самосочинённую молитву:
«Помоги Всевышний преумножить мне своё достояние! Не дай пропасть трудам праведным! Пошли покупателя щедрого, поставщика честного, а работника трудолюбивого! Пусть будет лучше, а хуже никогда! Вознагради за труды, а я в долгу не останусь!»
И действительно Яков не жалел денег на внутреннее убранство хуторской Свято-Серафимовской церкви. Потому и на всех службах он стоял в первом ряду прихожан, хотя и не всем хуторянам это нравилось.
Член Союза писателей России Сергей Сполох.
Примечание: Все иллюстрации, использованные в настоящей статье, взяты из архива автора и общедоступных источников.