Война как обыденность и выход из небытия

Статья кандидата философских наук, преподавателя философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова Алексея Алексеевича Скворцова из сборника философского собора «Великое русское исправление имён».

Для морального философа крайне трудно и почти не­возможно говорить о войне. Тем более, о нынешней войне, идущей на наших границах с близким нам народом, с ко­торым столько веков мы делили историческую судьбу. Для философии, рассуждающей о моральных вопросах, не было сомнения, что война — это большое зло, чьи отрицатель­ные последствия значительно превосходят положительные, даже если положительные были достигнуты в результате справедливой битвы, как следствие общенационального подъема. С другой стороны, будучи философом, рассуждаю­щим о России и за Россию, понимаешь, что День 24 февраля 2022 года, начало СВО, был воспринят нашим обществом как шок. До сих пор российские власти в отношении судьбы населения Юго-Востока Украины вели себя крайне осто­рожно. Даже настолько осторожно, что в нашей патриоти­чески настроенной публицистике бытовало мнение, якобы российские власти ищут возможность «запихнуть» Донбасс и Луганск обратно в Украину, дабы прекратить действие западных санкций. Если Украина 8 лет готовилась к реваншу в Крыму, то в России почти все были уверены, что больше не будет никакого крупного вооруженного столкновения: кон­фликт сам собой сойдет на нет при посредничестве западных держав. Предупреждение донецких наблюдателей о том, что Украина готовит решительный удар по территории двух регионов, и ей совершенно точно не нужно мирное реше­ние, считали излишним паникерством. Почему-то многие были убеждены, что «Европа не допустит большой войны». В итоге ни Донецк, ни Луганск, ни сама Россия всерьез не готовились к войне, тем более к тяжелой и долгой.

Сейчас мы наблюдаем не рядовую войну, а новую войну, в которой, как это часто бывало, речь идет о выживании нашей цивилизации, о её праве сохранять свое независи­мое историческое бытие.

В течение долгих восьми лет многие спрашивали, что же ещё должно случиться, чтобы Россия вмешалась в ситуацию на Юго-Востоке Украины решительным образом? Там про­исходило уже все: каждодневные обстрелы городов, гибель мирных жителей, практически полная блокада двух регионов, попытки вооруженных нападений на территорию России, обстрел наблюдателей, похищение людей. Также было оче­видно, что «мониторинговая миссия ОБСЕ» заведомо встала на сторону Украины и отказывалась признать, что обстрелы производятся с её территории. Из всех возможных мер ре­шения конфликта руководство Украины и стоящие за ними страны Запада признавали только силовые и прямо террори­стические; о переговорах с властями двух регионов не было речи, несмотря на прямое указание на необходимость таких переговоров, закрепленное в Минских соглашениях. Казалось бы, многие вопросы можно было бы решить в диалоге, на­пример, автономии региона или возможности использовать русский язык. Поначалу было впечатление, что конфликт может достаточно просто решиться: Донбассу могла быть представлена широкая автономия в составе Украины, подоб­ная той, которой обладают республики в составе Российской Федерации. Таким образом, в поистине европейском стиле и при посредничестве европейских держав обеспечивалось бы два важных принципа: принцип нерушимости границ и право народа на самоопределение. Жители Донбасса полу­чили бы права граждан и России, и Украины, т.е. открытые границы с соседями и безвизовое сообщение с Европой. Все стороны получали бы выгоду от этого и были бы довольны­ми. Но думать, что именно так мог быть решен этот вопрос, было бы наивным, ибо коллективному Западу этот конфликт был крайне выгодным. Его не интересовала ни судьба Юго­-Востока Украины, ни судьба самой Украины.

Только поверхностный наблюдатель мог думать, что по­лыхавший в течение восьми лет вооруженный конфликт разгорелся между государством Украина и его двумя мя­тежными регионами. На самом деле, речь шла и идет до сих пор об очередном периоде противостояния русской цивилизации и запада, где цели сторон абсолютно про­зрачны.

Запад стремится полностью подчинить Россию, сделать ничтожной страной, своей сырьевой базой, желательно разде­ленной на несколько зависимых от Запада территорий. А Рос­сия желает стать независимой державой и развиваться так, как считает нужным. Если рассматривать этот конфликт в такой перспективе, то столкновение в виде войны было неизбежным. Восьмилетние атаки Украины на два неподконтрольных ей региона справедливо считать провоцированием этой войны. Если бы Европа на самом деле не желала этой войны, то она бы не дала ей разгореться, надавив на свою марионетку Украину и заставив её заключить федеративное соглашение с двумя регионами. Если бы сражение шло только между Украиной и Россией, то оно бы давно закончилось, ибо военные потен­циалы несопоставимы. Но случилось то, о чем говорили самые мрачные пессимисты прямо в начале спецоперации: это будет война России и Запада, возможно, война на истощение.

Украина здесь — лишь разменная карта, которой запад пожертвует ради ослабления своего геополитического про­тивника. И нужна она ему лишь как удобная площадка для нападения на Россию.

С первого дня СВО российские власти ясно дали понять, что добиваются выполнения следующих задач: 1) призна­ние Украиной Крыма российским; 2) признание Украиной Донецкой и Луганской народных республик независимыми государствами; 3) денацификация Украины, 4) демилитари­зация Украины; 5) отказ Украины вступать в НАТО. Казалось бы, задачи достаточно реалистичны: первый и второй пункт подтверждали уже сложившийся политический статус-кво, третий звучал расплывчато, но очевидно предполагал ро­спуск всяких националистических формирований и отмену дискриминационных законов против носителей русского и других неукраинских языков, четвертый был делом самой воинской операции. Оставался лишь пятый пункт, и с са­мого начала было ясно, что его исполнение не зависит от воли властей Украины, а является важной стратегической целью Запада. Блок НАТО не для того вложил миллиарды долларов сначала в Майдан, а потом и в войну на Донбассе, чтобы в один момент отказаться от своих интересов. Было очевидным, что НАТО развяжет гибридную войну против России на территории Украины, т.е. будет делать то, в чем оно обвиняло Россию на протяжении всех 8 лет украинского кризиса. С этой точки зрения можно даже утверждать, что СВО несколько запоздала: к её началу проникновение ин­фраструктуры НАТО на Украину было уже существенным, а после начала операции оно стало огромным. И дело даже не в поставках современного оружия или командирования туда собственных военных, скрепляющих собой разваливаю­щуюся украинскую армию. Дело, в первую очередь, в широ­кой материальной и финансовой помощи, которая позволяет Украине ещё выполнять свои социальные обязательства. Если Запад готов тратить миллиарды на поддержание стра­ны, раздираемой конфликтами и войной, то значит, у него есть крайняя заинтересованность в существовании нацио­налистической и милитаристской Украины.

Если принять во внимание все перечисленные выше факторы, то война не стала неожиданной. Напротив, она казалась закономерной и явилась просто в виде новой го­рячей фазы противостояния России и Запада. Некоторые думали, что специальная военная операция поставит в ней точку, но любой конфликт такого масштаба предполагает только многоточие. Очевидно, что чем больше Россия бу­дет стремиться к самостоятельности и независимости, тем больше это станет раздувать агрессивные намерения Запада. В такой обстановке война в той или иной форме для нас ста­нет привычным делом. Уместно вспомнить тревожные слова Н. С. Трубецкого, сказанные в разгар Гражданской войны: «Огромная Россия, составляющая шестую часть света, оста­лась ничьей. Пока ее не поделят или не отдадут одному из романо-германских зверей, мировую войну нельзя считать законченной»*. Сейчас бы мы сказали «англо-саксонских», но суть от этого не меняется. Россия для западных мировых центров влияния ныне остается «ничьей», и это ей никак не могут простить.

Для адекватного понимания произошедшего за послед­ний год надо также обратиться к нашему историческому сознанию. А для него война всегда была обыденностью, а от­нюдь не ударом грома, внезапно врывающимся в сонную, благополучную жизнь. В силу своего положения в мире, роли в истории, Россия все время воевала; лишь считанные годы были для нас мирными. Эта историческая обыденность обо­рачивалась культурной установкой, принимавшей войну как неотъемлемую часть жизни, почти как смену времен года. Каждое поколение знало, что ему придется воевать, и почти вся героическая составляющая нашей культуры была непо­средственно связана с войной. В последнее время в массовой культуре, принципиально чуждой трагическим мотивам, почти совсем забыли, что русские — это не только народ великих писателей и художников, но ещё и народ великих воинов. В некотором смысле первое определялось вторым: и на литературу, и на искусство, и на философию России война оказала существенное влияние. Излишне упоминать, что без многочисленных войн Россия бы вообще перестала существовать. Но разве же дело здесь только в том, что наша страна по широте занимает половину Земного шара, и в том, что наша страна со времен появления национальных госу­дарств всегда занимала место мировой державы, значительно влиявшей на ход мировой истории? Просто Россия всегда была не-Западом, т.е. территорией и культурой, непонят­ной для соседей. И чем более мы пытались соответствовать западным стандартам в некоторые периоды нашей исто­рии, тем ещё больше мы становились не-Западом, особенно по оценкам того же Запада. Чем больше мы говорили, что мы такие же, примите нас в свой мир, разрешите дружить с нами на равных и обмениваться всякими благами, тем чаще мы видели высокомерную ухмылку. Что бы мы ни делали, как бы не убеждали «западных партнеров», что мы такие же, как они, тем больше встречались с грубыми оценками нашей жизни и с самыми дикими стереотипами. Не было никако­го сомнения, что нас не признают равными себе, а един­ственное отношение может быть сдержанно-менторским, схожим с отношением учителя-тирана к старательному, но униженному ученику. Как отмечал А. А. Зиновьев: «Мы, русские, стали самой вопиющей жертвой западной идеоло­гии превосходства, причем — ее практического воплощения в реальность»**.

Западное высокомерие и менторство в итоге заканчива­лось желанием нас научить насильственно, т.е. посредством войны. Иногда самостоятельно, иногда через своих посред­ников или союзников. При этом Запад всегда был убежден, что территория России, как, впрочем, и весь мир, принадле­жит ему, а жители России были всегда убеждены, что рано или поздно придется давать Западу отпор. Существование гордого народа, освоившего такие пространства, восприни­малось пришельцами с западных границ как недоразуме­ние, которое надо как можно быстрее исправить, а россияне стремились к тому, чтобы эти пришельцы больше им ни­когда не угрожали. Соответственно, жители нашей страны, хоть немного разбиравшиеся в политике, всегда чувствова­ли скрытую угрозу, исходящую от Запада, даже в условиях самых хороших отношений. Сейчас это ощущение также породило умонастроение, что начавшаяся война — всего лишь новый акт обыденности. Именно этой ментальной обыденностью, проистекающей из межцивилизационного конфликта, во многом определяется ожесточение донец­кой войны. Когда речь шла о разгоравшемся столкновении между русскими и украинцами на Юго-Востоке Украины, то некоторым, пусть даже совсем незначительным тормозным механизмом могли служить доводы, что есть недопонимание между соседями, составляющими, по сути, один народ. Но когда в войну втянулись силы России и НАТО, то здесь все возможные завесы милосердия упали, и битва по ожесточе­нию стала напоминать мировые войны.

Обыденность войны — это ни хорошо, ни плохо. Это факт нашего исторического бытия. Факт, который свиде­тельствует, что наша страна, как и другие страны, боролась за свое развитие, за право строить свою жизнь, помогать дружественным народам и давать отпор недружественным. Для стран, кто воюет редко или вообще никогда не воевал, любая конфронтация с внешними силами приведет к вспле­ску национализма и милитаризма. Для России никогда не требовалось ни того, ни другого опять же в силу того, что война — это обыденное состояние бытия. И именно с этой обыденностью связана шокирующая немилитаристическая направленность русской философской мысли. Шокирующая именно для постоянно воюющей страны. Отношение к вой­не в русской философии не было восторженным, а скорее стоическим. Не имеет смысла восхвалять войну и идеологи­чески готовиться к ней: она все равно придет.

Трудно сказать, существует ли особый русский способ воевать; на этот вопрос сподручнее ответить историкам. Философы же могут подумать над вопросом, существует ли русский способ восприятия и осмысления войны, и он, несо­мненно, существует. Война для нас — это такой же необходи­мый модус бытия, как рождение, старость и смерть, и все они тесно связаны с войной: в битве рождается новый человек, в ней он очень быстро стареет и умирает значительно рань­ше времени. Война — это совершенно иная индивидуальная жизнь, где предельно сконцентрированы смыслы жизни человека. Но это — в экзистенциально-личностном плане. А в социально-историческом измерении война в русской фи­лософии понималась как греховная необходимость, стано­вящаяся неизбежной, когда речь идет о ещё более страшных вещах: «Война есть великое зло. — пишет Н. О. Лосский. Но проповедь безоглядного пацифизма, призывающего к отказу от воинской повинности, могла бы... привести к... хаоти­ческой анархии, которая страшнее всякой войны»***. С ним соглашается Н. А. Бердяев: «Так на войне, слишком жалея людей, можно привести к тому, что погибнет еще большее количество людей»****.

Русские философы и писатели не прославляли войну, не оправдывали её как исключительно хорошее дело. но при этом очень часто они оправдывали служение человека на войне, оказавшегося там в силу игры исторических обсто­ятельств, или в силу своих человеколюбивых убеждений.

Гуманистических мыслей, мечтаний о совершенном мире, о братстве и любви в нашей философии значительно больше, чем рассуждений о войне. Но к войне также не было ненависти в плане обиды на бытие. Можно ли ненавидеть то, что и так будет? Вечный мир, как известно, возможен только на кладбище. Но для нашей культуры война — это не просто необходимый модус бытия: он сложен из трагиче­ского парадокса. Нет сомнения, что война — это зло, и «не то страшно, что люди умирают, а то, что они перестают быть людьми» (о. Г. Флоровский)*****. Тем не менее, парадоксальным образом, свои лучшие, возвышенные, нравственные качества человек проявляет именно на войне: «В войне... совершается такое великое добро, как жертва своей жизнью за других» (Л. П. Карсавин)******.

Для русской философии война — это не часть науки о по­литике, как для немецкой философии, не экзистенциаль­ное приключение, как для французов, не защита своих интересов, как для англичан и американцев. Это именно трагедия совести, когда мы понимаем, что и воевать по совести нельзя, и не воевать нельзя. Для нас война — это защита и себя, и тех, кто нуждается в этой защите.

Война — это путь подвижничества и жертвенности, идти по которому в нашем несовершенном мире возможно только греховными средствами. И это противоречие изживается личным подвигом и готовностью пострадать.

И все же, если говорить политически, а не только фило­софски (хотя, кто бы разделил эти два плана?), война — это не совсем «обычная» обыденность, происходящая из при­вычки. Скорее эта обыденность следует из жесткой необ­ходимости защищать свое историческое бытие, право быть независимой страной. И всегда это была борьба за выход из униженного состояния территории, служащей колонией для мировых гегемонов, к бытию державы, имеющей свою оригинальную культуру и хорошо узнаваемое лицо. Вой­на — это такая обыденность, которая каждый день ставит вопрос о дальнейшем существовании самой цивилизации, а на уровне персональном — своей идентичности. Её умест­но сравнить с трудом земледельца. Если не будет получен урожай, то наступит голод. Так и здесь: если мы проиграем в войне, то независимая цивилизация окажется на грани ги­бели. Иными словами, война — это борьба за бытие против небытия, т.е. против тех, кто желает, говоря современным языком, «отменить» какую-либо культуру и отправить её в небытие, т.е. в полностью подчиненное состояние, а потом и в забвение.

С начала 2014 г., когда Запад взял уверенный курс на поддержку националистического переворота на Украине, российская культура в мировых масс-медиа оказалась окон­чательно «отменена». При этом действовал самый насильственный вариант отмены, не только лишающий объект травли возможности сотрудничества, но и обвиняющий его во всем происходящем зле. С этого момента западные хозяева мира отказали России в праве высказывать свою точку зре­ния и отрицали право огромной страны иметь собственные интересы, в то время как собственные интересы они про­двигали крайне агрессивно. Тем более, по их мнению, ни­каких интересов не могло быть у русскоязычного населения Украины, опасавшегося жить в ультраправом государстве. Америка и Европа, трепетно относившиеся к правам любых меньшинств и готовые предоставить на своей территории ав­тономию любому мало-мальски значимому этносу, начисто лишили такого права русских на Украине. Будто там русских никогда и не было, и вся Украина — это единое «расово чистое» государство, говорящее на одном языке. Уместно вспомнить, что первый закон, принятый новой властью после переворота на Майдане, был запрет действовавшего ранее мудрого закона о регионально значимых языках, ко­торый, как мы сейчас понимаем, некоторое время защищал Украину от межэтнических конфликтов. Никакого протеста на Западе это явно агрессивное действие не вызвало, ибо там считалось нормальным, что миллионы людей в перспекти­ве лишатся права учиться, вести коммуникацию и в конце концов даже говорить в быту на родном языке. А дальше у русских отобрали не только право на культурную авто­номию, но и базовое право на жизнь. Сколько бы Россия ни говорила о варварских обстрелах городов Донбасса, её никто не желал слышать в силу изначальной отмены. Мы хорошо помним западных интеллектуалов, восхищавшихся куль­турой диалога, но никто из них не защитил право России и народа Юго-Востока Украины вступить в равноправный диалог. Игнорирование страданий жителей Донецка и Лу­ганска означало лишь то, что их уже вычеркнули из исто­рии. Им предлагали либо насильственную украинизацию с неизбежными репрессиями инакомыслящих, либо бросить свои дома и переселиться в Россию. Как оказалось, западные права человека в представлениях их поборников действуют только для западного человека; все остальные, которых там не считают «западными», этих прав лишены.

Исключение из истории целой этнической группы, желание её изгнать или ассимилировать, лишить самых элементарных прав, нельзя назвать никаким иным словом, кроме как «расизм». Причем этот расизм предполагал пря­мой геноцид, ибо Запад все 8 лет противостояния вооружал Украину и создавал националистические формирования для быстрого решения конфликта, т.е. для проведения эт­нической чистки. Для тех наблюдателей, кто привык вос­хищаться западной культурой, было невозможно поверить в происходящее. Выходом из очевидного диссонанса для них становилось повальное отрицание того, что происхо­дит, воплощенное в привычной для либералов-западников скороговорке: «На Украине нет фашизма». Таким людям бесполезно показывать кадры убитых детей в городах Дон­басса, ибо они уже заранее исключили русских из жизни. На ментальном уровне «этническая чистка» западными поли­тиками уже была проведена, осталось её осуществить только физически. Но ни санкции, ни блокады, ни террористиче­ские атаки не смогли заставить русское население покинуть свои земли на Юго-Востоке Украины, а Россию отказаться от их поддержки. Оставалось только их изгнать с помощью войны, и, судя по риторике украинских властей (в сущности, стран НАТО), военное решение конфликта для них было самым эффективным. Вопрос был в том, насколько далеко Россия готова зайти ради защиты русскоязычного населения и недопущения проникновения НАТО на наши границы.

Начавшаяся война — это был вынужденный выход из небытия, куда русскоязычное население Донбасса и Луган­ска было насильственно загнано прозападными расистами. Также это был единственный способ для России сделать так, чтобы её точку зрения хотя бы услышали. Способ радикаль­ный, опасный и кровавый, но все иные возможности наша страна исчерпала. Российская власть прямо говорила, что не желает на своих южных границах видеть натовские базы, ибо опасается за свое будущее, а ей открыто говорили, что это — не её дело. Иными словами, Америка, находящаяся за несколько тысяч километров от Украины, может иметь там свои жизненные интересы, а Россия, находящаяся рядом — не может.

Критики военной операции России на Украине дока­зывают, что на самом деле мы добились почти противо­положного тому, к чему стремились. Противник, получив западную помощь, стал более милитаризованным, более агрессивно-националистическим, а сам факт получения натовского оружия показывает, что союз НАТО с Украи­ной состоялся. Наш противник не только не признал Крым российским, но и готов совершать на него атаки, а потеряв полностью Луганскую Народную Республику и большую часть Донецкой, он никогда не признает их независимыми, как не признает никакие референдумы, запланированные на их территории. Что же тогда получила Россия в этой долгой и трудной войне, исход которой ещё не ясен? Следует сразу сказать, что прагматический взгляд на войну — самый невер­ный. Если бы люди думали только о своей выгоде, они бы не вступали в разорительные битвы и не шли бы на смерть и мучения. С чисто экономической точки зрения, эта война не выгодна ни одной стороне: все потерпели серьезные убыт­ки. Политически она тоже никому не выгодна, ибо угрожает миру новой мировой войной. Считать приобретенные земли и население с точки зрения выгоды не имеет смысла, ибо и то и другое может быстро рассыпаться в неопределенной перспективе будущего. Все стороны, вовлеченные в эту вой­ну, несут огромные расходы, которые точно не улучшат их жизнь в ближайшем будущем. Также очевидно, что война идет далеко не только за перспективу, утвердятся ли вой­ска НАТО на Украине, или нет. НАТО при желании найдет другие площадки для атаки на нас и без Украины, и, с дру­гой стороны, наша страна, какой бы сложной ситуация не сложилась, нашла бы возможность ответа на нахождение их баз где-нибудь под Сумами или Черниговом.

Но есть ещё и нематериальный, духовный план войны, единственный, заставляющий человека задуматься о смыс­ле жизни, а народ — о смысле существования в истории. Собственно, это и есть война за память — за то, какой наша страна останется в восприятии потомков. Останемся ли мы там в образе великодушного народа, готового заступиться за свою насильно отторгнутую часть, либо будем спокойно на­блюдать за геноцидом, вспоминая при этом о «западных цен­ностях». Если посмотреть на войну в этом плане, то следует заметить, что Россия во второй раз после присоединения Крыма решительно заступилась за русскоязычное население, не дав возможность его уничтожить или изгнать. Это значит, что Россия перестала отступать под давлением политических сил, которые разговаривают с ней лишь угрозами. Во-вторых, наша страна показала, что у неё есть свой взгляд на мир, свои геополитические интересы, наконец, своё независимое мне­ние по поводу происходящего. Например, у неё есть мнение, что Советский Союз был искусственно развален по грани­цам, в спешке нанесенным большевиками, и Россию при этом «рисовании» явно дискриминировали, как, впрочем, и некоторые другие народы, конфликтующие друг с другом до сих пор. Для дальнейшей безопасности мира требуется поставить вопрос о границах и территориях постсоветского пространства ещё раз, и после окончания войны он неиз­бежно будет поднят. И, в-третьих, речь идет о жертвенном поступке ради миллионов людей, которых «цивилизованное человечество» вычеркнуло из истории и обрекло на гибель.

Россия, которую клеймят как варварскую страну, оказалась, по сути, единственной, кто выступил против деления людей на существ первого и второго сорта по желанию мировой элиты, т.е. попыталась встать на пути новой реинкарнации нацизма, которую не желают замечать в «цивилизованной» Европе. Наконец, Россия показала, что жизнь людей для неё выше, чем прагматические расчеты, а будущее независимой страны, готовой защищать тех, кто желает быть с ней, выше комфортного существования в качестве второсортной стра­ны, исполняющей все прихоти мирового гегемона.

Можно было бы сказать, что эти цели и смыслы — слиш­ком амбициозные. Пока война с блоком НАТО идет очень тяжело, а в тылу консолидации общества не произошло: до небольшого числа людей дошло, что на самом деле идет битва за Россию, и успех её будет определяться тем, сколько из нас поймет, что идет народная война. Очень мало людей поняли, что мы боремся за свою независимость, а любая борьба такого рода всегда бывает кровавой. И ещё меньше поняли, что мы уже живем в другом мире, где больше наде­яться на прощение мирового гегемона нельзя.

Нам предстоит либо заново построить свою цивилизацию, надеясь только на свои талант и упорство, либо согласить­ся на унизительное положение региона, чью судьбу будут решать далеко от его границ.

Эта война, конца которой пока не видно, — новый вы­зов и новый трагический повод задуматься над «основным вопросом» русской философии, т.е. о судьбе и назначении самой России. В жизни так происходит, что наиболее глу­боко мы задумываемся о том, что можем внезапно потерять. Это не просто отстраненное мышление, а размышление, требующее от нас действия. Мы должны понимать, что сей­час находимся на войне, и она ведется за наше право быть самостоятельным народом, не дающим в обиду тех, кто же­лает быть вместе с нами. И. А. Ильин ещё в связи с Первой мировой войной утверждал: «Смысл войны, в том, что она зовет каждого восстать и защищать до смерти то, чем он жил доселе, что он любил и чему служил»*******. Это означает, что каждому из нас пора выйти из небытия, понять, что самые привычные, естественные для нас вещи, как земля, язык, близкие люди, национальная духовная культура и мировоз­зрение, особый, присущий населению России стиль жизни, сейчас подвергается серьезной опасности. Наша недавняя история показывает, что государственность — это достаточно хрупкая структура, а манипуляция исторической памятью и идентичностью вышла на принципиально иной уровень. Сейчас не только одному человеку, но и целому народу можно внушить что угодно, причем за очень короткий срок. В этом плане симптоматично высказывание бывшего посла США в России о том, что Украине вместе с Вашингтоном надо создать новую историю, выгодную странам Запада, и обучить этой истории весь мир********.

Нам же не надо создавать новую историю, тем более учить ей весь мир. Но было бы очень хорошо просто отно­ситься к России как к самому необходимому и бесконечно дорогому условию нашей жизни. У нас больше нет путей от­ступления в виде эмиграции или всеобщего покаяния, у нас есть только путь вперед в виде борьбы за дальнейшее суще­ствование. Тому, кто желает искать примирения с Западом, неплохо помнить судьбу Донецка: из цветущего города он при прямом участии «западных демократий» превратился в территорию ужаса, где на мирных людях испытываются все самые жестокие и подлые средства ведения войны. Если рус­ским на Юго-Востоке Украины была уготована такая участь, то страшно представить, какую участь западные «защит­ники прав человека» заготовили для русских в России. Это значит, что как бы мы ни чувствовали себя плохо во время войны, но закончить её можно только нашей решительной победой. За победу на данном этапе было бы справедливо считать свободу и самоопределение Донецкой и Луганской народных республик, а также безопасность границ России хотя бы на ближайшее время.

Чтобы победить, надо проявить свои лучшие качества, за­быв про внутренние склоки, обиды, повседневный цинизм и научившись жить в это очень сложное время. Любая война предполагает предельное напряжение сил, особенно война за национальное выживание и самоопределение. Нет сомнения, что сейчас все, кто на фронте прилагают сверхчеловеческие усилия для победы, т.е. для защиты русскоязычного населения бывшей Украины.

Для обычных же мирных людей России, живущих сейчас вдалеке от войны, есть свой путь к победе, и он заключается в том, чтобы приходить на помощь своим ближним, тем, кому сейчас трудно. Только взаимной помощью, утешением и верой в лучшее мы можем выстоять в это непростое время.

Алексей Алексеевич Скворцов

*Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык. М.: Прогресс, 1995. С. 296.

** Зиновьев А. А. Русский эксперимент: Роман. М.: L'Age d'Homme— Наш дом, 1995.С. 375-376.

***Лосский Н. О. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа. М.: Политиздат, 1991. С. 166.

****Бердяев Н. А. Судьба России. М.: Советский писатель, 1990. С. 194.

*****Флоровский Г. Из прошлого русской мысли. М.: Аграф, 1998. С. 56.

******Карсавин Л. П. Малые сочинения. СПб.: Алетейя, 1994. С. 427.

*******Ильин И. А. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Русская книга, 1999. Т. 9-10. С. 14.

********Макфол заявил, что многие в США согласны с позицией Путина по Украине // Подробности: https://regnum.ru/news/polit/3648217.html