В ответ на вопросы: "Какое отношение имеют Рудольф Штейнер и его Антропософия к Христианству?", предлагаю шесть лекций Рудольфа Штейнера, объединенных под названием: "Христос и духовный мир"
Первая лекция
Лейпциг, 28. Декабря 1913 года
В наше время для многих душ, желающих воспринять то, что может им показать Антропософия, духовная наука, необходимо покончить с некоторыми противоречиями, возникающими в душе. В особенности на одно такое противоречие может натолкнуться душа, когда она в состоянии принять всерьёз воспоминания, связанные с праздниками Рождества и начала года. Ибо, благодаря серьёзному отношению именно к воспоминаниям такого рода, нам становится ясно, что, стараясь обрести познание, мы тем самым стремимся проникнуть в духовную эволюцию человечества ради того, чтобы как можно лучше понять своё собственное духовное развитие.
Стоит нам остановиться на какой-либо мысли, как нас сейчас же, с одной стороны, озарят, а с другой стороны, взволнуют противоречия, трудности, встающие перед душой, когда она хочет воспринять наши антропософские познания о человеке и о мировом развитии в их истинном смысле.
Среди различных познаний, которые мы стремимся обрести путём углубления в Антропософию, находится познание Христа – познание важнейшего импульса, явленного в начале нашей эры.
Перед нами, вероятно, не раз встанет вопрос: как в наше время можно надеяться с помощью антропософских познаний интенсивнее проникнуть в ход мирового развития, дабы лучше понять импульс Христа, чем в то время, когда жили современники Мистерии Голгофы? Для современных душ, желающих с помощью Антропософии приблизиться к познанию Христа, это могло бы стать тягостным вопросом. Это могло бы стать одним из тех противоречий, которые должны действовать подавляюще именно тогда, когда мы принимаем всерьёз глубинные принципы нашего антропософского познания. Разрешение этого противоречия станет возможным, когда мы поставим перед своей душой ту духовную ситуацию, в которой находилось человечество в момент начала нашего летоисчисления.
Кто пытается сначала вообще без каких-либо религиозных или подобных им чувств проникнуть в душевное состояние людей начала нашей эры, тот приходит к весьма своеобразному открытию. Можно попытаться совершить это проникновение следующим образом.
Можно сказать себе: будем придерживаться того, чего не могут отрицать даже те души, которые отдались лишь самому внешнему, будем придерживаться древнего предания, сохранившегося в истории, но постараемся проникнуть в ту его часть, где находится в чистом виде жизнь духа. Потому что путём подобного проникновения можно надеяться уловить кое-что из подлинных импульсов развития человечества.
Мы рассмотрим жизнь идеи в начале нашего летоисчисления. Мы попробуем проникнуть чисто исторически в те усилия, которые прилагали к углублению мышления люди, жившие, скажем, в течение двухсот лет, предшествовавших Мистерии Голгофы, и ещё в течение полутора следующих за ней веков. Попробуем проникнуть таким образом в мировые тайны, в мировые загадки. Тогда мы найдём, что в века, ближайшие к Мистерии Голгофы, произошло чрезвычайно важное изменение в душевном состоянии человечества, изменение, относящееся к жизни идеи.
Мы заметим, что в культурный мир того времени вошло многое из того, что за несколько веков дала греческая философия и другие изыскания углублённой мысли.
Если рассмотреть, к чему пришло в те времена человечество из своего внутреннего, не реагируя ни на какие внешние импульсы, к чему пришли те, кого стоики называли «мудрецами», к чему пришли многочисленные личности римской истории, то надо признать, что в отношении приобретения мыслей, обретения идей жизнь Запада не слишком много дала нам после этого времени, после поворота в начале нашей эры.
Эта жизнь Запада принесла нам бесконечно много проникновений в факты природы и бесконечные революции в понимании внешнего мира. Но сами мысли, сами идеи, при помощи которых были сделаны все эти открытия, при помощи которых человечество старалось проникнуть во внешнепространственные тайны бытия, сами эти идеи, собственно, мало ушли вперёд по сравнению с той эпохой. Все они уже жили в душах того времени, в том числе и мысль о развитии, которой так гордится современность.
То, что можно было бы назвать мысленным восприятием мира, жизнью в идеях, достигло уже известной высоты, вершины, и охватило не только отдельные умы, как учеников Сократа за некоторое время до того, но стало, можно сказать, популярным, распространялось на юге Европы и в других областях мира. Поражает глубина, которой достигла мысль.
Если бы захотели непредвзято рассмотреть историю философии, следовало бы обратить особое внимание как раз на победу мысли в ту эпоху.
Но, если с одной стороны взять эту победу мысли, эту бесконечно значительную разработку мира идей, а с другой стороны поставить перед душой тайны, окружающие Мистерию Голгофы, в том смысле, как мы стараемся проникнуть в них теперь – тогда мы видим ещё нечто иное. Мы увидим, что ещё в то время, когда распространяется весть о Мистерии Голгофы, происходит необычайная борьба мысли с этой Мистерией.
Философия той эпохи, в особенности глубокая философия гнозиса, старается направить к этой одной цели все завоёванные к тому времени идеи. Важно дать воздействовать на себя этой борьбе человеческой мысли с Мистерией Голгофы.
Ибо оказывается, что борьба эта, собственно говоря, напрасна; что, хотя и существует это огромное углубление мысли, которого достигло развитие человечества, и, хотя мысль и прилагает все усилия, чтобы понять Мистерию Голгофы, тем не менее все эти усилия недостаточны.
Оказывается, что Мистерия Голгофы подходит к человеческому разуму как бы с большого расстояния, отделенная духовными мирами, и не хочет раскрыться. Я хотел бы с самого начала указать на то, мои дорогие друзья, что, говоря в этих лекциях о Мистерии Голгофы, я не хочу примешивать к этому понятию ничего такого, что связывало бы его с каким-либо религиозным преданием или убеждением.
Мы рассмотрим чисто объективный мир фактов, лежащий в основе развития человечества – то, что представляется физическому и духовному наблюдению. Я хотел бы произвести рассмотрение, которое оставляет в стороне всё приобретенное до сих пор познание Мистерии Голгофы, всё, что говорится о ней в отдельных вероисповеданиях. Я хотел бы обратиться лишь к тому, что свершилось в развитии человечества. Теперь мне придётся кратко сказать о некоторых вещах, предвосхищая то, что лишь в следующие дни может быть разъяснено и подкреплено доказательствами.
Первое впечатление от такого противопоставления тайны Мистерии Голгофы и необычайно углублённого развития мысли того времени я бы выразил так: сущность Мистерии Голгофы отстоит весьма далеко от того, чего может достичь развитие мысли. И чем тщательнее проникаешь в то, что даётся таким сопоставлением, тем более признаёшь, что можно совершенно погрузиться душой в миры идей, характерные для начала нашей эры.
Можно постараться оживить в себе то душевное состояние, те мысли, которыми жили люди Римской империи и Греции. Можно как бы вызвать вновь перед душой эти идеи, которые мыслились людьми, и тогда обретаешь чувство – вот эпоха, в которую мысль достигла никогда прежде не виданного углубления. С мыслью что-то происходит, она подступает к человеческой душе так, как никогда ранее не подступала.
Но если посредством того душевного состояния, которое можно обозначить, как ясновидческое, захочешь вполне оживить в себе то, что встаёт перед твоей душой, как оживление и углубление мысли той эпохи; если ты несёшь это в своей душе, а затем вводишь в действие то, что даёт ясновидение – тогда вдруг является нечто поразительное. Тогда чувствуешь: то, следствием чего является также и это углубление мысли, происходит, собственно, очень далеко в духовных мирах.
Мы уже обращали внимание на то, что за нашим миром лежат иные миры. Используем принятые термины: астральный мир, деваханический мир и высший деваханический мир.
Пока лишь вспомним, что эти три мира лежат за нашим миром. И, когда затем действительно возбудишь в себе ясновидческое состояние души, создаётся впечатление, что, если даже проникнуть в ближайший, астральный мир, то и там не вполне выясняется основание того, что выразилось в жизни идей той эпохи. И, даже, если заглянуть в низший деваханический мир, то и там ещё не вполне уяснится, что, собственно, свершилось.
И только, если есть возможность перенестись душой в высший деваханический мир (так говорит ясновидческое состояние души), можно пережить то, что только просвечивает через два других мира, что нисходит в наш физический мир, и что мы познаём в нашем физическом мире, как радикальное преображение мира человеческой мысли в ходе столетий.
Можно сначала рассмотреть только физический план. Погружаясь в мир идей той эпохи, можно совсем не замечать того, что сообщалось в то время о Мистерии Голгофы. Можно оставить это совершенно без внимания и задать себе вопрос: «Что показывает нам внешняя история вне связи с происходившим в Палестине?». – Она показывает нам, что в Греции и Риме произошло чрезвычайное углубление мысли.
Оградим, точно остров нашего душевного переживания, этот греческий и римский мир мысли, представим его себе отделенным от всего того, что произошло вовне. Представим себе, что в этот мир не проникло ещё никакой вести о Мистерии Голгофы. Обратив наше душевное созерцание на этот мир, мы безусловно не найдём в нём ничего, что мы знаем в настоящее время о Мистерии Голгофы. Но мы обнаружим то чрезвычайное углубление в жизни идей, которое показывает нам, что в развитии человечества произошло нечто, охватившее на физическом плане самую глубинную сущность души.
Что бы мы ни думали, но никогда ни в каком народе, ни в какую эпоху мысль не стояла так высоко! Следовательно, как бы ни был скептически кто-либо настроен или не хотел бы ничего знать о Мистерии Голгофы, одно он должен признать: на отгороженном нами острове живёт углубление мысли, какого прежде никогда не было. Но, если теперь перенестись в этот мир мысли, обладая ясновидческим состоянием души, то чувствуешь себя введённым во всё своеобразие мысли.
«Да», - говоришь себе, - «эта мысль, которая расцвела в форме идей Платона и других, и перешла в ограниченный нами мир, способна сделать душу свободной, захватить её и создать в ней более высокий взгляд на самоё себя». Душа может сказать себе: «Чего бы ты ни достигла во внешнем и в духовном мире, это ставит тебя в зависимость от этих миров; ты же схватываешь нечто, что живёт в тебе, во что ты вполне можешь проникнуть. Ты можешь отойти от внешнего физического мира, можешь отнестись с недоверием к духовному миру, можешь отвергнуть любое ясновидческое впечатление, можешь не дать проникнуть в себя никакому физическому впечатлению – мыслью ты живёшь в себе, в своей мысли ты как бы схватываешь свою собственную сущность!».
К такому заключению можно прийти. Но затем – и это не может быть иначе, когда при помощи ясновидческого состояния души погружаешься, так сказать, в это море мысли – возникает чувство изолированности мысли, чувство, что мысль является всё же только мыслью, чувство, что мысль живёт лишь в душе, что в ней самой нельзя найти силу выйти в мир, где можно найти то, чем мы являемся в нашей первооснове.
Ощущая высшее величие мысли, ощущаешь также и её нереальную сущность. Тогда ощущаешь и то, что нигде в мире, который ты познал ясновидящим взором, нет ничего, что могло бы явиться носителем этой мысли.
Спрашиваешь себя: «Почему вообще существует, собственно говоря, эта мысль?». – Ведь в сущности она может лишь искажать физический мир.
Считающий себя чистым материалистом не может приписать мысли никакой собственной, только ей принадлежащей сущности – они сделали бы лучше, если бы вообще запретили мышление, ибо, если материальный мир является единственно истинно существующим, то мысль может лишь искажать его.
Только из-за своей непоследовательности материалисты не приходят к единственно возможной для материализма монистической теории познания: воздержаться от мышления, полнейший отказ от мышления. Перед душой же того, кто погружается ясновидческим состоянием души в жизнь мысли, встаёт, так сказать, угроза изолированности мысли, угроза остаться только с мыслью. И тогда ему остаётся лишь одно, но это одно остаётся. Оно подходит к нему, хотя и подходит, как нечто находящееся на большом духовном отдалении.
Отделенное двумя мирами, в третьем мире – так говорит себе ставшая ясновидящей душа – находится подлинное начало того, что кроется в подлинной жизни мысли.
На современные ясновидчески воспринимающие души могло бы произвести мощное впечатление, если бы они перенеслись изолированным мышлением в ту эпоху, когда произошло углубление мысли, если бы отрешились от всего окружающего, следовательно, и от Мистерии Голгофы, и обратили бы внимание лишь на то, как в греко-римском мире возникает нечто, до сих пор питающее нас содержанием своих идей.
Затем обратим взор вверх, к другим мирам, почувствуем, что лишь над высшим деваханическим миром восходит звезда, излучающая силу, проявляющуюся в греко-римской древности. Затем спустимся на Землю и почувствуем себя отрешенными от современности и введенными в греко-римскую культуру, распространявщую своё влияние на все остальные области современного ей мира незадолго до Мистерии Голгофы.
И, как только мы дадим воздействовать на себя впечатлению духовного мира, ещё выше Девахана является «звезда» (я говорю «звезда» символически), духовное существо, о котором мы говорим себе: «Да, и всё то, что мы все тут переживаем в изолированности мысли и в возможности для мысли приобрести такое углубление, как в начале нашей эры – всё это является следствием излучения той звезды в высшем духовном мире!».
И тогда возникает ощущение, поначалу ничего не ведающее об исторической традиции Мистерии Голгофы, ощущение, которое можно выразить так: «Ты находишься в греко-римском мире идей, в том, что сумели дать Платон и прочие всему человеческому развитию, что они внесли в души – в этом мире ты находишься теперь, и чувствуешь себя в нём живым.
Затем ты ждёшь – и ждёшь не напрасно, ибо в какой-то момент как бы из глубоких далей духовной жизни появляется та звезда, которая посылает свои силовые лучи; и то, что ты переживаешь – есть действие этих силовых лучей.».
Такой опыт можно приобрести. Обладание им вовсе не означает связи с какой-то традицией. Это всего лишь непредвзятый поиск причин того, что произошло в греко-римском мире.
Вместе с тем, благодаря этому опыту, мы познаём, что отделены тремя мирами от понимания истинной основы той эпохи.
Займёмся теперь рассмотрением личностей, которые в ту эпоху пытались по-своему постичь этот переворот. Даже в современной внешней науке признано, что в ту переходную эпоху, с которой мы ведём наше летоисчисление, жили религиозно-философские гении. И лучше всего мы поймём этих религиозно-философских гениев, если взглянем на то, что проявляется в гнозисе. Гнозис известен в самых разнообразных видах.
Внешне его знают необычайно мало, но и по внешним документам можно получить представление о его бесконечной глубине. Мы коснёмся его лишь постольку, поскольку он важен для нашего рассмотрения человечества. Прежде всего нужно заметить следующее: гностики обладали чувством того, о чём говорилось выше, а именно, что причины случившегося во внешнем мире в том периоде времени нужно искать в чрезвычайно далеко отстоящих от нас мирах. Это сознание передалось другим, и отблеск его мы видим, если вглядимся глубже, в том, что можно назвать богословием апостола Павла, а также и в различных других явлениях.
Но тот, кто в настоящее время захочет углубиться в гнозис, столкнётся с большими затруднениями в понимании. Наши души слишком заражены тем, что рождено материалистическим развитием последних веков. Когда теперь пытаются проследить мировое развитие, тотчас же обращаются к чисто материальному, к мировой туманности Канта-Лапласа.
И даже те, кто ищет духовного мировоззрения, представляют себе, взирая на древнейшие времена, эту мировую туманность или нечто подобное. Причём, современных теперешних людей, даже самых одухотворенных, утешает, если их, так сказать, избавляют от заботы искать духовное в первичные времена мирового развития Космоса.
Эти души современности чувствуют такое облегчение, когда, исследуя первоосновы мира, они могут сказать: «Тогда существовала та или иная тонкая внешняя субстанция, и из неё развилось всё физическое и духовное». Поэтому нередко можно встретиться с душами, для которых это весьма утешительно, когда они имеют возможность материалистически исследовать начало Космоса и применить к нему самые абстрактные понятия о каком-то газообразном веществе.
При таком положении вещей весьма трудно войти в мир гностической мысли. Ибо исходным пунктом гностического мировоззрения является как раз нечто совершенно противоположное материальному.
Быть может душа, пропитанная современной образованностью, не сможет даже удержаться от лёгкой усмешки, если в духе гнозиса от неё потребуют поверить, что мир, в котором она находится, который так прекрасно объяснён дарвинизмом, не имеет решительно ничего общего с тем, чем являются в действительности мировые первопричины.
И право, как же современному образованному человеку удержаться от усмешки, если от него потребуют поверить, что первоосновы нужно искать в мировых существах, для понимания которых недостаточны никакие понятия, недостаточно ничто из того, что используется для понимания мира в настоящее время.
В Божественном Первоотце лежит то, что можно назвать основой мира. И, как бы исходя из Него, рядом с Ним находится то, чего душа уже может достигнуть, если отбросит все материалистические представления, и погрузится хотя бы ненамного в собственную глубину. Безмолвие, беспредельное Безмолвие, в котором нет ещё ни времени, ни пространства.
Гностик погружается в созерцание Первоотца и Безмолвия, которые существуют до времени и пространства. Из этого сочетания Первоотца с Безмолвием исходили иные миры или существа. Из этих последних снова исходили иные, и снова другие, и так до тридцати ступеней.
И лишь на тридцатой ступени лежит то, что представляется нашему современному чувству и что, согласно этому современному чувству, так прекрасно объясняется дарвинизмом. Лишь на тридцатой ступени находится оно, даже на тридцать первой, потому что этому миру предшествуют тридцать таких существ, которых можно назвать в равной степени, как мирами, так и существами. Эоны – так обычно называют эти тридцать предшествующих нашему миру существ или миров.
Лишь тогда получаешь понятие о том, что подразумевается под этим миром эонов, когда ясно и определенно скажешь себе: «Не только то, что воспринимают чувства, что ты называешь окружающим миром, принадлежит к тридцать первой ступени, но к ней же принадлежат и все те мысли, которые служат физическому человеку для объяснения этого мира!».
Легко примириться со спиритуальным мировоззрением, согласно которому весь внешний мир является майей, но с помощью нашего мышления мы проникаем в духовный мир, и есть надежда, что это мышление действительно может подняться в духовные миры. У гностиков на этот счёт было иное мнение.
Мышление, по воззрению гностиков, относится к тридцать первому эону, к физическому миру. Так что не только чувственно воспринимающий, но и мыслящий человек был исключен из тридцати эонов, возвышающихся друг над другом, являющих собой всё большее совершенство, и лишь постепенно открывающихся созерцанию, достигаемому путём духовного развития.
Можно себе представить улыбку, возникающую у современного, стоящего на высоте времени, мониста, если его будут уверять, что нам предшествуют тридцать миров, в которых находится нечто совершенно не похожее на всё то, что он способен хотя бы помыслить. Таково было воззрение гностиков. А потом они задавались вопросом: «Как же устроен этот мир?».
Отвлечёмся на время от того, что мы сами говорили об этом мире в духе начала двадцатого века. То, что я теперь говорю, не должно представляться нам неким убедительным миром идей, поскольку, разумеется, Антропософия двадцатого века должна будет преодолеть гнозис. Но мы попробуем всё же перенестись в этот гнозис. Почему лежащий вокруг нас мир, даже и с тем, что человек может мыслить о нём, исключен из тридцати эонов? –
Обратим свой взор, - говорил гностик, - на самый низший, но ещё чисто духовный эон – что находится в нём? – Там находится Божественная София, Божественная Премудрость.
Благодаря своему божественному происхождению через двадцать девять ступеней она взирала вверх к высшему эону внутри духовного мира, ко всему этому ряду духовных существ или миров. Но настал день, когда ей стало ясно, что она должна отделить от себя нечто, если она хочет, чтобы ей открылось свободное прозрение в духовный мир эонов.
И она отделила содержавшееся в ней вожделение. Это, отделившееся от Божественной Софии, от Божественной Премудрости, вожделение блуждает теперь в пространственном мире, проникая во всякое становление пространственного мира.
Оно живёт не только в чувственном восприятии, оно живёт и в человеческом мышлении, живёт, исполненное тоски по духовному миру, живёт, как бы будучи извергнутым в человеческие души. Как оборотная сторона, как некая копия Божественной Софии, извергнутая вовне, она живёт, проникающая во всё вожделение – Ахамот.
Когда ты глядишь в свой мир, не возвышаясь до духовных миров, то ты глядишь в исполненный вожделения мир Ахамот. И, благодаря тому, что этот мир исполнен вожделений, в нём не может возникнуть прозрения в мир эонов.
Далеко-далеко в мире эонов, произведенном из чистой духовности эонов, гнозис представлял то, что гностики называли Сыном Богоотца, а также, что они называли Святым Духом. Мы имеем в них как бы другую ветвь генерации, другой ряд развития, чем тот, который привёл к Божественной Софии.
Подобно тому, как в физической жизни ветви рода отделяются друг от друга в ходе размножения, подобно этому некогда, разумеется, на высшей ступени духовного мира, в ходе эонов, отделилось течение Сына-Духа, происходящего от Отца-Духа и Святого Духа. Таким образом в мире эонов течёт то, что привело с одной стороны к Божественной Софии, с другой – к Духу-Сыну и Святому Духу. Когда мы восходим сквозь эоны, то однажды встречаем эон, от которого с одной стороны происходит ряд эонов, приводящий к Божественной Софии, а с другой – ряд эонов, от которого происходят Сын Божий и Святой Дух. Затем мы восходим выше, к Богу-Отцу и Божественному Безмолвию.
Благодаря тому, что человеческая душа, вместе с Ахамот, погружена в материальный мир, в ней, согласно гнозису, живёт тоска по духовному миру, по Божественной Софии, по Божественной премудрости, от которой она была отделена из-за того, что преисполнена Ахамот.
Это чувство отделенности от мира эонов, того, что не находишься в мире божественно-духовном, всё это, по воззрению гностиков, ощущается, как материальный мир. И происходящим от божественно-духовного мира, но соединенным с Ахамот, представляется гнозису то, что можно было бы, опираясь на греческий язык, назвать мировым зодчим, Демиургом. Демиург, этот всемирный зодчий, и является подлинным создателем и хранителем всего, что пронизано Ахамот и материей. В его мир вплетены человеческие души.
Человеческие души связаны своей тоской прежде всего с Божественной Софией, в мире же эонов чисто божественно-духовно, как бы в отдалении, появляются Сын Божий и Святой Дух. Но это видят лишь те, кто возвышается, согласно гностикам, над всем тем, во что внедрилась Ахамот – блуждающее в пространстве вожделение.
Почему же живёт эта тоска в душах, перенесённых в мир Ахамот? Почему после разлуки с божественно-духовным миром чувствуют они тоску по нему? Этот вопрос задавали себе и гностики, и отвечали на него так: Ахамот выброшена из Божественной Мудрости, Божественной Софии.
Но, прежде, чем она стала окончательно, тем материальным миром, в котором теперь живёт человек, её ненадолго озарил свет Сына Божия, который затем тотчас же исчез. Важным моментом в учении гностиков является то, что Ахамот, как она живёт в человеческих душах, в весьма отдалённом прошлом узрела божественный свет, который, однако, тотчас снова исчез для неё.
Но, как бы ни запутывалась человеческая душа в материальном мире, в ней живёт воспоминание: «Я живу в мире Ахамот, в материальном мире. Я окружена покровом, взятым из этого материального мира. Но, когда я погружаюсь в себя, во мне оживает воспоминание. То, что приковывает меня к материальному миру, тоскует по Божественной Софии, по Божественной Мудрости, потому что сущность Ахамот, живущая во мне, однажды была озарена Светом Сына Божия, живущего в мире Эонов!».
Уясним себе состояние души гностика-посвященного. Подобные души жили на самом деле, это не гипотетическая конструкция. И историки, разумно смотрящие на вещи, могут убедиться с помощью внешних документов, что в то время, о котором мы говорим, жило много таких душ.
Вполне полезно однажды уяснить себе, почему в настоящее время так враждебно относятся к тому, о чём я сейчас говорил. Что может сказать о гнозисе современный разумный человек? Ведь нам уже приходилось слышать, что даже богословие Павла принимается за какое-то раввинистическое мудрствование, за нечто слишком замысловатое для того, чтобы рассмотрением его мог заняться благоразумный монист, гордо взирающий на мир и объясняющий этот мир простым понятием эволюции, или ещё более простым понятием энергии.
Он скажет: «Мы возмужали, приобрели понятия, помогающие нам построить энергетическое мировоззрение. Мы оглядываемся на этих детей, бедных милых детей, которые много веков тому назад с детской наивностью построили свой гнозис – нагромоздили всяких духов, какие-то тридцать эонов. Всё это игра детской души человечества. Нынешние души, возмужавшие в великом монизме современности, уже давно покончили с подобными играми. Не будем же относиться слишком строго к этим довольно милым гностическим ребячествам!».
Вот какие теперь настроения, дорогие друзья. Нелегко их изменять. Впрочем, можно было бы возразить. Если бы гностик предстал сегодня перед нами со своей, рождённой из гнозиса душой, то он тоже счёл бы себя вправе выразить своё мнение. Он мог бы сказать приблизительно так: «Я отлично понимаю, что ты так возгордился своей мыслью о эволюции, мыслью об энергии, так ею кичишься; но это происходит оттого, что твоя жизнь мысли стала весьма груба, проста, примитивна; что, исходя из своих туманностей, ты довольствуешься самыми отвлеченными мыслями. Ты произносишь слова: эволюция, энергия, – и думаешь, что обладаешь чем-то. Но дело как раз в том, что ты не можешь проникнуть взором в ту более тонкую духовную жизнь, которая восходит к тридцати ступеням, возвышающимся над тем, чем обладаешь!».
Для нас, мои милые друзья, противоречие, о котором я сказал в начале нашего сегодняшнего рассмотрения, становится теперь ещё более резким. Мы видим, с одной стороны, нашу современность с её совершенно грубыми, примитивными понятиями, а с другой – гнозис. И мы только что увидели, какими сложными понятиями (тридцать эонов) пользуется гнозис, чтобы прийти в ходе своего развития к Богу-Сыну и Святому Духу, и найти в душе тоску по Божественной Софии, по Сыну Божьему и по Святому Духу.
Теперь спросим себя: но разве то, чем мы владеем теперь, все эти так далеко шагнувшие вперёд представления, эти идеи эволюции и энергии, разве они не явились результатом того углубления мысли, которое произошло в греко-римскую эпоху? И, разве мы в действительности не глядим на этот гнозис с его сложными понятиями, которые так несимпатичны современности, как на нечто совершенно чуждое?
Разве нет здесь гигантских контрастов? – Да, они есть. Противоречие, возникающее отсюда и тяготящее нам душу, станет ещё большим, если мы вспомним сказанное о склонной к ясновидению душе, что она может погрузиться в мир идей греков и римлян, и тогда сможет увидеть звезду, о которой мы говорили. И повсюду в углублённую греческую мысль вплетена углублённость мысли гностической.
Но, если мы посмотрим на это с помощью того, что нам сегодня даёт Антропософия, не будучи понять значение звезды, от которой нас отделяют три мира, и, если мы спросим у гностиков, поняли ли они, что произошло тогда в историческом развитии человечества, то даже стоя на точке зрения Антропософии, мы не сможем получить ответа от гностиков, ибо их ответ не смог бы удовлетворить нас. Он не мог бы пролить свет на то, что сегодня представляется ясновидящей душе.
Я не хотел бы, чтобы вы приняли мои сегодняшние рассмотрения за объяснения чего-либо. Чем больше вы почувствуете, что сказанное мной сегодня вовсе не есть объяснение, чем больше вы почувствуете, что сегодня я нагромоздил пред вами ряд противоречий, и указал лишь на один оккультный опыт – восприятие звезды – тем лучше вы меня поймёте.
Мне хотелось ясно показать вам, что в начале нашей эры в мире появилось нечто весьма далёкое для человеческого понимания, и тем не менее повлиявшее на него. Я хотел, чтобы вы почувствовали, что эпоха, с которой начинается наше летоисчисление – есть великая загадка. Я хотел, чтобы вы почувствовали, что в развитии человечества происходит нечто, имеющее в греко-римскую эпоху вид углубления и открытия мысли, а первопричины этого глубоко сокрыты в таинственном.
Ищите в сокровенных мирах то, что явилось в майе физического чувственного мира, как греко-римское углубление мысли. Не идею или объяснение исследуемого, а лишь его загадочность хотел я показать в сегодняшнем разговоре, который мы продолжим завтра вечером.
*
Вторая лекция
Лейпциг, 29 Декабря 1913 года.
Если мы восстановим ход мыслей вчерашнего рассмотрения, то сможем сказать, что эпоха начала эры, черпая из сокровищницы своей мудрости, всеми силами старалась понять Мистерию Голгофы, но эта её мудрость натолкнулась на огромные препятствия. Мы должны ещё немного остановиться на этом явлении, потому что, если не понять неприятие того, что свершилось в Мистерии Голгофы, то невозможно уяснить себе в настоящем свете важный факт последующих веков, а именно – возникновение идей Грааля, коснуться которых будет необходимо в связи с нашим изложением.
Когда мы рассматриваем гнозис – самое значительное и мудрое направление мысли эпохи начала нашей эры, то, придерживаясь духа наших вчерашних изысканий, можем видеть, как глубоко проникли и, какими были грандиозно-гениальными эти идеи, направленные с одной стороны на то, чтобы включить Сына Божия в величественную мировую картину.
Но, если взглянуть на то, что можно найти уже теперь в духовной хронике тех времён относительно Мистерии Голгофы, приходится признать, что понятия и идеи гностиков никуда не ведут. Это становится особенно ясным, когда мы взираем на различные представления, создавшиеся у гностиков относительно Явления Христа в Иисусе из Назарета. Некоторые из них, исходя из гнозиса, должны были бы сказать, что без сомнения Существо Христа превышает всё земное, коренясь в духовных царствах и, что подобное Существо лишь временно может находиться в человеческом теле, таком, как тело Иисуса из Назарета.
Гностики, говорившие это, угадали именно то, что теперь мы должны постоянно подчёркивать: в продолжение трёх лет Существо Христа временно, преходяще обитало в теле Иисуса из Назарета. Однако, эти гностики не могли справиться с вопросом: каким образом это Существо Христа жило в теле Иисуса? – Им не была известна тайна самого тела Иисуса из Назарета. Они не смогли узнать, что в этом теле сначала жило «Я» Заратустры, что три тела Иисуса из Назарета в своём сочетании представляли собой такую человеческую субстанцию, которая никогда прежде не облекалась на Земле плотью.
Гностики не видели связи Христа с двумя мальчиками Иисусами. Поэтому их не удовлетворяло, или, во всяком случае, их последователей перестало удовлетворять то, что гнозис мог сказать о временном пребывании Христа в теле Иисуса из Назарета. Гностики по-своему коснулись также и Рождества, этой глубочайшей Мистерии в развитии человечества.
Разумеется, гностики знали, что явление Христа на Земле неминуемо связано с прохождением через плотское зачатие. Но они не могли себе вполне уяснить отношение матери Иисуса из Назарета к рождению Христа Иисуса. Тех же, кто пытался разрешить эту задачу – были и такие – собственно, плохо понимали. Были также гностики, которые, ввиду только что описанных затруднений, совершенно отрицали явление Христа на Земле во плоти, которые представляли себе, что на Земле до и после смерти на Голгофе находилось призрачное тело, которое мы назвали бы астральным телом, являвшееся то там, то здесь, не будучи, однако, телом физическим.
Затруднения, возникавшие при выработке представления о том, как может Христос соединиться с физическим телом, повели к утверждению, что Он вообще не воплощался физически. Если людям казалось, что они видели Христа во плоти, то это была майя. Но это не нашло признания. Так что мы всюду видим, как гностики стараются, так сказать, осилить своими понятиями и идеями величайшую историческую проблему земного развития, но их понятия и идеи оказываются в известном отношении недостаточными. Они оказываются как бы бессильными по отношению к тому, что совершилось.
Нам придётся ещё поговорить о том, каким образом апостол Павел пытался решить эту проблему. Но сначала следует уяснить в силу какой необходимости должно было возникнуть подобное непонимание. Если при помощи тех средств, которые даёт нам духовное исследование, мы сформулируем ряд вопросов, и затем постараемся найти на них ответы, то нам, пока отвлеченно, станет ясно, каковы были эти предпосылки.
Можно, например, задаться таким вопросом: «Если эпоха Христа Иисуса столь мало была способна понять его Существо, способна ли понять Его какая-нибудь другая эпоха?».
Переносясь в души людей разных эпох, духоиспытатель приходит к странному результату. Сначала можно перенестись в души великих учителей Индии, индийской культуры, которая была первой послеатлантической культурной эпохой. Уже неоднократно указывалось на то, что мы здесь преисполняемся глубочайшего восхищения перед лицом всеобъемлющей и глубоко проникающей мудрости святых древнеиндийских Риши, всюду пронизанной ясновидческими прозрениями. Мы знаем, что в души этих великих учителей той эпохи проникали тайны мироздания, утраченные для тех, кто в последующие эпохи старался проникнуть в познание мудрости.
Если мы попытаемся перенестись ясновидческим сознанием в душу такого великого учителя древней Индии, тогда можно сказать, что, если бы Существо Христа явилось бы на Земле во времена Святых Риши, то мудрость этих Риши была бы вполне способна понять Существо Христа. Тогда не возникло бы затруднений. Они сразу бы постигли суть дела.
Так как очень трудно высказаться в отвлечённых словах о столь значительных явлениях, как только что описанное, позвольте мне, мои дорогие друзья, нарисовать образ.
Я хотел бы сказать, что, если бы Святые Риши древней Индии узрели сияние мудрости, пульсирующей в мире, мудрости Логоса в человеке, то они воскурили бы перед Логосом свой жертвенный фимиам, символ признания Божественного, которое творит в сфере человеческого. Но Существо Христа в то время не могло найти для Себя тела. Ибо, тогдашние физические тела для Него были не подходящими. Итак, Христос не мог – причины этого мы приведём позже – явиться в ту эпоху, в которой имелись все средства для Его понимания.
Если мы пойдём дальше и перенесёмся в души древней культуры Заратустры, то мы можем сказать, что, хотя души этой культуры не обладали уже теми высокими способностями древнеиндийской культуры, но они поняли бы, что Дух Солнца намеревается вселиться в человеческое тело, и были бы в состоянии соотнести этот факт с Духом Солнца.
Если бы я захотел снова выразить это в образе, то должен был бы сказать, что ученики Заратустры принесли бы в поклонение Духу Солнца, воплотившемуся в человеке, сверкающее золото, символ мудрости.
Пойдём дальше, в период халдейско-египетской культуры. Возможность понимания Христа ещё уменьшилась. Но она не была ещё настолько ничтожна, как в четвёртом послеатлантическом культурном периоде, греко-латинском, когда даже гнозис оказался недостаточно силён, чтобы понять это явление. Если бы поняли, что звезда явилась из духовных высот и родилась в человеке, следовательно, хорошо поняли бы её божественно-духовное происхождение из внеземных сфер, то принесли бы ей в жертвенный дар смирну.
Если мы перенесёмся в души тех, кто выступает в Библии в образах трёх волхвов, хранителей сокровищ мудрости трёх послеатлантических культурных эпох, то сама Библия нам указывает этим появлением трёх волхвов при рождении младенца Иисуса, что известное понимание происходящего имелось. Однако, нам бросается в глаза то, над чем, может быть, почти никто не задумывается в наше время. По отношению именно к этим трём волхвам Библия оказывается в странном положении. Разве в самой Библии не говорится: «Вот три великих мудреца, которые уже при рождении Иисуса знали смысл происходящего!»? – Хотелось бы спросить: «Куда же потом исчезают эти мудрецы? Что, собственно, потом стало с их мудростью? Не можем ли мы с помощью этих трёх волхвов прийти к пониманию Явления Христа?». – Мы хотим предположить это только, как вопрос. Это один из тех многочисленных вопросов, которые возникают при чтении Библии, и которые будут важнее всей педантичной критики Библии 19 столетия.
Перейдём теперь в четвёртую послеатлантическую эпоху. Мы можем сказать о ней: здесь имеется тело, в которое может воплотиться Существо Христа. Такого тела не могло быть в первую, вторую и третью эпохи, теперь же оно есть. Но у людей нет возможности понять то, что совершается, действительно проникнуть в него пониманием. Не правда ли, странное явление? Таким образом, перед нашей душой встаёт факт, что Христос появляется на Земле в эпоху, которая менее всего способна Его понять. И, если смотришь на последующие столетия, и обращаешь особое внимание на те старания, которые прилагались, чтобы понять Существо Христа Иисуса, то находишь лишь нескончаемые богословские споры. Наконец, в средние века мы находим резкое разделение знания и веры, то есть полный отказ вообще от познания Сущности Христа Иисуса.
О новом времени, которое вплоть до наших дней проявляло полное бессилие по отношению к этому явлению, не стоит и говорить. Итак, какое странное явление: Христос рождается именно в тот век, который менее всего способен Его понять.
Если бы воздействие Христа на эволюцию человечества зависело от понимания Его человеческими душами, то с этим воздействием дело обстояло бы весьма печально. Возможно, это будет слишком сильно сказано, но я намеренно прибегну к подобному выражению, чтобы избежать недоразумений.
Тому, кто с точки зрения духовной науки рассматривает богословско-духовное развитие мысли, связанное с явлением Христа, представляется, что богословие задалось целью поставить как можно больше преград пониманию Существа Христа.
Ибо, можно видеть, что богословская учёность всё более и более удаляется в своём развитии от такого понимания. Это сказано несколько радикально, но тот, кто захочет вникнуть в это радикальное высказывание, поймёт его глубинный смысл.
Разрешить загадку, о которой я сказал, не так легко, и я должен сознаться, что в своём духовном исследовании испытал самые различные пути, чтобы её разгадать. Разумеется, из-за недостатка времени нет возможности говорить об этих различных путях, но об одном пути мне бы хотелось сегодня сказать. Это путь, касающийся весьма замечательного явления духовной жизни начала нашей эры, а именно – явления сивилл.
Сивиллы – замечательное явление своеобразного пророческого характера. Внешняя наука не может даже объяснить, из какого языка происходит слово «сивилла». Если мы сначала посмотрим на достаточно подробные внешние свидетельства о сивиллах, то в связи с первыми же проявлениями сивилл нужно будет отметить весьма замечательный факт.
Начиная приблизительно с восьмого века до нашей эры, и позднее, встречаются упоминания о Эритрее (Эрифрах) в Ионии, как о первом местопребывании сивилл, откуда первые сивиллы, так сказать, посылают в мир свои разнообразные пророчества, которые даже в том виде, в каком они внешне дошли до нас, показывают, что эти прорицания сивилл происходят из глубинных подоснов душевной человеческой жизни.
Как бы из хаотических подоснов душевной жизни извлекают сивиллы всё то, что они могут сказать тому или иному народу о будущем земном развитии. В основном это всякие ужасы, но иногда и нечто хорошее. Пророчества сивилл имеют весьма мало общего с так называемым упорядоченным мышлением. Словно исходя, как уже было сказано, из хаотических подоснов души, выталкивается из сивиллы то, что она говорит. И, когда с помощью духовной науки производишь проверку всего этого, то почти у каждой сивиллы видишь, как она выступает перед человечеством, исполненная одухотворенным фанатизмом, и хочет навязать людям то, что должна сказать. Она не ждёт, пока её спросят, как ждёт со своими пророчествами греческая пифия. Сивилла выступает сама, народ собирается вокруг неё, и звучат, как бы насильно навязываемые, изречения сивиллы о людях, народах, земных циклах.
Я сказал, что весьма примечательно их появление в Ионии, поскольку одновременно в Ионии берёт своё начало греческая философия, та мудрость, которая от Фалеса и Аристотеля вплоть до римского времени всецело исходит из упорядоченной душевной жизни человека, из того, что противоположно хаосу, что выискивает в душевной жизни все ясные, светлые, светозарные понятия.
Из Ионии исходит ясная, светлая философия, хотелось бы даже сказать, небесная, каковой она станет затем у Платона. И, словно её тень, выступают сивиллы со своими духовными произведениями, исходящими из душевного хаоса, иногда ясно возвещая о том, что впоследствии исполняется, но иногда произнося и такие пророчества, что приверженцам сивилизма приходится подправлять, чтобы иметь возможность говорить о их осуществлении.
Затем мы видим, как этот сивиллизм распространяется дальше, захватывая Грецию, Италию, сопровождая, как тень мудрости, весь четвёртый культурный период. Нам рассказывают о самых различных сивиллах, и мы видим, как сивиллизм распространяется в глубь Италии. Сивиллизм постепенно входит и в эпоху Голгофы. Мы видим, как он оказывает влияние на римских поэтов, как он вкрадывается в поэзию самого Вергилия, как одухотворенные люди стараются устроить жизнь, опираясь на изречения сивилл.
Какое значение придаётся изречениям сивилл, видно по так называемым «Сивиллиным книгам», к которым обращаются за советом. И мы видим, как во внешнем мире по отношению к изречениям сивилл удивительно хаотично переплетается наиболее одухотворенное с совершенно шарлатанским. Наконец, мы видим, как этот сивиллизм врывается в само христианство. Из гимна Фомы Челанского звучит:
День гнева, этот день
превратит век сей в пепел,
по свидетельству Давида и Сивиллы!
Итак, даже в период развития христианства многие души помнят о сивиллах и их изречениях, особенно о тех, которые относятся к уничтожению старого и приходу нового миропорядка. Можно сказать, что на протяжении многих веков, на протяжении всей четвёртой послеатлантической эпохи, распространяя свой, пусть уже и слабый свет даже на пятую эпоху, сивиллы встречаются в развитии человечества.
Лишь тот, кто, находясь во власти рационалистических представлений современности, не хочет обращать внимания на подобные вещи, может упустить из виду, сколь глубокое влияние имел сивиллизм на тот мир, в пределах которого распространилось христианство. То, что ныне передаётся, как история, во многих отношениях является, как я уже не раз высказывал, скорее общепринятой басней, особенно там, где дело касается вещей духовного порядка. Вплоть до последних веков представления самых широких слоёв народа было гораздо более, чем обычно думают, во власти исходившей от сивилл. Мир сивилл – это замечательное, загадочное явление, включенное в четвёртую послеатлантическую эпоху.
Нас должно интересовать, что собственно происходило в душах сивилл. Такие вещи тоже приходится путём нашего духовного исследования извлекать из того, что ныне, так сказать, покрыто слоем материалистической духовной культуры, что мы не можем использовать, пока оно покрыто подобными наслоениями, и, что мы должны обновить путём духовного исследования, соответствующего нашему времени. Всё же можно обратить внимание на то, что в сравнительно недалёкое от нас время сущность сивиллизма не была ещё столь забыта, как теперь. К счастью, мы имеем один весьма важный документ, восходящий к существовавшим преданиям о значении сивиллизма.
Быть может, мы не всегда рассматриваем этот документ с данной точки зрения, но всё же этот смысл в нём содержится, и должен был бы побудить людей задуматься над ним. Речь идёт о великом творении Микеланджело, о картинах в Сикстинской капелле, где он изображает не только развитие Земли и человечества, но и пророков и сивилл. Рассматривая эти картины не следует упускать из виду, как изображает Микеланджело сивилл, и особенно, насколько силён контраст между сивиллами и пророками. Ибо, при непредвзятом рассмотрении в этом контрасте обнаруживается нечто из различных тайн четвёртой послеатлантической эпохи, в которую включена Мистерия Голгофы, нечто такое, о чём говорят нам и наши духоведческие исследования.
Прежде всего давайте обратим внимание на изумительное в художественном отношении изображение пророков Захарии, Иоиля, Исайи, Иезекииля, Даниила, Иеремии и Ионы. В ряду этих пророков, чередуясь с ними, являются нам сивиллы: персидская, дельфийская, эритрейская, ливийская, кумская.
Рассматривая пророков, мы видим, что почти все они отмечены одной чертой, которая заметна уже в образе Иеремии, но особенно ясно видна у Захарии: это люди глубокомысленные, по большей части погруженные в чтение книг или в размышления, спокойно воспринимающие уравновешенной душой то, что они читают, или то, что воздействует на них иным образом. Спокойная жизнь души обретается и на лицах пророков. Небольшое, но всего лишь кажущееся исключение составляет Даниил. Он стоит перед книгой, приложенной к спине мальчика, и держит в руке некое орудие письма, чтобы перенести то, что он читает, в другую книгу. Здесь виден лёгкий переход от вдумчивого восприятия мировых тайн к записыванию их, в то время как остальные пророки остаются погруженными в размышления, и целиком отдаются беспристрастной, спокойной душой тайнам мироздания.
Весь их вид говорит, – это следует запомнить, на это обратить внимание – что они погружены в сверхземное, что их душа покоится в духовном и старается, исходя из духовного, исследовать человеческое становление. Мы видим, что они своими мыслями возвысились над тем, что их непосредственно окружает, над человеческими страстями и фанатизмом, а также экстазом, происходящим из фанатизма и человеческих страстей. Что они возвысились не только над тем, что человек видит, но и над тем, что он переживает в себе, являясь земным человеком. Вот то великое, что раскрывается в изображении пророков у Микеланджело.
Теперь обратимся к изображению сивилл. Рассмотрим прежде всего персидскую сивиллу, находящуюся рядом с пророком Иеремией и являющую собой удивительный контраст с задумчивой позой Иеремии. Она словно хочет навязать человечеству то, что только что узнала – так она поднимает руку. Как бы следуя примеру плохих ораторов, она хочет сразу, со всей силой доказать то, что имеет высказать. Фанатичная страсть заставляет её выражать одной доказующей дланью то, в чём она хотела бы убедить всё человечество.
Теперь обратимся к эритрейской сивилле. Здесь мы чувствуем, как она связана с теми тайнами, которые могут открывать человеку земные элементы. Над головой её лампа. Нагой мальчик зажигает лампу факелом. Можно ли яснее выразить мысль: вот человеческая страсть зажигает то, что сивилла, исходя из неосознанных сил души, хотела бы привить человечеству, как пророчество. Пророки всей душой отдаются извечному в духе, сивилл увлекает земное, поскольку это земное раскрывает душевно-духовное. Особенно ясно выступает эта увлеченность у дельфийской сивиллы. Мы видим, как даже её волосы откинуты в сторону ветром, как этот ветер раздувает синеватое покрывало, словно она обязана элементу воздуха тем, что должна передать. В этом порыве ветра, развевающем волосы и покрывало сивиллы, мы встречаемся с тем, что Земля хотела тогда открыть устами сивиллы, убеждая людей силой. Затем кумская сивилла. Она говорит с полуоткрытым ртом, как бы запинаясь, с трудом произнося рождающееся из бессознательного пророчество.
И – ливийская сивилла, которая поспешно схватывает, как бы оборачиваясь, нечто, в чём она может прочесть тайны, – приблизительно так. В этих сивиллах всё непосредственно отдано земному элементу. В соответствии с духом той эпохи можно было гораздо лучше выразить через живопись, через искусство то, что хотели сказать, чем в позднейшее время, когда мы чаще прибегаем к помощи понятий, идей. В те времена многое вверялось именно таким документам. В чём же состоит своеобразная природа сивилл? Что ни, собственно говоря, такое? Что означают их пророчества?
Приходится прямо-таки вгрызаться в глубочайшие тайны развития человечества, если хочешь понять, что происходит в душах этих сивилл. Спросим ещё раз себя, мои дорогие друзья, почему древние индийские Риши со своей непостижимой для нас мудростью смогли бы так легко понять Христа Иисуса? - Это тривиально, но всё же истинно. Именно потому, что обладали необходимой мудростью и понятиями, которых недостаёт четвёртому послеатлантическому культурному периоду. Они обладали всем тем, к чему тщетно стремились гностики, а также противники гнозиса и апостолические отцы, как их принято называть. Древние Риши обладали всем этим, но как?
Не в виде выработанных идей, подобных тем идеям, какие вырабатывали в себе Платон или Аристотель – но, как вдохновением, инспирацией, чем-то таким, что мощно вставало перед ними, как конкретная инспирация. Их астральное тело было охвачено тем, что притекало из Вселенной. И из воздействий Космоса в их астральное тело приходили понятия, которые затем смогли бы, словно по волшебству, поставить перед их душой Существо Христа Иисуса.
Хотелось бы сказать, что людям это было дано, люди не сами приобрели это, оно пришло, точно излучаясь из глубин астрального тела, и зажглось в чудесной ясности в астральном теле святых Риши и их учеников, а в сущности, и во всей древнеиндийской культуре, принадлежавшей к первой послеатлантической эпохе. Затем эта способность стала ослабевать, хотя сохранялась ещё во втором и третьем послеатлантических периодах, и как некий остаток проникла и в четвёртый период. Но как? Что представлял собой этот остаток?
Если бы мы исследовали, как обстояло дело ещё в третьем культурном периоде, то нашли бы, что по меньшей мере те, кто поднялся на высоту своего времени, – а в те времена образованных людей было в процентном отношении куда больше, чем ныне, – обладали понятиями о связях сверхземного с земным, о символике звёздного неба. Они могли читать в движениях звёзд тайны мирового бытия. Если бы в третьем культурном периоде Христос Иисус появился на Земле, то из звёздных письмен, безусловно, было бы познано, что произошло.
Но в том-то и состояла неизбежная судьба, о действии которой на эволюцию человечества уже не раз говорилось, что человеческое астральное тело всё более утрачивало дар связи с тайнами мироздания при помощи живых образов. Эти образы становились всё более хаотичными. То, что таким путём притекало в человеческую душу, всё менее могло служить основанием, – я не говорю, что оно совершенно перестало служить основанием, – всё менее становилось способным к проникновению в подлинные мировые тайны.
Итак, возникли две вещи. С одной стороны – мир понятий, такой, как, например, у Платона и Аристотеля, мир идей, самый, так сказать, разреженный мир духа – духовный мир, в котором духа меньше всего, который постигается и исследуется непосредственно через «Я», а не через астральное тело.
Это и характеризует греческую философию, что в ней дух впервые проявляется через «Я» в совершенно ясных, но всё же далёких от настоящей жизни духа, понятиях. Только греческий философ чувствовал ещё, что мысли приходят из духовного мира, а новейший философ неизбежно становится скептиком потому, что он больше не чувствует живой связи своих мыслей с мировыми тайнами.
С течением времени ослабела способность утверждать: «То, что я мыслю, мыслит во мне Мировой Дух!». Как я старался показать в «Пороге духовного мира», необходимо в настоящее время путём медитации обрести доверие к мышлению, обрести то доверие к образованию понятий и идей, которое было у греческого философа в наивной форме, потому что он мог считать свои мысли мыслями самого Мирового Духа.
Таким образом то, что приходило к человечеству через греческую философию, было как бы самым внешним покровом мирового духа, но этот покров был всё же пронизан живой жизнью мирового духа. Тогда это чувствовали. Второе, оставшееся от древних времён, было неким атавизмом, пережитком. И сохранялось оно наиболее явным образом в пророчествах сивилл, которые словно воскрешали из хаоса своего мира те силы человеческой души, которые гармонично действовали во второй и третьей послеатлантических эпохах, и которые теперь лишь хаотично выносили на поверхность веяния духовного мира.
Примем одно допущение, вполне дозволенное в связи с нашим изложением, которое можно выразить так: что произошло бы, если бы не было ни Христа, ни греческих философов? Тогда человечество было бы обречено существовать с тем своим наследием, которое в четвёртый послеатлантический период достигло уже ступени сивиллизма. Представьте себе, что на Западе имеет место такое развитие – без импульса Христа, без философии и основанной на ней науки. Перед вами предстанет духовный хаос, в который погрузился бы Запад.
Этот хаос возник бы из того, что совершалось в душах сивилл. Эти силы продолжали бы действовать и дальше. И, если средствами духовной науки исследовать именно ту стихийную мощь, с которой выявляются в ветре, в воде, в огне живущие в непосредственном окружении земли духовные силы, если исследовать, как они поселились в человеческой душе, если в особенности исследовать мощь, с которой эти духи ветра, воды, земли и огня овладели душами людей, тогда получаешь понятие о том, как из древнего способа познания мира, существовавшего в первом, втором и третьем послеатлантических периодах, исчезли бы гармония и порядок, но сами эти силы всё же остались бы в человеческих душах.
У человеческих душ не было бы больше способности действительно восстановить связь с великими явлениями Вселенной, но они могли бы создать связь с духами ветра, воздуха и огня, а главное – со всеми призрачными и демоническими порождениями, оторвавшимися от великих мировых взаимосвязей. Люди бы всецело подпали под власть стихийных духов.
И ими руководили бы подобные сивиллам учителя, власть которых была бы настолько велика, что сохранилась бы и поныне, и до конца земного времени. Если вы спросите себя: «Почему этого не произошло? Кто причина того, что сила, жившая в сивиллах, постепенно ослабела?», - то получите ответ: «Христос, излившийся через Мистерию Голгофы в земную ауру и разрушивший в человеческих душах сивиллическую силу!».
Итак, стоя на почве духовной науки, видишь удивительный факт, что люди при всей своей мудрости плохо постигают Импульс Христа, их понятия и идеи оказываются практически бессильными. Но для Импульса Христа важно не то, чтобы он вошел в мир, как учение. Важен сам факт, важно то, что излилось, как непосредственный импульс из Мистерии Голгофы.
И это следует искать не только в том, чему учат люди, не в том, что люди понимают, но в том, что происходит, что происходит для человеческой души. И на одно деяние, на борьбу излившегося в земную ауру Христа с сивиллизмом, хотел я указать вам сегодняшним рассмотрением.
Христос должен был на самом деле стать Судьёй. Но те, кто в материалистическом смысле понимали это так, что Христос после Своего Воскресения вскоре явится снова, истолковывали это неверно. Ведь человеческие представления того времени были недостаточны для того, чтобы понять подобные вещи. Но в том, что хаотично выступало, как идея скорого второго пришествия, жила та истина, что Христос действительно вскоре явился. Он явился не только на почве, которую внешне подготовил апостол Павел, как мы увидим завтра, но, что он явился прежде всего в области, лежащей по ту сторону чувственного мира, где разыгралась борьба между Христом и сивиллами, борьба духовная.
Мы должны приподнять завесу, которая откроет нам распространение христианства на физическом плане. По ту сторону физического плана мы должны взглянуть на духовную борьбу, в которой из душ изгоняется то, что должно было бы в противном случае расти, всё более и более укрепляясь в своём хаотическом характере. Тот неверно поймёт это единственное в своём роде деяние, кто не увидит, сколь бесконечно многое было дано человечеству Христом благодаря этому метафизическому деянию.
Но где же те, кто всё-таки смог научить мир более или менее правильному пониманию этого деяния? Это – одарённые известной инспирацией или откровением из духовного мира евангелисты и апостол Павел. Нам нужно будет оценить явление евангелистов и Павла также и с других сторон. Теперь же мы можем уяснить, что Павел действует в мире, в котором происходит нечто и помимо его слов, помимо того, что он мог привнести своими мощными, пламенными словами для понимания Мистерии Голгофы.
Но по отношению к Павлу – позвольте мне сказать в конце сегодняшней лекции ещё и об этом – возникает и иное чувство, причём именно тогда, когда принимаешь во внимание явление, охарактеризованное только что, как борьба Христа с сивиллами. Это чувство можно выразить в следующих словах: «У Павла всё представляется так, словно в его слова вложено гораздо больше того, что в них читаешь. Точно сошедшая на него по пути в Дамаск сила, находит через него выражение, и, словно через него в человечество проникает такой тон, который противоположен пророческому тону сивилл.
В нём как будто продолжается то, что звучало в тоне древних пророков, так прекрасно изображенных на картинах Микеланджело. Я сказал, что в сивиллах было нечто, исходившее от земных стихий, нечто, чего не могло бы в них быть, если бы с ними не говорили стихийные земные духи. С апостолом Павлом происходит нечто подобное, что, как это ни странно, заметила уже внешняя экзотерическая наука, и что повергает в великое изумление духовного исследователя.
В известном отношении и Павел черпал из стихийного, из элементарного царства Земли, но из особой области этого элементарного царства. И конечно, можно очень хорошо понять Павла теологически, рационалистически, абстрактно, если не принимать во внимание то, что я сейчас хочу сказать, и что не может быть объяснено внешней наукой. Если хочешь понять Павла исключительно с обыкновенной рационалистической точки зрения, то всё легко объяснимо.
Но, если хочешь понять, что жило в Павле духовно, спиритуально, в его словах между словами, если хочешь понять, почему благодаря его словам чувствуется нечто подобное пророчествам сивилл, но исходящее у него из благого элемента земного развития, если хочешь понять это, то надо обратить внимание на явление, отвечающее на вопрос: «Как далеко простирается мир Павла? Чем ограничивается этот мир?».
Ответ получается весьма странный. Павел выступил в том мире, который совпадает с ареалом распространения масличного дерева, маслины. Я говорю нечто странное. И я это знаю. Но мы увидим, что эта странность исчезнет, когда рассмотрим поближе облик Павла. Земля и географически полна тайн.
Область Земли, где произрастает маслина, иная, чем та, где растут дуб или ясень. Человек же, как физическое существо, в физическом воплощении связан с элементарными духами, духами стихий. В мире масличного дерева воздух по-иному шелестит, шумит, волнуется, чем в мире дуба, ясеня или тиса. Если хочешь понять связь существа Земли с существом человечества, то полезно обратить внимание на такие своеобразные явления, как то, что апостол Павел распространяет своё слово на Земле именно в пределах границ распространения маслины. Мир Павла есть мир масличного дерева.
*
Третья лекция
Лейпциг, 30. Декабря 1913 года.
Эти лекции построены так, что сначала затрагиваются отдельные темы, а затем уже добавляется то, что поможет их осмыслить. Так, когда я говорил о трудности понимания Существа Христа Иисуса, то касался симптоматического развития одной стороны человеческой душевной жизни – пророчеств сивилл. Затем, в конце прошлого рассмотрения, была тема: апостол Павел и масличное дерево. К этим лейтмотивам я ещё вернусь. Но мы должны подходить к ним, так сказать, кругами, имея лейтмотивы в центре этих кругов. Тогда значение этих тем, этих мотивов, должно будет проясниться.
Сегодня, мои дорогие друзья, мне хотелось бы вам сказать нечто о существе Христа, как таковом. Тогда мы увидим, почему именно в апостоле Павле известным образом отражается это Существо Христа Иисуса.
Из прежних лекций мы знаем, что существо Христа может быть понято, если мы проследим эволюцию нашей системы вплоть до древнего солнечного бытия. Неоднократно в ряде опубликованных теперь циклов обращалось внимание на то, что в Существе Христа мы имеем дело с высоким духовным Существом – назовём Его пока так – и, что для развития самого этого Существа особенно важным был древний солнечный период. Об этом я сейчас распространяться не буду.
Просто будем смотреть на Существо Христа, как на высокое духовное Существо. Но для понимания человеческой эволюции на Земле необходимо ещё нечто другое, и мы видели эту необходимость, поскольку относительно одного факта оказываются бессильными понятия и идеи, с помощью которых пытались в четвёртом послеатлантическом периоде познать Существо Христа Иисуса. В особенности у гностиков, у Отцов Церкви, у личностей, способствовавших в той или иной форме основанию Христианства, всё снова и снова возникал вопрос: «Как относится Сущность Христа к сущности Иисуса?».
Мы уже знаем, что нужно различать двух подраставших тогда мальчиков Иисусов. Одного из этих мальчиков Иисусов нам сейчас рассматривать незачем, так как, исходя из наших антропософских предпосылок, он нам вполне понятен. Я подразумеваю того Иисуса, в котором жило «Я» Заратустры.
Мы имеем тут дело с человеческим существом, уже во втором послеатлантическом периоде достигшим высокой степени развития, основавшим духовное течение Заратустры, воплотившимся затем в «соломоновском мальчике Иисусе», и развивавшимся в нём до двенадцатого года жизни так, как могло развиваться в эту эпоху человечества столь высокое «Я».
Мы знаем далее, что это «Я» Заратустры перешло в тело другого мальчика Иисуса, того, сущность которого проглядывает в Евангелии от Луки, так называемого «натановского мальчика Иисуса». Этого натановского мальчика Иисуса мы и должны теперь рассмотреть поближе.
Я уже указывал, что в этом мальчике Иисусе мы имеем дело с существом, отличающимся от других человеческих существ в строгом смысле этого слова. Речь идёт о существе, о котором нельзя сказать, что оно было воплощено в том или ином индивидууме на Земле. Всегда подчёркивалось, что от того душевного, которое пришло из духовных миров, чтобы затем жить в отдельных человеческих индивидуальностях на Земле, был сохранён остаток, проявившийся в натановском мальчике.
Так что мы не можем сказать об этом натановском мальчике Иисусе, что в нём живёт такое же «Я», как и в других людях, которое развивалось обычным образом через ряд инкарнаций. И в отношении этого натановского мальчика Иисуса, – это можно почерпнуть в «Очерке Тайноведения», – мы должны признать, что он раньше никогда не воплощался на Земле, как человек. Теперь вопрос только в том, было ли это существо, которое мы теперь называем просто Иисусом из Назарета, связано ранее каким-либо образом с земным развитием? С земным развитием связаны не только те существа и силы, которые сами воплощаются на Земле, но также и духовные существа, и силы высших иерархий.
Если существовал некий остаток от той субстанции, которая затем распределялась по отдельным человеческим душам, а после была рождена, как натановский мальчик Иисус, то из этого ещё нельзя сделать вывод, что это существо прежде не имело никакого отношения к земному развитию.
Только отношение его к развитию Земли и человечества было не таким, как, если бы оно уже прежде странствовало по Земле, как человек. Каково же отношение этого существа к земному развитию?
Если мы желаем проследить развитие существа натановского мальчика Иисуса, то не должны искать его в земной физической сфере, но в духовных мирах, в том, что не было прежде земным. И результатом этого ясновидческого наблюдения, о котором я часто говорил, является следующее.
Вспомним, что было изложено в «Очерке тайноведения», как, начиная с лемурийского времени души, за исключением одной главной пары человечества, постепенно нисходят с других планет и в продолжение всего атлантического периода воплощаются в человеческие тела. Мы должны, следовательно, представить себе развитие Земли таким образом, что из её космического окружения приходят души, и в разные моменты времени начинают своё новое земное развитие.
Мы знаем, что до лемурийского периода они известным образом удалились на планеты. Но мы знаем также, что это земное развитие Земли, в которое надлежало вступить человеческим душам, было подвержено искушениям Люцифера, а позднее и Аримана. Итак, человеческие души побуждались войти в тела, внутри которых в продолжение земного развития они были подвержены искушениям этих двух духовных существ. Если бы не произошло ничего, кроме того, что эти человеческие души спустились из своего планетарного бытия в земное развитие, где подверглись люциферическим и ариманическим влияниям, то с этими людьми при прохождении ими их инкарнаций произошло бы нечто, чего я не касался в «Очерке тайноведения». Но в настоящее время нельзя открыто говорить обо всём. Прежде всего эти люди, прибывшие с планет и принужденные входить в физические тела, были бы подвержены известной опасности в развитии органов чувств.
Мы не должны представлять себе, что это происходило так просто, что души вдруг прервали своё планетарное бытие, сошли на Землю, вселяясь в человеческие тела, и затем всё протекало, как должно. Из-за господствовавшего в них люциферического и ариманического принципов эти человеческие тела не были устроены так, чтобы души могли принять то развитие, какое они на самом деле впоследствии приняли.
Если бы души просто вошли и воспользовались силами, которые предоставлялись им в отношении органов чувств этими человеческими телами, то души были бы должны использовать эти органы странным способом, таким, какой, собственно, невозможен для людей.
Я поясню это следующим образом. При воплощении души в человеческое тело, глаз получил бы при восприятии какого-либо цвета не только то впечатление, какое он имел впоследствии, наблюдая этот цвет; но на глаз было бы произведено такое впечатление, что он почувствовал бы себя исполненным блаженства, пронизанным сильным чувством удовольствия. Глаз прямо пылал бы от удовольствия при виде одной краски, но был бы пронизан интенсивной антипатией, болезненно затронут при виде другой.
Значит, в силу люциферических и ариманических влияний не были возможны тела, чьи органы чувств могли бы служить для надлежащего местопребывания душ, сошедших с планет. Люди мучились бы симпатией и антипатией, царящими в их органах чувств. Пришлось бы проходить через мир, постоянно воодушевляясь симпатией или терзаясь антипатией, смотря по тому, какой цвет воспринят в этот момент. Пришлось бы то испытывать блаженство, то мучительно содрогаться.
Такие задатки таились во всей эволюции. Так воздействовали космические силы на Землю, особенно с Солнца, и органы чувств развивались соответственно этому воздействию. Всякое исполненное мудрости, спокойной мудрости рассмотрение мира было невозможно. В космических силах, которые притекали из космического окружения Земли и строили, формировали органы чувств, должно было произойти изменение.
В духовном мире должно было произойти нечто, дабы силы не приходили таким образом и не создавали из органов чувств органы симпатии и антипатии, ибо таковыми они бы стали под влиянием люцифера и Аримана. По этой причине произошло следующее.
То существо, которое, как было сказано, не избрало путь вниз с планет на Землю, но задержалось, существо, которое позднее явилось в натановом мальчике Иисусе, и с древнейших времён обитало в духовных мирах, это существо решило тогда – если позволено употребить это выражение (конечно, все эти выражения взяты из человеческого языка и не вполне соответствуют тому, что хочешь сказать) – когда оно ещё было в мире высших иерархий, пройти через развитие, которое сделало бы его способным на время проникнуться в духовном мире Существом Христа.
Мы здесь имеем дело не с человеком, но со сверхчеловеческим существом, которое – если позволено так сказать – жило в духовном мире, которое там услышало жалобный зов человеческой системы органов чувств, молившей духовные миры о помощи. И, в силу того, что оно пережило благодаря этому крику, этому жалобному зову человечества, оно сумело приготовиться к пронизанию себя Существом Христа.
Благодаря этому существо, жившее в духовных мирах и позднее ставшее натановским мальчиком Иисусом, было одухотворено Существом Христа и преобразовало космические силы, направленные на создание органов чувств таким образом, чтобы из органов симпатии и антипатии они превратились в органы, которыми человечество могло затем воспользоваться, чтобы с мудростью взирать на все оттенки чувственных проявлений. Это событие произошло в духовных мирах весьма давно, ещё в лемурийскую эпоху.
Если бы этого не случилось, то космические силы, строящие органы чувств, пришли бы к человеку совсем иным образом. Существо, явившееся затем, как натановский мальчик Иисус, тогда ещё обитало – позвольте так выразиться – на Солнце, и переживало в себе вышеупомянутый жалобный зов.
Благодаря этому переживанию оно получило возможность пронизать себя Духом Солнца, пронизать так, что деятельность Солнца была ослаблена, и человеческие органы чувств, которые по существу являются результатом солнечного влияния, не стали органами симпатии и антипатии.
Таким образом, дорогие друзья, мы касаемся действительно важной космической тайны, которая объяснит нам многое из происшедшего позднее. Теперь в мир человеческих органов чувств могли вступить порядок, гармония и мудрое устройство, и развитие могло какое-то время продвигаться вперёд. Высшие миры отвели от человеческих органов чувств самую пагубную деятельность Люцифера и Аримана.
Позднее, в период Атлантиды, пришло время, когда оказалось, что человеческая телесность вновь не может быть надлежащим орудием для дальнейшего развития. Пришло в беспорядок то, что некоторое время развивалось вполне пригодным образом, человеческие жизненные органы и их основные силы – эфирное тело.
Ибо космические силы, воздействовавшие из окружения Земли и обязанные приводить в порядок жизненные органы человека – органы дыхания, циркуляции и т.д. – эти силы изменились под люциферическим и ариманическим влияниями так, что жизненные органы могли бы оказаться непригодными для человеческих существ на Земле. Они приняли бы очень странный облик.
Дело в том, что силы, которые должны обслуживать эти жизненные органы, исходят не прямо от Солнца, но от того, что в прежние времена называли семью планетами. Планетарные силы действовали из Космоса на человека, и теперь появилась необходимость смягчить также и эти космические силы, обуславливающие жизненные органы человека.
Если бы развитие продолжало зависеть от влияний Люцифера и Аримана на космические силы, то жизненные органы человека превратились бы в органы алчности и отвращения.
Например, человек не мог бы спокойно есть, владеть собой. В одних случаях он алчно накидывался бы на пищу, другая же пища вызывала бы в нём страшное отвращение. Всё это вещи, которые открываются нам, как мировые космические тайны, когда мы пытаемся проникнуть в них ясновидчески.
Снова в духовных мирах должно было нечто произойти, дабы не наступило это разрушительное для человечества действие. И вот, то же самое существо, которое позднее явилось в натановском мальчике Иисусе, которое, как мы сейчас показали, обитало в древние времена на Солнце и там было одухотворено Существом Христа, высоким Духом Солнца, это существо стало теперь переходить с планеты на планету, движимое в самой своей глубине мыслью о пагубности такого человеческого развития. И, когда оно последовательно воплощалось на разных планетах, то пережитое подействовало на него так сильно, что в определенное время в атлантический период его снова пронизал Дух Христа. И, через это пронизание того же самого существа Духом Христа явилась возможность привить умеренность органам жизнедеятельности человека, как прежде умеренность была привита органам чувств.
Так что теперь не нужно жадно вбирать воздух, когда дышишь в одном месте, и с отвращением бежать из другого, но можно вступать в контакт с миром при помощи уравновешенных органов. Таково было воздействие одухотворения этого существа, ставшего впоследствии мальчиком Иисусом, в духовных мирах Духом Христа, высоким Духом Солнца.
Позже выступило третье обстоятельство, которое снова внесло бы беспорядок в развитие человечества, когда души принуждены были бы вселяться только в такие тела, какие были возможны на Земле. Можно сказать, что лишь собственно телесное к тому моменту было приведено в порядок.
Органы чувств и жизненные органы человека благодаря двум деяниям Христа в сверхчувственных мирах были организованы так, что человек мог пользоваться на Земле своим телом. Но душевные органы ещё не были устроены надлежащим образом. Если бы ничего более не произошло, то душевные органы человека должны были бы прийти в беспорядок.
Я имею в виду, что в смятение должно было бы прийти мышление, чувство и воление так, что воление постоянно мешало бы мышлению, чувство – волению и так далее. Некоторым образом, люди были бы обречены на постоянное хаотическое употребление душевных органов мышления, чувствования и воления. Люди обезумели бы из-за переизбытка воления, или бы влачили смутное существование из-за недостатка чувства, или стали бы людьми с поверхностными идеями из-за гипертрофированного мышления и так далее.
Это было третьей великой опасностью, которой подверглось земное человечество. И то, что приводит в порядок эти три душевные силы – мышление, чувствование и воление – притекает из Космоса, из окружения Земли, ибо Земля, по существу, является ареной для приведения в порядок «Я».
Взаимодействие трёх душевных сил – мышления, чувствования и воления – должно было стать упорядоченным, но уже не с помощью всех планет, а только с помощью Солнца, Луны и Земли так, что благодаря гармоническому воздействию Солнца, Луны и Земли человек также обретал способность гармонического взаимодействия своих мышления, чувствования и воления. Именно этим силам должна была прийти помощь из духовного мира.
И вот, душа существа, которое стало позднее натановским Иисусом, приняла такую космическую душевную форму, что жизнь его протекала некоторым образом и ни на Земле, и ни на Луне, и ни на Солнце, но она, как бы кружа вокруг Земли, чувствовала себя во взаимосвязи одновременно с воздействиями Солнца, Луны и Земли. Воздействия от Земли приходили к нему снизу-вверх, воздействия Луны и Солнца – сверху вниз.
Ясновидческим сознанием можно узреть это существо, так сказать, в расцвете его развития в той сфере, где вокруг Земли вращается Луна. Но я сказал не совсем точно, что воздействие Луны приходило сверху. Оно исходило, собственно, от той области, где находилось само существо, ставшее впоследствии натановским Иисусом, в своём предземном бытии.
То, чем должны были бы стать мышление, чувствование и воление человеческой души, тоже взывало к нему вверх, и он старался глубоко прочувствовать внутри себя этот трагизм развития человечества. Тем самым он снова призвал к себе высокого солнечного Духа, Который снизошел на него, одухотворяя его в третий раз. В космической высоте, вне Земли, происходит третье пронизание существа, ставшего позже натановским мальчиком Иисусом, высоким Духом Солнца, которого мы называем Христом.
Теперь мне хотелось бы описать вам то, что произошло благодаря этому третьему проодухотворению, в несколько ином роде, чем я описал два другие. То, что произошло на трёх последовательных ступенях духовного, или, если угодно, небесного развития, отразилось затем в различных мировоззрениях послеатлантических народов. Ведь всё это продолжало действовать.
Ведь сохранились влияния, возникшие ещё в древний лемурийский период, когда Существо Христа пронизало духом то существо, которое затем стало натановским мальчиком Иисусом. Эти влияния остались в деятельности Солнца.
И посвящение Заратустры состояло в том, что он воспринял деятельность Солнца, пропитанную этими влияниями. Так возникло учение Заратустры, которое как бы спроецировало в его душу, открыло ей то, что произошло в древнейшие времена.
Третий послеатлантический культурный период, который мы обозначаем, как египетско-халдейский, возник отчасти благодаря тому, что в душах отображались, внутренне переживались воздействия, возникшие благодаря тому, что Дух Солнца пронизал, проодушевил существо, которое потом стало натановским мальчиком Иисусом, в то время, когда оно шествовало по планетам.
Благодаря этому возникла та наука о влиянии планет, которую мы имеем в халдейской астрологии, о которой люди сейчас имеют лишь очень скудные понятия. В третьем послеатлантическом культурном периоде у египетско-халдейских народов развился звёздный культ, который известен внешне, экзотерически. Он возник благодаря тому, что ослабленная планетарная деятельность, излучаясь, продолжала оказывать своё влияние и в более поздние времена.
Ещё позже, в четвёртом послеатлантическом культурном периоде, греки видели это отображение планетарных духов, возникших благодаря тому пронизанному Христом существу, которое, шествуя по планетам, становилось на каждой планете каждый раз чем-то иным. На Юпитере оно стало тем, кого греки позднее назвали Зевсом, на марсе оно стало тем, кого они позднее назвали Аресом, на Меркурии оно стало тем, кого греки назвали Гермесом.
В греческих планетарных Богах отразилось всё, что Христос сотворил в надземных мирах с планетарными существами, пронизанными люциферическим и ариманическим принципами. Когда грек поднимал взор вверх, к небу своих Богов, то он видел там, одновременно со многим другим, что я раньше уже описывал, тени и отражения деятельности Христа на отдельных планетах.
К этому присоединялось ещё нечто третье – отблеск, тень того, что существо Иисуса пережило в связи с Солнцем, Луной и Землей, ещё, как сверхчувственное существо, в предшествующие времена (в поздней Атлантиде).
Это можно охарактеризовать следующими словами: «В ангелоподобное существо воодухотворился Христос», – когда мы говорим про Христа, что Он воплотился в Иисуса из Назарета, а об этом, протекавшем в духовных мирах событии, мы скажем: «Христос вошел в душу ангелоподобного существа, которое упорядочило наши мышление, чувствование и воление».
Это было важное, совершенно новое событие в эволюции человечества. Оно привело в порядок человеческое душевное развитие. Два предыдущих события Христа привели в порядок главным образом телесную и жизненную формы человечества на Земле. Что же должно было произойти в сверхчувственных мирах для этого третьего факта?
Мы установим этот третий факт, если обратимся – для облегчения вашего представления – к его отражению в греческой мифологии о Зевсе, Аресе, Гермесе, Афродите, Кроносе и других. Третье космическое событие Христа нашло отражение не только в греческой мифологии, но и в мифологиях самых различных народов. Мы сможем понять, каким образом оно отразилось, если решимся сравнить само событие с отражением. То, что происходило во вне, в Космосе, с тем, что затем произошло в Греции, как его последствие.
Что же произошло в Космосе? – Итак, нужно было изгнать нечто, хаотично возбуждавшее человеческую душу, следовало это преодолеть. Пронизанное Христом ангелоподобное существо должно было победить, изгнать из человеческих душ то, что мешало гармонии и порядку в мышлении, чувствовании и волении. Итак, перед нами встаёт образ – пусть он оживёт перед нашим душевным взором – образ ангелоподобного существа, того существа, которое сначала ещё пребывает в духовных мирах, а позднее станет мальчиком Иисусом.
Оно является нам, пронизанное Существом Христа, и, благодаря этому, готовое к особым действиям: исторгнуть из мышления, чувствования и воления то, что неистовствует в них, как дракон, и повергает в хаос. Воспоминание об этом живёт в различных человеческих культурах в образе Святого Георгия, побеждающего дракона. В этом образе отражается то сверхземное событие, когда Христос проодухотворил существо, ставшее потом мальчиком Иисусом, и сделал его способным исторгнуть дракона из человеческой душевной природы.
Это было знаменательным деянием, которое стало возможным для Иисуса, тогдашнего ангелоподобного существа, лишь благодаря помощи Христа. Потому что оно, это ангелоподобное существо, должно было фактически соединиться с природой дракона, должно было принять форму дракона, чтобы отвратить дракона от человеческой души. Оно должно было действовать в драконе так, чтобы дракон облагородился, чтобы дракон был приведён из хаоса к определенного рода гармонии.
Воспитание, укрощение дракона – вот дальнейшая задача этого существа. И так и случилось, что, хотя дракон и действовал, но, благодаря тому, что в него вошло влияние описанного нами существа, этот дракон стал носителем многих откровений, запечатленных во земных культурах всего послеатлантического развития.
Вместо проявления хаоса дракона в безумном или смутно осознающем себя человеке, выступила древняя мудрость послеатлантического периода. Христос определенным образом воспользовался кровью дракона, чтобы с её помощью проникнуть в человеческую кровь, дабы человек стал носителем Божественной Мудрости. В отражении греческой мифологии это значительно выступает нам навстречу, причём, начиная с девятого века до Рождества Христова уже и экзотерически.
Особенно своеобразно для греческого восприятия выступает из сонма многочисленных Богов одна фигура. Мы знаем, что греки почитали различных Богов. Эти Боги были тенями, проекциями существ, которые возникли при прохождении через ряд планет существа натановского Иисуса, несшего в себе Христа. Греки видели их, взирая вверх в космические дали, когда они смотрели через световой эфир. Они по праву приписывали Юпитеру начальственность, первопричинность – не внешнюю, но истинно духовную, внутреннюю – называя его Зевсом. Так же говорили они об Афине-Палладе, об Артемиде и о других планетарных Богах, которые были отражениями того, о чём говорилось выше. Но одна фигура выделялась из этого множества – Аполлон. Совершенно своеобразно выделилась эта фигура Аполлона. Что же греки видели в своём Аполлоне? Мы познакомимся с ним, если обратим взор к Парнасу и Кастальскому ключу. На запад от Парнаса в земле разверзлась пропасть. Греки возвели над нею храм. Почему?
В древности из пропасти поднимались пары, клубившиеся при благоприятных воздушных течениях, как изгибы змеи, точно дракон, обвивающийся вокруг горы. Аполлона греки представляли себе пускающим стрелы в дракона, поднимающегося в виде густых паров из земной бездны. Здесь Святой Георгий, пускающий свои стрелы в дракона, выступает в греческом Аполлоне, в земном своём отражении.
И, когда Аполлон побеждает дракона Пифона, тогда воздвигается храм, и мы видим вместо Пифона, как пары идут в душу пифии, и как греки представляют себе, что теперь в этих диких парах дракона живёт Аполлон, который через оракула, через пифию возвещает им. И греки, этот уверенный в себе народ, душевно подготовляясь, поднимаются по ступеням и воспринимают то, что хочет сказать Аполлон устами пифии, пронизанной парами дракона. Другими словами, в крови дракона живёт Аполлон и питает людей мудростью, которую они получают из Кастальского ключа. Это место становится местом самых священных игр и празднеств.
Почему же Аполлон способен на всё это? Что такое Аполлон? Своё деяние, которое состоит в том, что из крови дракона он даёт возможность подняться мудрости, Аполлон совершает лишь с весны до осени. Осенью он уходит на свою древнюю родину, на север, в страну гипербореев. Его уход сопровождается прощальными празднествами. Весной его вновь встречают, когда он приходит с севера. В этом уходе Аполлона на север живёт глубокая мудрость. Физическое Солнце движется к югу, на духовном же плане происходит обратное.
Этим указывается, что Аполлон связан с Солнцем. Аполлон и есть то ангелоподобное существо, о котором мы говорили; отражение, проекция в греческой душе того ангелоподобного существа, которое реально действовало в конце атлантического периода и было проодухотворено Христом. Проекция, отражение в греческой душе одухотворенного Христом ангела – это Аполлон, возвещающий грекам мудрость устами пифии.
Как много содержалось для греков в этой мудрости Аполлона! Она предопределяла всю их жизнь, побуждая в самых важных делах принимать то или иное решение. Всё снова и снова в трудных жизненных ситуациях, хорошо душевно подготовившись, шли они к Аполлону и принимали пророчества из уст пифии, возбуждённой парами, в которых жил Аполлон.
Целитель Асклепий слыл сыном Аполлона. Аполлон был Богом-целителем. Слабая форма ангела, в котором некогда жил Христос, стала целителем на Земле или целителем для Земли, ибо, Аполлон никогда не воплощался физически, но действовал через земные элементы.
Аполлон является также Богом Муз, прежде всего Бог пения и музыкального искусства. Почему? Потому, что силой того, что таится в пении и струнной музыке, он приводит в порядок пришедшие в расстройство мышление, чувствование и воление. Мы только должны всегда помнить, что в Аполлоне это всегда является проекцией того, что произошло в конце атлантического времени. Из духовных высот влияло тогда на человеческую душу нечто такое, что слабым отзвуком отзывалось в музыкальном искусстве, развившемся у греков под покровительством Бога Аполлона.
Музыкальное искусство греков было в их сознании земным отблеском того древнего искусства, которое в небесных высотах творилось пронизанным Христом ангельским существом для приведения в гармонию мышления, чувствования и воления. Они суть дела. В аполлонистических мистериях говорилось, что высокая Божественная Сущность пронизала однажды Существо из иерархии Ангелов и внесла гармонию в мышление, чувствование и воление. И отблеском этого является музыкальное аполлонистическое искусство, изливающееся в звуках струн. Аполлонистическим не считалось искусство игры на свирели, вообще на духовых инструментах.
Греки приписывали мусическое воздействие, приводящее душу в гармонию, тому, что менее нуждается в стихийных силах, чем духовые инструменты, что более зависит от человеческих сил, словом, к тому, что звучит в струнах Аполлона.
О людях, которые не тяготеют к музыкальному искусству Аполлона, недостаточно ценят его, греки, сознавая то, о чём уже сказано, говорили, что такие люди имеют внешний признак, указывающий на их тупое непонимание аполлонистического принципа.
Их внешнее тело некоторым образом показывает, что они атавистически задержались на более ранней ступени. Замечательно, что, когда родился человек с особенно удлиненными ушами – это был царь Мидас – греки сказали: он явился на свет с ослиными ушами, ибо прежде своего рождения не сумел должным образом воспринять воздействия, пришедшие в мир через то ангелоподобное существо, которое было пронизано Христом. Поэтому, - говорили они, - у него ослиные уши, и он предпочитает духовые инструменты струнным.
Когда однажды родился ребёнок, совершенно лишенный кожи – он известен в мифологии под именем Марсия – то говорили, что причина этого в том, что он до своего рождения не слушал того, что исходило от ангелоподобного существа. Именно так представлялось оккультному наблюдению. Оккультному исследователю ясно, что с живого Марсия не сдирали кожи, но он таким родился. Он совершил своё преступление до рождения.
Многие греческие колонии назывались «Аполлония», ибо прежде, чем основать колонию, всегда испрашивали совета пифии. Греки держались за свободу городов, поэтому не имели единого государства, но обладали идеальным единством, дарованным им их Богом Аполлоном, в честь которого они позднее образовали некий род союза городов-государств.
Мы видим, как греки почитали в Боге Аполлоне то Существо, о котором мы говорили выше. И мы могли бы сказать, что в том, кто действительно соответствует в конце атлантического времени Аполлону, было «водухотворено» существо Христа. И мы могли бы спросить: «Кем на самом деле является Аполлон? Не его теневое отражение, которое потом почитали греки, но кем является Аполлон по-настоящему?».
Как сверхземное существо, он есть то существо, которое излило из высших миров исцеляющие душу силы, парализуя мощь люциферических и ариманических сил. Благодаря этому в человеческом теле стало возможным такое взаимодействие мозга, дыхания, лёгких с гортанью, сердца, которое выразилось в проекции этого взаимодействия – в пении.
Потому что взаимодействие мозга, дыхания с органами речи и сердца есть телесное выражение правильного взаимодействия мышления, чувствования и воления. Аполлон есть целитель, сверхчувственный целитель. Мы видели три ступени его развития. Целитель, который скрыт в Аполлоне, рождается вновь, и люди называют его Иисусом, что в переводе значит: «Через Бога исцеляющий», - это натановский мальчик Иисус, через Бога исцеляющий – Иегошуа-Иисус.
И вот, на своей четвёртой ступени он уже созрел для того, чтобы быть пронизанным Существом Христа в своём «Я».
Это происходит в Мистерии Голгофы. Человеческие души, родившиеся до Мистерии Голгофы, не могли бы в дальнейшем найти на Земле физического тела, в котором они могли бы воплотиться так, чтобы сила «Я» выражалась в достаточной мере, если бы тогда не было проникнуто Сущностью Христа одно существо – то самое существо, развитие которого мы проследили через космические периоды.
Мистерия Голгофы привела «Я» к наивысшему развитию в Заратустре. Никогда души, достигшие развития «Я», не смогли бы найти земных тел, подходящих для истинного развития, если бы не свершилась Мистерия Голгофы.
Итак, есть четыре ступени гармонизации: гармонизация органов чувств; органов жизнедеятельности; мышления, чувствования и воления, и гармонизация «Я», которая произошла благодаря Мистерии Голгофы. Теперь вам ясна, мои дорогие друзья, связь между существом, которое родилось, как натановский мальчик Иисус, и Существом Христа.
Вы видели, как подготавливалась эта связь. Благодаря тому, что может быть открыто сегодня в истинной Антропософии, мы имеем возможность познать взаимное влияние, взаимосвязанность Существа Христа с человеческим существом натановского Иисуса. В будущем здоровая духовная жизнь будет зависеть от того, чтобы всё большему количеству людей представилась возможность понять то, к пониманию чего оказалась неспособной жизнь мыслей и идей той эпохи, в которую свершилась Мистерия Голгофы.
Четвёртая лекция
Лейпциг, 31. Декабря 1913 года.
Вчера мы говорили о том, каким образом было подготовлено то, что благодаря Мистерии Голгофы должно было свершиться на Земле для развития человечества. Мы говорили о трёх пронизаниях Христом одного из существ высокой иерархии, и нашли в удивительном облике греческого Аполлона отзвук того, что произошло в конце атлантического времени, являясь отдалённым предвестием Мистерии Голгофы.
Нам теперь предстоит заняться исследованием влияния этого события на развитие человечества. Для этого необходимо будет немного охарактеризовать основную особенность мировоззрений, появившихся в послеатлантический период, как отзвуки, как последствия этого троякого действия Христа, завершившегося, согласно нашему вчерашнему описанию, к концу атлантического периода.
Попытаемся углубиться в основной характер мировоззрений, возникших в послеатлантическое время. Они возникли благодаря тому, что на человеческую душу, какой она стала благодаря всему вышесказанному, продолжает действовать нечто, являющееся отражением в душах послеатлантических людей этого троякого события Христа. С данной точки зрения о первом послеатлантическом периоде нужно сказать лишь немногое. С иных точек зрения мы его уже часто характеризовали. Здесь же должно быть сказано, что в отношении спиритуальности он был до сих пор наивысшим послеатлантическим культурным периодом, но это время внесло в души святых Риши и их последователей ещё нечто, в меньшей степени проникнутое теми Мистериями, о которых я говорил вчера.
Первое мировоззрение послеатлантической эпохи, которое выступает перед нами, как прямой результат воздействия этого троякого действия Христа, есть мировоззрение, возникшее под воздействием импульсов Заратустры. Тут я должен заметить, что буду вынужден пользоваться словами, которые в том виде, как их употребляют теперь, звучат абстрактно, сухо, даже педантично, но других слов в нашем языке не найти, как ни ищи. Поэтому, обращаясь к вашим душам, я призываю вас видеть в моих словах нечто гораздо более духовное, чем то, что ныне подразумевает под этими словами сухая наука.
С принимаемой здесь точки зрения я хотел бы назвать мировоззрение Заратустры «хронологическим». Поверх существ Ахурамазды и Аримана, мировоззрение Заратустры взирает на деятельность времени – Зерван Акарана.
Деятельность времени. Но не абстрактного времени, как мы его теперь понимаем, а времени, как живого сверхличного существа. Мировоззрение Заратустры рассматривает существо, которое нам приходится обозначать словом «время», таким образом, что от этого существа исходят правители времени, те духовные существа, которые символизируются в мировом пространстве через знаки Зодиака – Амшаспанды.
В числе шести, а, если мы добавим их антиподов, то в числе двенадцати, они управляют стоящими ниже их «Язатами», число которых от 28 до 31. Это духи низшего рода, слуги высокого существа Времени, в месяце они управляют днями.
Мировоззрение Заратустры прозревало ту удивительную гармонию, которая действует в мире посредством сил и символизируется соотношениями чисел 28-31 к 12-ти. Оно прозревало всё то, что звучит в мире и вливается в него благодаря тому, что в великом мировом оркестре инструменты приходят в созвучие через эти числовые соотношения.
Мировоззрение Заратустры рассматривало это, как гармонизирующее начало мирового порядка. Я хотел бы лишь кратко указать на эти отношения. И, поскольку это так, поскольку во «времени», в том, что в нём творит, черпая силы в самом акте творения, воспринимает в себя воззрения мира, словно переваривая их духовно и перенося на иные ступени – поскольку во «времени» мировоззрение Заратустры видит нечто живое, сверхличное, мы можем назвать данное мировоззрение «хронологией», одухотворяя это слово, как бы в память Бога Хроноса, повелителя времени.
Перейдём теперь к третьей послеатлантической эпохе, которую мы вчера уже охарактеризовали, как эпоху, в которой души пробуждались к познанию силовыми существами, сиявшими из звёзд, где мировую тайну видели господствующей не только в сверхчувственных отношениях существа Времени, но где уже входили в чувственное бытие, и в этом чувственном бытии, в движении звёзд и в письменах, которые они начертывают в мировом пространстве, видели гармонию, звучащую мелодию мирового становления.
Это мировоззрение мне хотелось бы назвать «астрологией». За хронологией последовала астрология. Всё то, что раскрывает истинная, правильная хронология Заратустры, и всё, что раскрывает истинная, правильная астрология египетских и халдейских Мистерий, всё это было движимо тайнами, которые действовали в мире благодаря троякому деянию, троякому событию Христа, свершившемуся до великой атлантической катастрофы.
Что же последовало затем в греческую или греко-латинскую эпоху? То, что я скажу теперь, имеет силу не только для Греции и для Рима, но и для остальных областей Европы. Вчера я старался на единичном случае пояснить это. Но это относится ко всему Западу. Мы можем ещё раз оглянуться на то, как грек почитал Аполлона, этот отблеск натановского мальчика Иисуса, каким он был в конце атлантического периода. Было сказано, что из страны гипербореев, с севера, приходил Аполлон к Дельфийскому оракулу. В летнее время через пифию он вещал самое важное, о чём хотели услышать греки.
Осенью он возвращался в страну гипербореев. Этот путь Аполлона мы привели в связь с движением Солнца. Поскольку через Аполлона говорит духовное Солнце, то он направляет свой путь на север, в то время как физическое Солнце направляется на юг. Бесконечно мудрыми оказываются мифы, когда их рассматривают в свете истинного оккультизма. Но не обращение взора к звёздам символизировало для грека Аполлона. Не к Солнцу, как внешнему звёздному символу, обращал свой взор грек, поклоняясь Аполлону.
Не внешнее Солнце олицетворял Аполлон – на это у греков был Гелиос, управлявший ходом Солнца по небу. Даже, когда мы имеем в виду физическое, Солнце действует на наше земное бытие не только через то, что непосредственно изливается в солнечных лучах. Солнце действует на воздух, воду, водяные пары, также и на те пары, которые поднимаются из Кастальского ущелья, обвивая, как дракон, соседнюю гору.
Оно способствует и тому, чтобы этот дракон был потом убит греческим Святым Георгием. Солнце действует во всех элементах. И, после того, как оно вошло, пропитало земные элементы, оно действует из них на человека, словно через слуг, которых мы называем элементарными духами. В элементах живёт и действует Дух Солнца. Это влияние и чувствовал грек в своём Боге Аполлоне.
Для него Аполлон был Богом Солнца, но не тем, как Гелиос, катил солнечную колесницу по небу и управлял временем дня. Поднимая взор к Аполлону, грек смотрел на атмосферные явления, вызванные Солнцем.
Всё, что является деятельностью Солнца, ко всему этому грек обращался духовно, как к Аполлону. Так же смотрели на Западе на многих Богов и духовных существ. Здесь можно указать хотя бы на Вотана, мчащегося в буре со своими воинствами. Чем стало в эту четвёртую послеатлантическую эпоху мировоззрение, находившееся под влиянием троякого события Христа, бывшее его отзвуком? Опять-таки я должен употребить педантичное, сухое слово. За астрологией последовала «метереология». Хронология – астрология – метереология. Мы только должны эти «логии» поставить в связь с Логосом.
Но в то время, как всё это проникло в западный мир, во всю послеатлантическую культуру влилось нечто иное, что с совершенно другой стороны было отзвуком троякого деяния Христа. И это четвёртое, возникшее параллельно с метереологией четвёртого послеатлантического периода, я опять должен обозначить сухим, педантичным словом – но опять прошу связать «логию» с Логосом – это стало «геологией». Где же встречаем мы геологию?
Невозможно понять подлинных тайн древнееврейского культурного развития, если не рассматривать их в смысле геологии, в том смысле, в котором мы хотим рассмотреть их теперь. Как раскрывается нам синклит Элохимов, как выступает перед нами Бог Яхве? Он предстаёт перед нами, желающим сотворить человека из того, что берётся из самой Земли.
Он хочет облечь новым покровом, земным покровом то, что пришло из древних времён Сатурна, Солнца и Луны. Яхве – Бог, творящий человека из земли, то есть из сил, из элементов земли. Поэтому древнееврейская мудрость, исповедующая Бога Яхве, должна была стать геологией. Учение о человеке, который образован из земных сил – есть геология.
Не проявляется ли сразу же геологический характер древнееврейского учения в имени первого человека? Адам – образованный из земли. Это важно и это необходимо принимать во внимание. Всё то, что в качестве души восприняли другие народы, я бы сказал, народы с метереологическим мировоззрением, всё это о формировании человека говорит иначе. Посмотрим на греческое мировоззрение, где Прометей творит человека. Ему помогает Афина Паллада, которая является с духовных высот и зажигает в людях духовную искру.
Символ души, которую формирует Прометей – бабочка. Бог Яхве образует человека из земли. И Он, Бог Яхве, ставший в своём развитии Господом Земли, вдувает в человека живую душу из своей собственной субстанции. Так Яхве соединяется через своё дыхание с тем, что Он образует из земли. И Он хочет жить в своём детище, в сыне, в своём живом дыхании, в Адаме и его потомках, сынах земли, тех существах, образовать оболочку которых из земли Бог Яхве считал своей задачей.
Попробуем теперь двинуться дальше и вызвать перед нашей душой всё то, что передаёт нам Библия о еврейской древности.
Известно, и мы это подчёркивали, что Земля развивает определенного рода силы. Гёте, Джордано Бруно и другие сравнивают эти силы с вдохом и выдохом у человека. Земля развивает известные силы – силы вдыхания и выдыхания, вызывающие прилив и отлив, поднятие и опускание воды.
Эти же внутренние силы Земли ведут вокруг неё Луну. В действиях воды проявляются эти силы, составляющие деятельность Земли. Силу воды рисует нам Библия, указывая на потоп, как на следующее важное событие после создания Адама, земного человека.
Перейдём теперь к эпохе Моисея. Если мы правильно исследуем то, о чём идёт речь, то во всём найдём здесь деятельность Земли. Моисей подходит с жезлом к скале – и вода бьёт ключом из земли. Моисей восходит на гору. То, что связано с проявлением земных сил на вершине горы, и то, что происходит на горе – всё это деятельность Земли, ибо гору следует представлять себе, как вулкан, или, по крайней мере, она должна быть подобной вулкану.
Это не Синай, который обычно видят в этой горе – деятельность самой Земли. В огненном столпе, в котором стоит Моисей, мы должны усматривать нечто похожее на то, что происходит на «серных холмах» Италии: когда там сжигают кусок бумаги, то восходит дым. Так из горы исходит действенная сила Земли, огненный дым. Перед ними шло облако или огненный столп – действенная сила Земли!
Мы могли бы войти глубоко в детали, и везде нашли бы, что дух Земли господствует в том, о чём Моисей говорит, как об откровении Бога Яхве. Весть Моисея есть геология. Никогда не поймут глубокой разницы между еврейским и греческим мировоззрением, если не захотят понять, что греческое мировоззрение есть метеорология, а еврейское – геология.
Всё, что грек чувствует раскрывающимся вокруг себя, он мыслит в связи с силами, излившимися из Космоса в земные стихии, в окружение Земли, в воздух, во всё то, что находится вблизи Земли. Еврейское мировоззрение чувствует себя окруженным тем, что связано с силами, распространяющимися вверх от Земли, связанными с Землёй.
Даже страдания еврейского народа происходят от пустыни, от того, что связано с Землей и её деятельностью. В судьбе еврейского народа господствует геология. Геология, плодородность земли – вот то, что манит евреев в «землю обетованную», когда они посылают туда соглядатаев.
Апостол Павел хорошо знает, что это сознание связи с Духом Земли есть следствие предземного события Христа. Ибо, Павел обращает внимание на то, что Христос был Тем, Кто шел впереди евреев и вызвал воду из скалы в пустыне.
И, если мы перейдём от Библии к важнейшим преданиям еврейского народа, то обнаружим, насколько проникнуты подразумеваемой тут геологией эти предания. Нам рассказывают о том, как Яхве, когда Он образовал из земли человека, послал служащих ему Ангелов, чтобы со всех частей Земли собрать разную по окраске землю, чтобы смешать в оболочке Адама всё то, что причастно Земле. Ныне мы сказали бы: Иегова так решил поставить человека на Земле, чтобы тот в своей истинной сущности явился расцветом, венцом земного творения.
Можно сказать, что для халдеев, египтян, зороастрийцев,
греков, римлян, для европейских народов центральной и северной Европы самым важным в человеке было то, что приходило из духовного мира. Для евреев же самым важным было в человеке то, что связано с Землёй и её силами. Яхве чувствует себя Богом, духовно правящим Землёй.
Итак, мы видим, что в четвёртую послеатлантическую эпоху происходит нечто важное – наряду с метеорологией появляется геология. Это чудесно выражено в своём духовном отображении у древнееврейских пророков.
К чему, собственно, стремились эти пророки? Попробуем заглянуть в самые глубины пророческих душ Исайи, Иеремии, Иезекииля, Даниила, Иоиля, Ионы и Захарии. К чему они стремились? – Если действительно непредвзято изучить души этих пророков, то выяснится, что они старались выдвинуть на передний план душевной жизни одну особую человеческую душевную силу, и оттеснить в глубины душевной жизни другую.
Я уже обращал ваше внимание на то, что в творении Микеланджело, на которое я указал, пророки изображены, погруженными в задумчивость, как бы парящими в душевном покое. И становится ясно, что то, чему преданы их души, связано в своих тайных основах с вечным. В качестве контраста Микеланджело выставляет сивилл, в которых действуют земные элементы. Действуют так, что у одной волосы подхвачены ветром и даже синеватое верхнее облачение надувается от ветра. И под этим влиянием ветра она произносит свои пророчества. Другую мы видим охваченной внутренним горением. В своеобразном доказующем жесте руки мы видим огонь, земной элемент. Так мы можем рассмотреть всех сивилл. Они живут душевными силами, входящими в души непосредственно из элементарного, стихийного окружения Земли.
Сивиллические силы, которые как бы впитывают в души дух земных элементов и выражают его, эти сивиллические силы стремились вытеснить древнееврейских пророков. Если вы действительно непредвзято перечтёте книги пророков, то найдёте, что пророк старается – в этом состоит его пророческое умение – подавить в себе сивиллический порыв, не дать ему хода. Аполлон преображает сивиллический порыв пифии тем, что сам погружается в него и вещает через пифию.
Пророки хотят подавить в своей душе также и пифийское начало, и культивировать единственно то, что действует чисто в силе «Я», того «Я», которое связано с Землёй, которое принадлежит Земле, того «Я», которое является духовным отражением геологического элемента. Чтобы в «Я» в невозмутимом покое проявлялось вечное, когда молчат сивиллические элементы, когда замолкает всякое внутреннее возбуждение, когда всё это подавлено, когда господствует только покой, взирающий в основы вечного – этого хотели достигнуть, это хотели развить еврейские пророки, и их возвещения должны были исходить из душевного настроения, находящего в душе то, что вполне соответствует геологии.
И то, что захватывает нас у пророков, звучит для нас, как излияние геологического элемента, и, даже не исполнившиеся пророчества показывают нам, что элемент пророков – геологический. Царство грядущего, своим внешним видом связанное с Землей, и идущее навстречу теперешнему царству. Небо на Земле – вот то, что предвещают пророки. Как тесно связано это с геологией!
И ещё в первые времена христианства звучит этот геологический элемент пророков, звучит в том, что ожидают второго пришествия Мессии, но так, что Он должен сойти с облаков и основать на Земле Своё Царство. То, что излучается еврейской культурой, можно понять только, если рассматривать её, как геологию. Вот что составляло стремление пророков, вот чему учили они своих учеников: подавлять сивиллический элемент, низводящий душу в подсознательные глубины, и развивать то, что живёт в «Я». У всех остальных народов была другая связь со своими Богами, чем у евреев с Яхве.
У других народов эти связи были заданы, ибо являлись отзвуком того отношения людей к духам высших иерархий, которое образовалось во времена Сатурна, Солнца и Луны.
Еврейский же народ должен был развить именно то, что могло развиться в земной период. Но, когда «Я» из самого себя приходит в связь со своим Богом, как это выражается?
Не в наитии – когда также и моральное выступает, как пронизание души божественными силами – но в заповеди. Форма заповеди, явленная в декалоге, впервые встречается нам у еврейского народа, хотя наука и измышляет всякие странные вещи о более раннем существовании заповедей у Хаммурапи и так далее. Я не могу здесь касаться всех нелепостей, которые встречаются в новейшей науке. То, что выступает, как заповедь, где «Я» непосредственно стоит перед Богом и получает от Бога норму, предписание, которому должны следовать по собственной воле – впервые встречается у еврейского народа.
Впервые мы встречаемся у еврейского народа и с фактом заключения союза Бога с народом. Другие Боги действуют через силы, всегда связанные с подсознательным души. Сравним с тем, как Аполлон действует через пифию, как душа, отправляясь к пифии должна была подготовиться, чтобы Бог мог говорить с нею. Аполлон говорил через погруженную в подсознательное душу пифии. Иначе выступает говорящий через заповеди, заключающий со своим народом союз, договор, Бог Яхве, который непосредственно обращается к «Я» человеческой души. И, как только на еврейский народ начинает влиять деятельность языческих народов, тотчас восстают пророки, чтобы не допустить укоренения подсознательных сил. Всё должно основываться на союзе с Богом, на принципе заповеди. Об этом особенно заботились пророки.
Попробуем теперь сделать небольшой обзор, сопровождая его данными оккультных исследований. Сделаем обзор того, что мы пытались проиллюстрировать выше приведёнными фактами.
Вчера мы познакомились с трояким событием Христа, относящимся к лемурийскому и атлантическому времени. Мы видели, как Христос трижды пронизывал существо, которое позднее явилось, как натановский мальчик Иисус. Но при таком пронизании это существо не было воплощено в земном теле, а оставалось в духовных мирах. И, если мы обратим взор на то, что произошло, то увидим, что свершившееся в Атлантиде переместилось затем на восток. Одним из пророков, например, был Илия. Чем же он являет себя, как пророк?
Он служит Богу Яхве, и служит ему так, что в его душе живёт отзвук троякого события Христа. В его душе живёт сознание, что в качестве пророка Яхве он должен возвещать прежде всего, что в Яхве живёт Христос, который позднее должен свершить Мистерию Голгофы, Он живёт вместе с действующими силами, излитыми в Космос при его третьем событии в конце атлантического периода. Илия возвещает пронизанного Христом Яхве (Иегову). В Иегове, Боге Яхве, уже жил Христос, но жил словно в своём отражении. Так же, как Луна отражает свет Солнца, так отражал Яхве Существо, которое явило себя в качестве Христа. Христос излучал Свою Сущность из Бога Яхве, Иеговы, а такой провозвестник, как Илия, действовал в духе влияния троякого события Христа.
Илия как бы идёт впереди существа натановского Иисуса, духовно проходившего с запада на восток, дабы пронизать культуры и родиться затем в одном из мальчиков Иисусов. Точно провозвестие, ощущалось у всех народов то, что в преизбытке приходило из метеорологии, особенно, если она соприкасалась с геологией.
Мы сталкиваемся со странным фактом, что в месте, имевшем весьма важное значение для развития христианства, произошло одно из заранее предсказанных событий. Мы видим, как в различных местах Передней Азии, а также Европы, отмечались праздники, как бы предвозвещавшие событие Христа и Мистерию Голгофы.
Культы Адониса и Аттиса правильно толкуются, как пророческое предвозвещение события на Голгофе. Но, если мы внимательно рассмотрим все эти праздники, то увидим, что они представляют грядущее всё ещё, как нечто метеорологическое. Адонис, Бог, убиваемый и вновь воскресающий, представляется не воплощенным в теле, а лишь образом Бога. Это образ того ангелоподобного существа, которое в конце атлантического периода было пронизано Христом в духовных мирах, а затем воплотилось в натановском мальчике Иисусе.
В культах Адониса и Аттиса праздновали судьбу натановского мальчика Иисуса. И это было всемирно-исторической кармой. Вы захотите, может быть, проникнуть в то, что скрывается за этими словами, что на месте, где Библия с известным правом полагает рождение мальчика Иисуса, в Вифлееме, ранее совершался культ Адониса. Вифлеем был одним из мест, где отправлялся культ Адониса. Там часто совершались празднества в честь умирающего и воскресающего Адониса.
Таким образом подготавливалась аура – подготавливалась воспоминанием того, что в духовных мирах некогда было существо, принадлежавшее тогда к иерархии Ангелов, существо, которое затем должно было сойти на Землю в виде натановского мальчика Иисуса, существо, которое тогда в конце атлантической эпохи было пронизано Христом.
В культе Адониса праздновалась произошедшая тогда гармонизация мышления, чувствования и воления. Место в Вифлееме, где справлялся этот праздник, является местом рождения натановского мальчика Иисуса. И в каком замечательном созвучии являются нам эти слова, мои дорогие друзья!
Разве мы не видим, восстанавливая в себе деяние Христа, трижды предшествовавшее Мистерии Голгофы, разве мы не видим, как Христом направляется с запада на восток к тому месту, где должна произойти Мистерия Голгофы?
Разве мы не видим, как Он посылает своего вестника в лице Илии, и, разве мы не знаем, что этот вестник в своём следующем воплощении является Иоанном Крестителем? Разве нам не говорится именно о нём удивительными, взаимно перекликающимися словами: «Ангела своего послал Он перед Собой, чтобы он возвестил о Нём!», - это относится и к Илии, и к Иоанну, даже скорее к Илии. – Это поймут те, кто вспомнит мои слова о Илии (см.: «Человеческая история в свете духовного исследования», G.A. № 61, а также «Евангелие от Луки», 6-я лекция, G.A. № 114, и «Евангелие от Марка», 3-я лекция, G.A.№ 139.), когда я говорил, что Илия остался в духовных высотах, и имел лишь представителя, при посредстве которого он действовал так, что он никогда сам не находился на Земле.
Если вы вспомните это, тогда выражение: «Вот, Ангела Моего посылаю Я перед Собою!», - подойдёт скорее к Илии, чем к Иоанну. Такие вестники были всегда вестниками идущего с запада на восток Христа.
Теперь же то, что было геологией у еврейского народа, должно было быть проникнуто этим духовным существом, которое мы рассматривали вчера в его собственно земной деятельности. Геология должна была быть словно пронизана Христом. Нужно было по-новому ощутить Духа Земли, как бы отъединенным от Земли. Но это стало возможным лишь тогда, когда пришла сила, освободившая этого Духа от земных сил.
Это произошло благодаря тому, что аура Земли пронизалась силами Христа, и сама Земля тем самым стала иной. В силы, освобождённые Богом Яхве, вошел Христос, и сделал сами эти силы чем-то иным.
Вникнув во всё это, мы поймём и то, почему символом Аполлона является лавр. Кто проникает в ботанику с помощью духовной науки, для того лавр является растением, тесно связанным с метеорологическими условиями. Лавр образуется и строится всецело метеорологией. Другое растение, более тесно связанное с Землей, является, так сказать, выражением геологических условий. Можно почувствовать внутреннюю проникнутость маслины маслом самой Земли, почувствовать, как возбуждаются стихийные силы души оттого, что олива, масличное дерево, является таким растением, на котором лучше всего прививаются другие побеги. Можно почувствовать, как в масле пульсирует пронизывающее Землю начало.
А теперь вспомним то, чего я коснулся в первой лекции, вспомним апостола Павла, который был призван построить мост между древним еврейством и христианством, между геологией и христологией. Деятельность Павла протекает, как мы уже сказали, в области распространения масличного дерева. И, когда мы слышим Аполлона в поднимающихся из горной пропасти парах, через которые он возбуждает пифию, и мудро предрекает человеческие судьбы, то мы можем почувствовать также и те стихийные силы, которые изливаются в окружение через масличное дерево, и в которых живёт душевная сила апостола Павла. Мы можем ощутить её в его словах. Он как бы погружается в маслину, чтобы стихийно почувствовать её ауру, чтобы воспринять инспирацию от этой ауры, с геологической областью которой связана его деятельность.
Да, слишком абстрактно читаются ныне многие вещи. Принято думать, что столь же абстрактны вещи, высказываемые древними авторами – настолько же абстрактны, связаны лишь с мозгом, как пишут современные авторы. Не думают о том, что не только рассудок и разум, но все душевные силы могут быть связаны в изначально присущей Земле форме, с тем, что налагает свой отпечаток на целую область. Область апостола Павла носит отпечаток масличного дерева.
И, благодаря тому, к чему его воодушевляло масличное дерево, он, словно желая поднять до своего уровня еврейскую геологию, говорил о самом важном – об отношении исполненных Христа людей к тем, кто далеки от Христа.
Разве мы не слышали странные слова апостола Павла, которые нельзя брать абстрактно, но нужно их рассматривать, как стихийный элемент, как нечто, что из этого стихийного элемента своей души он хочет запечатлеть в слове, которое должно стать связующим звеном между язычниками, ставшими христианами, и евреями. Вот эти необычные слова:
«Вам говорю, язычникам. Как Апостол язычников, я прославляю служение моё. Не возбужу ли ревность в сродниках моих по плоти и не спасу ли некоторых из них? Ибо, если отвержение их – примирение мира, то что будет принятие, как не жизнь из мёртвых? Когда начаток свят, то и целое. Если корень свят, то и ветви. Если же некоторые из ветвей отломились, а ты – дикая маслина – привился на место их и стал общником корня и сока маслины, то не превозносись перед ветвями. Когда же превозносишься, то вспомни, что не ты корень держишь, но корень тебя. Скажешь: «Ветви отломились, чтобы мне привиться!», - хорошо. Они отломились неверием, а ты держишься верою: не гордись, но бойся. Ибо, если Бог не пощадил природных ветвей, то смотри, пощадит ли тебя.
Итак, видишь благость и строгость божию: строгость к отпавшим, а благость к тебе, если пребудешь в благости божией; иначе и ты будешь отсечен. Но и те, если не пребудут в неверии, привьются, потому что Бог силён опять привить их. Ибо, если ты отсечен от дикой по природе маслины, и не по природе привился к доброй маслине, то тем более сии природные привьются к своей маслине!» (Рим. 11., 13-24).
Так сказал тот, о ком подробнее мы будем говорить завтра. – О том, как он почерпнул из еврейской теологии то, что хотел возвестить. И, как он стихийную силу, исходящую из Земли и господствующую в маслине, претворил в столь грандиозный образ того, что должен был сказать.
Пятая лекция
Лейпциг, 1. Января 1914 года.
Я говорил вам о силах сивилл, обратил ваше внимание на то, что сивиллы появились в Ионии, словно тени греческих философов, и, что затем они в продолжении веков извлекали из своей хаотичной душевной жизни отчасти глубокую мудрость, отчасти же как раз производили лишь духовный хаос, и, что в продолжение веков они влияли на духовную жизнь Южной Европы и соседних с ней областей гораздо больше, чем это хочет признавать внешняя история.
Я хотел сказать, что это своеобразное проявление души сивилл указывает вообще на известную человеческую душевную силу, имевшую положительное значение в более древние времена, ещё в третьем послеатлантическим периоде. Но культурные периоды сменяются в ходе исторического развития.
Силы, которыми сивиллы позднее произвели много несуразного, были вполне справедливыми, добрыми силами в третий послеатлантический период, когда люди занимались астрологией, когда на человеческие души влияла звёздная мудрость, и, когда через её воздействие приводились в гармонию силы, выступившие затем хаотично в сивиллизме.
Из этого можно заключить, что силы, живущие где-либо в мире и проявляющиеся в конкретный момент, к примеру, в душах сивилл, не могут сами по себе быть названными хорошими или плохими, но являются таковыми в зависимости от того, как, где и когда они проявляются.
Силы, проявлявшиеся в душах сивилл, были вполне хороши и законны, но они не подходили для душевного развития четвёртой послеатлантической эпохи, когда в человеческих душах должны были господствовать силы, приходящие не из подсознательных глубин, но говорящие с душами через ясное, незамутненное «Я». Вчера мы слышали, как древнееврейские пророки работали над тем, чтобы подавить сивиллические силы и дать проявиться силам, говорящим через ясное «Я». Это является отличительной чертой древнееврейских пророков – оттеснение хаотичных сивиллических сил и выведение на первый план того, что может говорить через «Я».
Осуществление того, к чему стремились древнееврейские пророки – введение сивиллических сил в нужную колею – пришло с импульсом Христа. Когда известным нам образом в земное развитие человечества вошел импульс Христа, то стало необходимо, чтобы силы, хаотично проявлявшиеся через сивилл, были на время оттеснены, подобно тому, как уходит иногда с земной поверхности река, скрываясь в подземном русле, чтобы затем снова выйти наверх.
Эти силы должны были вновь появиться в форме, просветленной импульсом Христа, в форме, которую мог дать этим силам импульс Христа после того, как Он вошел в ауру Земли.
Подобно тому, как мы должны погружать наши душевные силы после их полного раскрытия днём в подсознательное ночи, чтобы затем вновь проснуться, точно так же было необходимо, чтобы те, вполне законные в третьем послеатлантическом периоде, силы незаметно скрылись под поверхностью душевной жизни и затем снова медленно поднялись наверх.
У нас может создастся впечатление, что силы, так хаотично проявлявшиеся у сивилл, словно омывшись импульсом Христа, получили полное право на существование, но, что они погружены в подосновы душевной жизни и, что человечество в своём обычном сознании ничего не знает о работе Христа с этими силами в подосновах души. Всё это так и есть в действительности.
Это грандиозное зрелище – наблюдать с точки зрения духовной науки внедрение импульса Христа, наблюдать, как, начиная с Никейского собора, люди со своим поверхностным сознанием ссорятся по поводу установления догм, как они проявляют рвение в своём сознании и, как самое важное для христианства происходит в то же время в подсознательных глубинах души. Импульс Христа работает не там, где ссорятся, но в подосновах, и человеческая мудрость должна будет раскрыть ещё многое, что, быть может, покажется нам странным при поверхностном взгляде. Многое ещё может быть раскрыто из того, что является симптомом работы импульса Христа в подосновах человеческой душевной жизни.
Тогда мы увидим и поймём, что важнейшие формы, принятые христианством на Западе, происходят не от того, о чём спорят епископы, но, что важные исторические вопросы разрешаются посредством того, что происходит в подосновах душевной жизни и, точно сновидение, всплывает в сознании.
Воспринимая это сновидение, люди не могут разгадать происходящего в глубинах. И происходят такие явления – я назову лишь один симптом – когда, словно во сне, отражается на поверхности то, что совершает в душевных глубинах Христос, стремясь в ходе исторического развития Запада привести человеческие душевные силы на верный путь.
Быть может, иной душе будет легче почувствовать, что я хочу, собственно, сказать этими словами, если мы рассмотрим, как 28 октября 312 года, когда сын Констанция Хлора, Константин Великий сразился у стен Рима с Максенцием.
Константин пришел к чрезвычайно важному для всего развития западного христианства решению. Сражение и победа решаются знаменательным образом. Мои дорогие друзья, это сражение, данное Константином, сыном Констанция Хлора, у стен Рима своему противнику Максенцию, решилось не благодаря сознательному хитроумию вождей, но знамениям сивилл и сновидениям. Многозначительно сообщается, что, когда Константин приблизился к вратам Рима, Максенцию приснился сон, где ему было сказано: «Не оставайся на месте, где находишься!». Под влиянием этого сна, подкрепленного также пророчествами, найденными в сивиллиных книгах, Максенций совершил – если смотреть внешне – самую большую глупость, какую только мог: он покинул Рим и дал сражение со своим вчетверо большим, чем у Константина, войском не под защитой римских стен, но вне их.
Предсказание, найденное в сивиллиных книгах, гласило: «Если ты будешь вести сражение вне стен Рима, то уничтожишь величайшего врага Рима!». Это было одно из типичных оракульных изречений сивилл. Максенций последовал ему и, полный мужества и уверенности, вышел за ворота Рима.
Как Креза вело некогда другое, подобное сивиллическое предсказание, так вело это предсказание Максенция. Он уничтожил благодаря своему предприятию врага Рима – самого себя.
Константин тоже видел сон. Ему во сне было сказано: «Неси впереди своего войска, - а оно было вчетверо меньше войска Максенция, - монограмму Христа!», - он отдал такой приказ и одержал победу. При помощи изречений сивилл и сновидений решилось событие, важное для конфигурации Европы!
Поистине, точно река, скрывшаяся в подземном русле от человеческого взора, наблюдающего сверху совсем иное, уходит в душевные подосновы европейского человека импульс Христа и действует там прежде всего, как оккультный факт.
Мои дорогие друзья, позвольте мне сделать вам сейчас одно признание. Следуя в моём духовно-научном исследовании именно этому течению, я часто, так сказать, терял след, и должен был искать, где он появится вновь. Я мог предположить, что он появляется весьма медленно, что и в наше время он появился ещё не вполне, но только начинает показываться.
Но где он появляется? Вот в чём вопрос. Как он появляется? Как выступает он вновь на поверхность? Где впервые он охватывает души так, что они начинают воспринимать из него нечто в своё сознание? Если вы проследите различные изложения в моих книгах и циклах лекций, причём отнесетесь к этим изложениям так же, как и я, тогда вы найдёте, особенно в самых старых частях этих изложений, что наименее удовлетворительным является то, что было сказано мною в связи с именем Святого Грааля (См. «Мистерии Востока и христианства» и др.). Как сказано, подобное ощущение возникает у меня, и я думаю, что другие испытывали то же самое.
Не то, чтобы я сказал что-то, не имеющее основания, но всё же я чувствовал себя неудовлетворенным. Я должен был делать только то, что могло быть достоверно установлено. Ибо, часто, когда я искал развития того течения, то есть, когда я искал дальнейшего оккультного развития христианства на Западе, перед моей душой вставало требование: «Сначала ты должен прочесть имя Парсифаля в его надлежащем месте!».
И я узнал, мои дорогие друзья, что оккультные исследования происходят под неким чудесным руководством. Для того, чтобы мы не соблазнились спекуляциями и не стали вдаваться в области, где оккультная истина легко может быть искажена фантазией, для этого нас долго, можно сказать – осторожно, вводят в оккультное исследование, пока, в конце концов, нам не открывается истина, которая в себе самой несёт доказательство собственной верности. Мне часто приходилось медлить с ответом на требование: «Ищи, где стоит имя Парсифаля!».
Мне хорошо известно, мои дорогие друзья, то, что и вы все знаете из сказания о Парсифале, а именно, что после того, как Парсифаль, исцеленный известным образом от своих заблуждений, снова находит путь к Святому Граалю, ему возвещается, что на святой чаше ярко вспыхнуло его имя.
Итак, оно должно быть начертано на святой чаше. Но где эта святая чаша? Где её искать? Вот в чём вопрос. В таких оккультных исследованиях приходится часто задерживаться, чтобы не выйти через спекуляцию за пределы истины, та что порой за день или за год удаётся сделать не слишком много.
Приходится задерживаться. Затем появляются какие-то вехи. Они появились и у меня, когда в течение многих лет я искал ответа на вопрос: «Где найти имя Парсифаля, начертанное на святой чаше?». Я знаю, как много значений имеет святая чаша, в которой находится «гостия» (то есть «облатка»).
И на святой чаше должно быть начертано: «Парсифаль». Я заметил также, насколько значительны такие места, как в Евангелии от Марка, в четвёртой главе (стихи 11-12 и 33-34), где говорится, что Господь многое высказывал в притчах, лишь постепенно объясняя их.
Также и оккультное исследование ведётся постепенно, осторожно, часто лишь в связи с тем, к чему подводит карма. И, когда под влиянием сил, приходящих из духовного мира, встречаешь что-либо, имеющее отношение к какому-нибудь факту, часто не знаешь, что с ним делать в собственной душе.
Часто даже не знаешь, что выступающее из глубин оккультного мира имеет отношение к проблеме, над которой работаешь годами. Так и я не знал, что мне делать с ответом норвежского северного народного духа на мой вопрос о Парсифале. Он сказал: «Научись понимать слово, влитое моей силой в северное сказание о Парсифале – “ganganda greida” (угощение, ходящее по кругу)!», – примерно так он сказал.
Я не знал, что с этим делать. В таком же положении находился я, мои милые друзья, покидая однажды собор Святого Петра в Риме и находясь под впечатлением того произведения Микеланджело, которое находится справа от входа, Богоматери с Иисусом, совсем молодой матери с мёртвым Иисусом на коленях.
Произошло так, что ко мне под воздействием этого художественного произведения пришел – не как видение, но как истинная имагинация из духовного мира – образ, вписанный в Хронику Акаша, и показывающий, как Парсифаль, уходя из замка Грааля, где он не спросил о тайнах, царящих там, встречает в лесу молодую женщину, которая держит на коленях мёртвого жениха, и оплакивает его. Но я знал, что образ этой матери или невесты, жених которой умер (Христа часто называют женихом), имеет значение, и что эта связь, выявившаяся без всяких усилий с моей стороны, тоже имеет значение.
Я мог бы привести вам много подобных знаков, раскрывшихся мне в поисках ответа на вопрос: «Где же написано на Святом Граале имя Парсифаля?», - потому что оно должно быть на нём, это сказано в предании. Нам необходимо восстановить в памяти главные эпизоды сказания о Парсифале.
Мы знаем, что Парсифаль был рождён своей матерью Герцелойдой после того, как его отец покинул её. Его рождение сопровождалось сильными страданиями и странными сновидениями. Мы знаем, что мать хотела уберечь сына от рыцарских подвигов и рыцарской доблести, что она передала управление своими владениями другим, и жила в уединении, мечтая воспитать ребёнка далёким от всего того, что всё же жило в нём, дабы ребёнок не подвергся тем же опасностям, что и отец.
Мы знаем также, что ребёнок рано начал воспринимать красоту и великолепие природы, и что благодаря воспитанию, полученному от матери, он не узнал собственно ничего, кроме того, что существует некий Бог. В ребёнке возникает стремление служить этому Богу. Но он не знает ничего о Боге, и, когда однажды ему встречаются в лесу рыцари, он принимает их за Бога, и падает перед ними на колени. Затем, когда он открывает матери, что он видел рыцарей и сам хочет стать рыцарем, она надевает ему шутовской наряд и отпускает его на волю.
Мы знаем, что мальчик уходит, переживает много различных приключений, а мать тем временем умирает с разбитым сердцем, горюя об исчезнувшем сыне. Это звучит сентиментально, но вместе с тем имеет глубочайшее значение. Мальчик даже не оглянулся, чтобы кивнуть ей на прощанье, и уехал искать рыцарских приключений. Мы знаем, что после долгих странствий, во время которых он многое узнал о жизни и доблести рыцарей и показал себя, он приходит к замку Грааля.
Я уже упоминал в другом месте, что в литературном отношении появление Парсифаля возле замка Грааля лучше всего описано у Кретьена де Труа. Он изображает нам, как после долгих блужданий Парсифаль попадает в пустынное место, где находит двух людей в лодке – один из них гребёт, другой ловит из лодки рыбу. Он обращается к этим людям с вопросом, те направляют его к королю-рыболову. Этого короля он встречает потом в замке Грааля. Король-рыболов уже пожилой и ослабевший и потому не встающий с постели человек, во время разговора передаёт ему меч, подарок своей племянницы. Затем в зале появляется оруженосец, несущий копьё, сочащееся кровью, стекающей прямо на руку оруженосца.
Далее появляется дева со священным Граалем, который представляет из себя чашу. От того, что находится в Граале, сияет такой свет, что перед этим светом Святого Грааля меркнут все светильники в зале, подобно тому, как меркнут звёзды от света Солнца. И затем мы узнаём, что в святом Граале содержится то, чем питается находящийся в особом помещении старый отец короля-рыболова, не нуждающийся нив чём из того, что в таком изобилии подаётся за столом, за которым сидят король-рыболов и Парсифаль.
Они оба питаются земной пищей. Однако, каждый раз, когда подаётся новое блюдо, Святой Грааль уносится в комнату престарелого отца короля-рыболова, который питается только тем, что содержится в Граале. Парсифаль, которому на пути от Гурнеманца было указано, что он не должен задавать лишние вопросы, не решается спросить, почему сочится кровью копьё, что означает чаша Грааля – это имя, конечно, ещё не было ему известно. На ночь его укладывают спать в том же помещении, где всё это происходило. На следующее утро, как повествует Кретьен де Труа, Парсифаль хочет задать вопрос, но находит замок пустым. Он зовёт – никого. Тогда он одевается сам, но внизу он находит готовым своего коня.
Он думает, что все отправились на охоту, и хочет их догнать, чтобы спросить о чуде Грааля. Но, когда он переезжает подъёмный мост, последний так быстро поднимается, что конь должен совершить прыжок, дабы спастись от падения в ров.
Парсифаль нигде не находит тех, кого видел вчера в замке. Затем Кретьен де Труа повествует, как Парсифаль едет верхом дальше и видит в безлюдном лесу фигуру плачущей женщины с мертвецом на коленях. Согласно Кретьену де Труа, это она впервые объясняет, как он должен был вопрошать и, что он лишил себя возможности узнать о великой тайне, явленой ему.
Из рассказа Кретьена де Труа мы знаем, что он прошел через много скитаний и попал в Страстную Пятницу к отшельнику по имени Треврицент. Мы узнаём, что последний сообщает Парсифалю о том, что его проклинают за упущение возможности исцелить короля-рыболова, а именно: вопросить о чудесах замка. Затем Парсифаль некоторое время находится в обучении у отшельника. И вот, когда я пытался следовать за Парсифалем к отшельнику, мне открылись слова, которые в том виде, в каком я могу их произнести после моих оккультных исследований, не содержатся ни в каких источниках, но которые – я на этом настаиваю – совершенно истинны.
На меня произвели глубокое впечатление слова, сказанные Парсифалю отшельником, после того, как отшельник – в той форме, в какой он мог это сделать – пытался обратить внимание Парсифаля на Мистерию Голгофы, о которой Парсифаль почти ничего не знал, несмотря на то, что пришел в Страстную Пятницу. Старец произнёс эти слова. Он сказал: «Подумай о том, что свершилось в связи с Мистерией Голгофы (я говорю доступными нам словами, которые точны лишь по смыслу).
Возведи взор твой к висящему на кресте Христу, обратившемуся к Иоанну со словами: «Се есть Матерь твоя!», - и с этого времени Иоанн не покидал её. Ты же, - сказал старец, - оставил свою мать Герцелойду. Из-за тебя ушла она из мира!», - Парсифаль не понял всего смысла сказанного, но эти слова были сказаны ему с духовным намерением, чтобы они, как образ, влияли в его душе, чтобы он нашел именно в образе Иоанна, который не покидает матери, кармическую компенсацию того, что он сам оставил свою мать. Это должно было жить в его душе. Далее мы узнаём, что Парсифаль на некоторое время остаётся у отшельника, а затем снова ищет путь к Святому Граалю. Происходит так, что он находит Грааль непосредственно перед смертью старого Амфортаса, короля-рыболова.
Все рыцари Святого Грааля выходят ему навстречу со словами: «Твоё имя сияет на Граале! Ты будущий владыка, король Грааля, ибо, твоё имя явилось, излучаясь на святой чаше!», - и Парсифаль становится королём Грааля. Итак, имя Парсифаля написано на сияющей золотой чаше, в которой покоится гостия. Вот, где оно написано!
И теперь, когда мне нужно было найти чашу, одно обстоятельство сначала ввело меня в заблуждение, мои дорогие друзья. Мне всегда представлялось необходимым – я говорю это с полной скромностью – при оккультном исследовании принимать во внимание не только то, что приходит непосредственно из оккультных источников, но, если дело касается серьёзной проблемы, принимать во внимание и то, что открыло внешнее исследование.
Да и вообще, мне кажется, это хорошо, если при исследовании проблемы не упускаешь возможности со всей добросовестностью воспользоваться тем, что может сказать внешняя наука, чтобы, так сказать, остаться на земле, не потеряться совсем в заоблачных туманностях. Но в данном случае экзотерическая наука ввела меня в заблуждение. Именно ею сделанные открытия заставили меня уклониться, и уже довольно давно, с верного пути.
Ибо, из экзотерического исследования я мог заключить, что Вольфрам фон Эшенбах, когда он начал сочинять своего «Парсифаля», пользовался по его собственным словам трудами Кретьена де Труа и некого Киота. Внешнее экзотерическое исследование никак не может объяснить происхождение этого Киота и считает его выдумкой Вольфрама фон Эшенбаха, как будто этот последний стремился назвать ещё один источник для всего того, что он сам добавляет к почерпнутому у Кретьена де Труа. Внешняя наука допускает лишь одно объяснение, а именно, что этот Киот был переписчиком сочинений Кретьена де Труа и, что вольфрам фон Эшенбах с присущей ему фантазией развил эту тему.
Вы видите, к чему должно вести такое внешнее исследование. Оно заставляет пренебречь путём, который приводит к Киоту, ведь внешнее исследование рассматривает его, как измышление Вольфрама фон Эшенбаха. В то же время (вот пример кармического стечения обстоятельств), когда я был сбит с пути внешним исследованием, ко мне подступило нечто иное.
И то, что выступило передо мною, можно выразить так (я уже изображал это в «Очерке тайноведения» и циклах лекций): послеатлантические культуры, предшествующие Мистерии Голгофы, свершившейся в четвёртую послеатлантическую эпоху, вновь всплывают известным образом после этой эпохи. Так, третья послеатлантическая культура известным образом вновь всплывает в нашей пятой культурной эпохе, вторая повторяется в шестой, а первая эпоха святых Риши – в седьмой. Всё яснее и яснее представлялось мне – и это результат многолетних исследований – что в нашу эпоху вновь оживает пропитанная импульсом Христа астрология третьей послеатлантической культуры.
Мы должны ныне изучать звёзды, правда, иным образом, чем в ту эпоху. Но звёздные письмена должны вновь заговорить с нами. Эта мысль об оживлении звёздных письмён странным образом сплелась с тайной Парсифаля так, что я не мог более отделаться от мысли, что они как-то связаны между собой. И тогда, мои дорогие друзья, перед моей душой встал некий образ, явившийся мне, когда я пытался духовно сопровождать Парсифаля в тот момент, когда он отправляется от Треврицента снова к замку Грааля. У Кретьена де Труа в прекрасных, берущих за душу словах описывается встреча с отшельником. Мне хочется прочесть вам небольшой отрывок, где Парсифаль приезжает к отшельнику:
«Поводья коня он бросает.
Глубоко и тяжко вздыхает,
Пред Богом его неизбывна вина,
И гложет раскаяние душу до дна!
Так лесом он едет с рыданьем,
И вот, пред заброшенным зданьем
Слезает с коня,
На землю оружье кладя,
И здесь он находит, исполнен терзанья,
Отшельника в маленькой церкви Страданья.
Пред старцем он падает ниц,
А слёзы на щёки с ресниц
Струятся волной бесконечной,
Когда с простотою сердечной
Он руки ломает пред ним,
Прося утешенья печалям своим.
«Послушай мою покаянную повесть:
Пять лет ослепленной была моя совесть,
Без веры я жил
И зло лишь любил …».
«Поведай мне, как же греху ты подпал,
И Бога проси, чтоб Он некогда дал
Покой в небесах тебе снова …».
Я был во дворце короля –
Я видел копьё, чья блестящая сталь
Сочилася кровью … Я видел Грааль …
Но я не спросил в цепененьи глубоком,
На что указуется крови потоком
И что означает Грааль …
С тех пор в моём сердце – печаль.
Несу я тягчайшую муку
И лучше бы смерть протянула мне руку.
Я Господу Богу не смог тогда внять
И вот, удалилась Его благодать».
«Скажи мне, как люди тебя называют?»
«Меня Парсифалем они величают».
И волю дал вздоху старик своему,
Давно это имя известно ему.
И молвит: «Страданию ты обручился
И этим, не ведая, ты провинился …».
После этого между отшельником и Парсифалем завязывается разговор, о котором я уже говорил. И, когда я затем пытался духовно следовать за Парсифалем, вновь направлявшимся после пребывания у отшельника к Граалю, то в моей душе часто как бы вспыхивало то, как он скачет днём и ночью, как днём действует на него природа, а ночью – звёзды, как в его подсознании звучат звёздные письмена, являющиеся предвестием того, что скажет ему святое рыцарство, которое выйдет ему навстречу от Грааля: «Имя твоё сияет со Святого Грааля!». Но Парсифаль, очевидно, не знал, что ему делать с тем, что приходило к нему, исходя от звёзд, ибо оно оставалось в его бессознательном, и поэтому трудно понять это правильно, даже, если стараешься углубиться в это с помощью духовного исследования.
Тогда я попытался вернуться к Киоту – и вот, одна вещь, которую говорил о нём Вольфрам фон Эшенбах, произвела на меня глубокое впечатление. Я должен был сопоставить это с «ganganda greida». Это напрашивалось само собой. И ещё с одним связывалось это моё представление – с образом женщины, держащей мёртвого жениха на коленях.
Однажды я совершенно случайно наткнулся на слова, сказанные о Киоте: «Он сказал, что вещь называется Граалем». А дальше само экзотерическое исследование указывает нам на то, как он пришел к этому: «Он сказал, что вещь называется Граалем». В Испании в его руки попала книга Флегетаниса, это астрологическая книга. Без сомнения, можно сказать, что именно Киот, побуждаемый Флегетанисом, или тем, кого он называет Флегетанисом, в ком вновь ожило некое знание о звёздных письменах – этот Киот, побуждаемый вновь ожившей астрологией, видит вещь, которая называется Граалем.
Теперь я знал, что Киота нельзя отбросить, что именно он даёт духовидческому исследованию важный след, ибо он, во всяком случае, видел Грааль.
Итак, где же находится Грааль, на котором в настоящее время должно находиться имя Парсифаля, где же он? Вы видите, что в результате моих исследований выяснилось, что его нужно искать в звёздных письменах – прежде всего имя.
Наконец в один день, ставший для меня одним из самых значительных дней моей жизни, я узнал, где реально находится золотая чаша, и узнал, что нас приводит к тайне Грааля именно она, выраженная в своём запечатленном в звёздных письменах символе. Я увидел в письменах звёзд то, что может видеть каждый – но только он не сразу постигнет эту тайну.
Однажды, когда я внутренним взором следил за золотистым лунным серпом – когда он появляется на небе так, что тёмная часть Луны слабо видна, словно большой диск, так, что внешне-физически видишь золотистую «ganganda greida» - «подвижное причастие» - и в нём большую гостию, тёмный диск – то, что не видно при поверхностном взгляде, но что замечаешь, когда вглядишься пристальнее, ибо, только тогда видишь тёмный диск.
И чудесными буквами оккультного письма выделялось на лунном серпе имя Парсифаля! Это открыли мне звёздные письмена, мои милые друзья. Прочитанные правильно звёздные письмена дают нашему сердцу и чувству нечто, хотя, быть может, и не всё от тайны Парсифаля, тайны Святого Грааля. Завтра я попытаюсь кратко рассказать вам то, о чём ещё следует сообщить.
Шестая лекция
Лейпциг, 2. Января 1914 года.
То, что я хотел сказать о мистерии Грааля и о том, что связано с ней, я пытался изложить вчера так, чтобы стало очевидно, как постепенно открываются вещи ищущей душе. Я не утаил от вас, что прежде чем ищущая душа найдёт то, что можно назвать результатом исследования в духовном мире, она должна пройти через очень многое. Конечно, я хорошо знаю, что поверхностная современная наука о душе, психология, выдвинет все возможные и невозможные возражения, если до неё дойдут подобные размышления.
Я прекрасно знаю, с какими сомнениями отнесутся с этой стороны к сказанному, отлично знаю, какие курьёзные утверждения о всяческих законах, ассоциациях идей и подсознательных представлениях могут быть приведены.
Тем не менее, сознавая всё это, я изложил вам всё без прикрас, поскольку вам, мои дорогие антропософские друзья, важно понять, что результаты, к которым приходишь на пути духовного исследования, достигаются только после преодоления всего того, о чём я говорил вчера.
И конечный результат духовного исследования, который, согласно неоднократно упоминавшемуся закону жизни, может проявиться, как реальность, не является сочетанием надуманных идей, как полагают некоторые, но эти идеи являются предвестниками, ведущему к конечному результату, не имея ничего общего с самим результатом.
Я сделал эту предпосылку, поскольку из последних, появившихся в печати сведений явствует, что всё мною изложенное, как оно печатается у нас в виде циклов, попадает в руки посторонних, позволяющих себе самые нелепые замечания о таких изложениях. Причём они широко используют право приводить из них цитаты, вырывая их из контекста и т.д.
Нисколько не желая быть нескромным, скажу, что для нашего антропософского движения настал момент, когда многие получили возможность извлекать выгоду, борясь против нашего дела. А, когда доходит до этого, как известно, не брезгуют ничем.
Я говорил вчера о том, что действительно на небе можно найти надпись, которая, однако, не является самим Граалем и его нам не открывает. Я намеренно подчеркнул, и прошу отнестись к этому серьёзно, что в небесной надписи открывается лишь имя Грааля, но не сам Грааль. Я указал на то, что в стоящем на небе золотистом лунном серпе особенно выделяется, как каждый сам может убедиться при внимательном наблюдении, тёмная часть Луны, от которой золотистый серп как бы отграничен – там-то и начертано имя Парсифаля.
Теперь, прежде, чем мы продолжим наше рассмотрение и попытаемся разъяснить этот небесный образ, я должен обратить ваше внимание на один важный закон, один важный факт. То, что мы видим, как золотистый серп, возникает от солнечных лучей. Солнце, посылая свои лучи, освещает Луну, и эта освещенная часть является, как золотистая чаша.
В ней покоится тёмная гостия. С физической точки зрения – это просто не освещенная, остающаяся тёмной часть, куда лучи Солнца не могут проникнуть. Но духовно это есть ещё нечто иное. Когда лучи Солнца попадают на одну часть Луны, и отражаются от неё золотым блеском, всё-таки кое-что остаётся в физической материи. То, что остаётся – это и есть, живущее в лучах Солнца духовное. Духовная сила Солнца не может быть остановлена так, как физическая сила Солнца, она не отражается. Она проходит внутрь и, поскольку сила Луны удерживает её, мы видим в том, что покоится здесь, в золотой чаше, духовную силу Солнца в её реальности.
Итак, мы можем сказать, что в наблюдаемой нами тёмной части Луны мы видим духовную силу Солнца. В сияющей золотой части, в части, которая является чашей, мы видим физическую силу Солнца, которая отражается в виде силы лучей.
Дух Солнца покоится в чаше физической солнечной силы, если посмотреть на Солнце с такой точки зрения. Так что поистине дух Солнца покоится в лунной чаше. Сопоставим теперь всё то, что мы говорили когда-либо о Духе Солнца и его связи со Христом, и это в символической форме укажет нам на то, что делает Луна физически. Благодаря тому, что она отражает солнечные лучи, тем самым образуя золотую чашу, она является нам носительницей Духа Солнца. Он пребывает в ней, в диске, напоминающем гостию.
А теперь вспомним, что в сказании о Парсифале указано на то, что в Страстную Пятницу, то есть перед Пасхой, с неба каждый раз сходит гостия, которая обновляется, погружаясь в Грааль так, что на Пасху в чаше вновь становится много омолаживающей пищи; и именно на Пасху отшельник вновь направляет Парсифаля к Граалю – в праздник, о значении которого для Грааля вновь напомнил человечеству Рихард Вагнер в своём «Парсифале».
Вспомним о том, что согласно древней традиции, одной из трёх традиций, которые относятся к продолжающемуся воздействию импульса Христа в подосновах души (я говорил о них вчера), – что согласно этой традиции, устанавливается срок празднования Пасхи. В какой день оно установлено?
Когда весеннее Солнце, Солнце, набирающее силу – наш символ Христа – вступает в свой день, день Солнца – Воскресение после первого весеннего полнолуния. В каком положении находится в небе полная весенняя Луна на Пасху?
Она должна приобрести хотя бы немного серповидную форму после полнолуния. Должно стать видимым нечто от тёмной части, нечто от Духа Солнца, обретшего свою весеннюю силу. А это значит, что согласно древней традиции, в праздник Пасхи в небе должен появиться образ Святого Грааля. Для этого Пасха и празднуется по древнейшей традиции в установленные таким образом сроки.
Попытаемся теперь получше разобраться в том, как могло осуществиться, благодаря совершающемуся в подосновах душевной жизни процессу, всё то, что связано со сказанием о Парсифале. Вчера было упомянуто, что сила, которая проявляется в сивиллах, должна быть смягчена, должна быть проникнута импульсом Христа, и в такой смягченной форме она должна постепенно выступить вновь, чтобы стать носительницей духовной культуры новейшего времени.
Эта сила должна вновь проявляться в смягченной форме. Перед нами встаёт вопрос: мог ли Парсифаль (так называет его Кретьен де Труа) почувствовать в себе самом нечто из этой, действующей как бы в подосновах души, силы Христа?
Если мы снова оглянемся на изначальный характер древнееврейской геологии, мы встречаемся снова и снова с одной вещью. Мы поймём дух древнееврейской геологии только тогда, когда действительно примем во внимание, что древнее еврейство всеми силами старалось держаться геологического характера своего откровения. В этом цикле я уже характеризовал, как можно всюду проследить, как нужно искать откровения еврейской древности в деятельности Земли, в духовной подвижности Земли. Это является стремлением оттеснить на задний план то, что действует в стихиях под влиянием звёзд, и действует так, что влияние звёзд производит в стихиях то, что затем духовно возбуждает сивиллическую силу.
В древней астрологии третьей послеатлантической эпохи это ещё было оправдано. Тогда человечество ещё имело в себе ещё так много наследия прежней духовности, что, отдаваясь душой стихиям, воспринимало благо через откровения звёздных письмён. В четвёртую послеатлантическую эпоху сила звёзд как бы уступила натиску стихийных сил, которые проникли в Землю, в атмосферу и т.д.; влияние стихий стало таким, что тот, кто понимал дух времени, особенно по мере развития четвёртой эпохи, должен был сказать себе: будем остерегаться того, что из звёзд переходит в стихии, ибо вследствие этого возникают неправомерные сивиллические силы.
Тем, что импульс Христа излился в ауру Земли, эти силы должны были быть снова приведены в гармонию, вновь сделаны тем, что может давать правильные откровения. Истинный древнееврейский мудрец неохотно взирал на звёзды, когда хотел, чтобы открылось духовное. Он держался Бога Яхве, который принадлежал земному развитию, земной эволюции, и который только ради того, чтобы способствовать им, стал Богом Луны, взял на себя – как я это описал в «Очерке Тайноведения» – функцию лунного божества.
В лунных празднествах евреев ясно выражено, что «Владыка Земли» символически в своём отражении является с Луны. Но ни шагу дальше – внушал древнееврейский мудрец своему ученику – никоим образом не иди дальше! Удовлетворись тем, что открывает Яхве в символе Луны, и никоим образом не иди дальше; ибо ещё не время воспринимать из стихий того, что выражается через символ Луны!
Иначе это будут неправомерные сивиллические силы! Если всё, что привнесено для земного развития с древних Сатурна, Солнца и Луны объединить в его природном аспекте, то всё это выступит для нас в еврейском символе Евы. Eve – гласные ведь в еврейском языке никогда не произносятся ясно – Eve! Прибавьте к этому знак того Божественного Существа еврейской древности, которое является водителем земных судеб, и перед вами предстанет вполне правильная форма: Eve – Jachve, руководитель Земли, имеющий своим символом Луну.
Он связан с тем, что перешло сюда от лунной эволюции, связан с результатами, которые лунная эволюция дала земной эволюции. Повелитель Земли, соединенный с земной Праматерью, которая в отношении своих сил является результатом лунной эволюции – Яхве! Следовательно, от еврейской древности идет таинственная связь сил древней Луны, сохранивших свой остаток в являющейся нам астрономической Луне и оставивших после себя свои человеческие силы в женском элементе человеческого бытия. Связь Повелителя Земли с Лунной Матерью выступает в самом имени Яхве.
Теперь я хотел бы поставить перед вашими душами два факта, которые обратят ваше внимание на то, как изменились под влиянием импульса Христа сивиллические силы, изменились именно в подсознательных глубинах душевной жизни.
Я хотел бы здесь указать на одно явление, о котором я говорил уже три года назад, почти день в день – на изменившуюся под влиянием импульса Христа сивиллу. В лекциях, появившихся в печати под заглавием: «Оккультная история личности и события всемирной истории в свете духовной науки» (G.A. № 126), - я указал на явление Орлеанской девы, и на то, какое величайшее влияние на историю Европы оказало в последующие времена всё то, что совершила Орлеанская дева под воздействием своих, проникнутых импульсом Христа инспираций, начавшихся осенью 1428 года.
Уже из внешней истории явствует, что без вмешательства Орлеанской девы судьбы Европы сложились бы совершенно иначе, и только такой предубеждённый материалист, как Анатоль Франс, может отрицать то мистическое, что вмешалось тогда в историю. Я не хочу указывать здесь на то, что можно прочесть всюду в истории и, что может навести при этом того, кто слышал эти лекции, на мысль: в Орлеанской деве проявляется нечто подобное современной сивилле.
Это ведь то время – начало пятнадцатого века, – когда начинается пятая послеатлантическая эпоха, когда сила Христа должна была всё более и более стремиться подняться из подсознательных основ души. Мы видим, как мягко и нежно, погруженная в благороднейшую человеческую душевность, является в Орлеанской деве сивиллическая сила.
Я хочу прочесть здесь письмо, написанное человеком, пережившим эти события, ибо, из письма видно, какие впечатления производила на тех, у кого были открыты для этого сердца и чувства, сивиллическая природа Орлеанской девы. Один из приближенных короля, освобожденного Орлеанской девой, после подробного повествования о её подвигах, пишет:
«Это и многое другое совершила дева, и с Божьей помощью она совершит ещё больше. Это девушка прелестной красоты и обладает мужественной осанкой; говорит мало и выказывает ум удивительный; голос её в разговоре приятен, нежен, как и подобает женщине. В еде она умеренна, ещё более умеренно пьёт вино. Вооруженных и благородных людей она очень любит. Многочисленные собрания и разговоры неприятны деве. Она часто проливает слёзы, любит весёлые лица, переносит неслыханный труд, и столь стойка в употреблении и ношении оружия, что часто остаётся в доспехах днём и ночью по шесть суток непрерывно. Она говорит, что англичане не имеют никаких прав на Францию, и поэтому Бог послал её, как она говорит, чтобы она изгнала и победила их, но после предварительного увещевания. Королю она оказывает величайшее почтение; она говорит, что он любим Богом и находится под особым покровительством, почему и будет спасён. О герцоге Орлеанском, вашем племяннике, она говорит, что он будет освобождён чудесным образом, но только после того, как англичанам, которые держат его в плену, будет предъявлено требование освободить его.
И, заканчивая своё повествование, светлейший принц, скажу: происходит и происходило много ещё более удивительного, чем я могу описать или выразить словами. В то время, как я это пишу, упомянутая дева направилась уже к городу Реймсу в Шампани, куда спешно отправился и король на своё помазание и коронование с Божьей помощью. Светлейший и могущественнейший принц и мой высокочтимый господин, приношу вам нижайшее почтение, прося Всевышнего хранить вас и исполнить все ваши желания.
Писано в 21 день месяца июня.
Ваш смиреннейший слуга Персифаль, владетель Бонламиулька, советник и придворный камерарий короля французов и его высочества герцога Орлеанского, сенешаль короля, уроженец Берри».
Так пишет некий Персифаль об Орлеанской деве герцогу Миланскому. Кто прочтёт эту весть, это письмо Персифаля, тот почувствует, что здесь описана проникнутая Христом сивилла. Таков один факт. Другой факт, на который я хотел обратить ваше внимание, также имеет место в наступающей пятой эпохе послеатлантического развития.
Я хотел бы обратить внимание на то, что пишет человек, который чувствовал себя проникнутым тем новым временем, которое начиналось. Он чувствовал себя пронизанным ощущением, правда, можно сказать, бессознательным ощущением, что снова наступает время, когда древняя астрология может ожить в новом, проникнутом Христом облике, когда снова можно, взирая на звёзды, вопрошать, что означают их духовные письмена, если только делаешь это правильно, проникнувшись импульсом Христа.
Вы сейчас увидите, как этот человек глубоко ощущает, что Земля не есть только то, что преподносит нам современная материалистическая геология, то есть нечто чисто физическое, минералогическое. Он чувствует, что Земля является живым существом, имеющим не только тело, как внушает нам современный материалист, но обладает и душой.
Человек, о котором я говорю, знал об этом и мог чувствовать (хотя и не мог этого выразить, ибо, тогда ещё не было современной духовной науки): импульс Христа принят душой Земли в свою ауру, и поэтому человек, который своей душой чувствует себя в ауре Земли и чувствует одновременно импульс Христа, может снова взирать ввысь, к тому что вписано в звёздах. Так и делали, так и взирали ввысь.
И, хотя подобные попытки несли с собой много суеверия, которым были проникнуты астрологи, выступившие в те времена, всё же мы видим человека, глубоко связанного с духовной жизнью новейшего времени. Он говорит («Кеплер и теология» по Людвигу Гюнтеру):
«Эти и другие бесчисленные изменения, и феномены, происходящие внутри Земли и на её поверхности, столь правильны и определенны, что невозможно приписать их какой-либо слепой причине, и, так как сами планеты не могут ничего знать об углах, которые образуют их лучи на Земле, то Земля должна иметь душу. Земля есть животное».
Он, однако, подразумевает тут не животное в обычном смысле, а живой организм.
«На Земле можно наблюдать всё, что аналогично частям животного тела. Растения и деревья – суть её волосы, металлы – её жилы, морская вода – её питьё. Земля обладает созидающей силой, родом имагинации, движением, страдает от болезней, а приливы и отливы – суть дыхание живого существа. Душа Земли есть род пламени, отсюда подземная теплота и невозможность размножения без теплоты. В душу Земли запечатлена Богом известная картина зодиакального круга и всего небосвода».
«В этом связь небесного и земного, причина симпатии между Небом и Землёй: прообразы всех её движений и отправлений вложены в неё Богом-Творцом».
«Душа из центра Земли высылает по всем направлениям образы и оттиски себя, и ощущает таким образом вокруг себя все гармонические изменения и предметы. – Как обстоит дело с душой Земли, так же и с душой человека. Например, все математические идеи и доказательства душа производит из себя самой, иначе она не могла бы иметь такую высокую степень достоверности и точности».
«Планеты и их аспекты имеют влияние на душевные силы человека. Они возбуждают всякого рода душевные волнения и страсти, и тем самым часто производят весьма ужасные действия и события. Они влияют на зарождение, и тем самым на темперамент и характер человека, и на этом основана большая часть астрологии. От Солнца распространяется, по всей вероятности, не только свет и тепло по всей Вселенной, но оно есть также средоточие и обиталище чистого разума, и источник гармонии во всей Вселенной. – И все планеты одушевлены».
«Во всём Мироздании можно найти чудесную гармонию, как в чувственном, так и в сверхчувственном, как в идеях, так и в вещах, в царстве природы и в благодати. Эта гармония имеет место, как в самих вещах, так и в их соотношениях. Высшая гармония есть Бог, и Он напечатлел всем душам, как свой образ, внутреннюю гармонию. Числа, фигуры, созвездия и природа вообще состоят в гармонии с известными тайнами христианской религии. Как, например, во Вселенной существуют три пребывающие в покое вещи: Солнце, неподвижные Звёзды и межзвёздное пространство, а всё остальное подвижно.
Так и в Едином Боге: Отец, Сын и Дух. Шар есть олицетворение Троицы (Отец есть центр, Сын – поверхность, Дух- равенство расстояний от центра до поверхности, радиус), кроме того ещё и других тайн. Нигде бы не было гармонии без духов и душ. В человеческих душах имеются предрасположения самого различного рода. Вся Земля одушевлена, благодаря этому существует великая гармония, как на Земле, так и между нею и созвездиями. Эта душа действует во всём земном теле, но средоточие своё имеет в известной её части, как человеческая душа в сердце. И оттуда, как из фокуса или источника, исходят её влияния на океан и атмосферу. Отсюда симпатия между Землёй и созвездиями, отсюда правильные действия природы.
Что Земля действительно обладает душой, яснее всего видно из наблюдения погода и аспектов, из-за которых она каждый раз меняется. При известных аспектах и констелляциях воздух всегда становится беспокойным. Если их нет, или они слабые, или быстропроходящие, то он остаётся тихим».
Это пишет в 1607 году человек, в котором живёт и пульсирует, вместе с наступающей новой эпохой, проникнутая Христом астрология, ведущая за собой, правда, и свою тень – астрологическое суеверие. Это пишет человек, проникнутый, можно сказать, самым благочестивым настроением, человек, который знает, что некогда по праву, а затем незаконно, использовались сивиллические силы, приходящие из мира стихий, ибо, этот человек говорит: «Нельзя отрицать, что такие духи», – он подразумевает духов, образующих сообщение между созвездиями и Землёй, – «обитают в земных стихиях, окружающих Землю в качестве атмосферы.».
«Нельзя отрицать, что некогда подобные духи пророчествовали людям через идолов, дубы, из рощ, пещер, через животных и т.д., и гадание по полёту птиц не было лишь искусством обмана слабых. В направлении птиц в воздухе действовали те духи, через которых затем с Божьего соизволения многое в намёках давалось людям знать наперёд.
Ещё и в настоящее время приводятся примеры зловещих птиц: сов, коршунов, орлов, воронов, - но только примеры эти становятся тем реже, чем больше ими пренебрегают. Духи не выносят, чтобы их презирали, как, без сомнения они того заслуживают согласно закону Божию и христианскому учению. Тогда они улетают и безмолвствуют. Так как с самого начала отцу лжи разрешено было говорить через животных, и он говорил с Евой через змия, то он и соблазнил род человеческий.
С тех пор это и было их обычаем: как только они могли говорить к людям голосами или знамениями, через тела или движения животных, они злоупотребляли этой властью, присваивали себе божеское почитание и совращали бедных людей.
И, хотя Христос для того и пришел, чтобы разрушить козни дьявола и наложить на этих духов молчание, и, хотя они и потеряли своих идолов в храмах, рощах и пещерах и землю, которой долго владели, но всё же они остались ещё то тут, то там в пустом воздухе, и с соизволения Божия испускают крики. Часто они служат орудием Божьего наказания, а ещё чаще Бог вещает через них людям определенные вещи».
Этот человек, как бы делает лёгкий намёк на то, как проникаются Христом духовные откровения. Образ его мыслей можно назвать поистине проникнутым Христом. В 1607 году этот человек говорит таким образом об изменениях, происшедших в духовных мирах. Кто этот человек? Может быть он один из тех, кто не имеет права возвысить свой голос наряду со многими, человек, которого можно обойти молчанием?
Нет, это человек, без которого не было бы современной астрономии и физики – Иоганн Кеплер. И хотелось бы посоветовать тем людям, которые ныне называют себя материалистами и монистами и указывают на Иоганна Кеплера, как на одного из своих божеств, - надо было бы посоветовать им, чтобы они приняли к сердцу эти слова Кеплера.
Величайшие астрономические законы, три закона Кеплера, господствующие во всей современной астрономии, принадлежат ему. Но вот, как говорит он о том, что в ходе пятой послеатлантической эпохи постепенно входит в земное развитие. Нужно снова постепенно привыкать познавать духовные влияния, связанные со звёздами, но теперь проникнутые, пронизанные новым импульсом.
Что же это было за время, когда Парсифаль, ещё неведающий, не готовый задавать вопросы, вступил в замок Грааля, как нам передаёт позднейшее предание, принятое Вольфрамом фон Эшенбахом? В какой момент Парсифаль входит в замок Грааля, где лежит раненный Амфортас, рана которого при появлении Парсифаля начинает причинять бесконечные муки? Сказание повествует нам, что это было время Сатурна; Сатурн и Солнце стояли одновременно в знаке Рака, они кульминировали. Здесь мы видим, как в самых интимных воздействиях находится связь Земли со звёздами. Это было время Сатурна!
Теперь постепенно проследим, каким образом Парсифаль достигает знания. Что нам откроется? Каков он, этот Парсифаль? – Он невежда в некоторых вещах! Но его намеренно оставляют невеждой. Но в каких же именно вещах?
Мы уже говорили, что импульс Христа как бы через подземное русло пробивается в подосновы души. Наверху слышны богословские споры, порождающие то, что затем станет традиционным христианством. Проследим личность Парсифаля, как её описывает сказание. Он ничего не знает обо всём этом. Он удалён именно от того, что происходит на поверхности.
Всего этого он не может знать. Так он оберегается от всего, что разыгрывается на поверхности. Из источников, черпающих из глубин души, узнаёт он об этом: сначала, в неведении выезжая из замка Грааля, узнаёт от женщины, оплакивающей лежащего у неё на коленях жениха, затем от отшельника, находящегося в связи с мистическими силами, затем от силы Грааля, ибо он приходит к отшельнику в Страстную Пятницу.
Не будучи осознана им, сила Грааля уже действует в нём.
Следовательно, он один из тех, кто ничего не знает о происходящем на поверхности сознания, один из тех, кто обретает связь с появляющимися в настоящее время подсознательными источниками. Он тот, кто должен черпать из этих источников. Он из тех, чьи сердце и душа, незатронутые тем, что в человеческую жизнь приносит внешний мир, должны невинно воспринимать тайну Грааля.
Он должен воспринять тайну Грааля самыми высшими, самыми чистыми, самыми благородными силами души. Ему суждено встретиться с тем, кому недостаёт тех душевных сил, которым в полной мере дано переживать тайну Грааля.
Он должен встретиться с Амфортасом. Мы знаем, что Амфортас был избран хранителем Грааля, но подпал низшим силам человеческой природы, и, как это произошло, тоже описано, ибо оно связано со служением Граалю – из сладострастия и ревности он убил соперника. Все эти вещи само собой разумеются, но, так как весьма часто вещи толкуются ложно, то необходимо указать на то, что Антропософия хочет учить не аскетизму. За этим скрывается нечто гораздо более глубокое.
В связи с духовными мирами раскрывались ещё в третий послеатлантический период природные, стихийные силы, которые или не проявлялись как следует, или их не принимали во внимание такими, как они обнаруживаются в обычной жизни. То, что словно пульсировало, благодаря стихиям в кровеносной и нервной системах человека, поднималось и воспринимало тайны. Дело не в чувственном аскетизме, но в восприятии святых тайн. Ещё в третьем послеатлантическом культурном периоде можно было воспринять их теми же силами, которые обычно владеют человеком на Земле.
Теперь пришло то время, когда святые тайны открываются только чистым, невинным силам души, когда человек получает возможность подняться над тем, что связывает его с земным призванием, от которого Антропософия его вовсе не отчуждает. Однако, он должен возвысить себя над этим земным призванием, над тем, что правомерно действовало в нём во времена древней астрологии. Он должен суметь подняться, чтобы новыми путями подойти к древним тайнам.
Он должен свершить это силами невинной души, освободившейся от всего земного. Вместо противовеса, созданного древним еврейством, должен был быть создан другой противовес. Древнее еврейство строго указывало: «Долой сивиллические силы, – которые были ещё уместны в астрологии, – теперь прочь их! Будем держаться за Бога Земли, Яхве!».
Благодаря этому возникли неприязнь ко всякому откровению свыше и принятие всех откровений снизу, боязнь того, что открывалось небесами. Так должно было продолжаться на Земле некоторое время – должен был действовать известный противовес тому, что приходило свыше. И в таких силах, как сивиллические, видели неправомерное люциферическое влияние, приходящее свыше. Но после того, как существо Христа низошло в тело Иисуса из Назарета, всё, что приходило свыше, стало пронизываться Христом. Теперь можно было опять начать взирать ввысь. Теперь из союза Повелителя Земли с Лунной Матерью возникло нечто иное. Ибо, Повелителем Земли, Духом Земли стал Христос, излившийся в земную ауру.
К мирским делам можно было подходить с силами Земли, как это происходило при дворе короля Артура. Но к делам, связанным с Граалем, нельзя было подходить с тем, что было действием сил Земли, как это сделал Амфортас.
Человек, приближавшийся к тайнам Грааля с такими силами, должен был ощущать боль. И, так как действия звёзд были проникнуты Христом, то человек, ничего не знавший о спорах, происходивших на внешней поверхности, но достигший вследствие своей кармы той точки, когда его душа могла быть принята Христом, такой человек мог быть представлен в связи с силами, обозначенными в символе времени Сатурна: Сатурн и Солнце стоят одновременно в знаке Рака. Тот, в ком ещё скрытно, ещё в подсознательных основах души действует импульс Христа – Парсифаль – приходит с силой Сатурна.
И рана горит, как она не горела ещё никогда.
Итак, мы видим, как возвещает себя новая эпоха, как душа Парсифаля находится в связи с пронизанными Христом подсознательными историческими импульсами, даже и тогда, когда он ещё не знает этого. Но то, что господствовало в глубине, что вело историю человечества, должно было взойти не сразу.
Поэтому Парсифаль лишь постепенно учится понимать то, что никогда не может быть понято, если к этому подходят не с невинными, не с чистыми силами души. Что никогда не может быть понято, если к нему подходят с традиционными знаниями и учёностью. Потом человек может это увидеть – ибо, это уже взошло, стало почти таким же повседневным, как и небесный Грааль, сообщающий имя – однако является оно всё же именно обновлением, переформированием того, за что в своё время боролось древнее еврейство.
Предстанем перед девственной Матерью, имеющей в своём лоне Христа, и скажем: «Тот, кто чувствует святость этого образа, тот имеет ощущение Грааля!».
Ярче всех других светочей, ярче всех иных богов сияет святая чаша, Лунная Матерь, которой ныне касается Христос, новая Ева, Носительница Солнечного Духа, Христа. Обдумай: «Что?», - но более обдумай: «Как?»!
Заглянем в душу Парсифаля, встретившего по отъезде из замка Грааля образ невесты и жениха, приводящий его в связь с подсознательными силами Христа. Послушаем, как в пасхальное время, когда образ Грааля должен быть явлен в звёздных письменах, отшельник наставляет его невинную душу.
Проследим за тем, как он едет – вчера я специально подчёркивал это – днём и ночью. Днём, наблюдая природу, ночью, часто имея перед собой небесное знамение святого Грааля. Проследим за тем, как он едет верхом, имея перед собой золотистый серп Луны с облаткой, с Духом Христа, Духом Солнца, в ней. Посмотрим, как через созвучие образа девственной Матери с женихом-Сыном и знамения небесных письмён, он подготовляется к тому, чтобы понять тайну святого Грааля.
Посмотрим, как в его душе то, что пронизало историю Земли, как импульс Христа, действует совокупно со звёздным письмом, которое должно быть обновлено. И посмотрим, как родственно всё то, что пронизано Христом, звёздным силам, когда он во время Сатурна должен был войти в замок и заставить сильнее гореть раны того, кто неправильным образом пребывал у Грааля – Амфортаса.
Обдумай «что», но более обдумай «как»! Ибо, дело не в том, характеризуем ли мы вещи теми, или другими словами. К Граалю нельзя приблизиться с помощью каких-либо слов или какой-нибудь философской спекуляции. К Граалю подходят, когда могут обратить все слова в ощущение, и почувствовать в этом Граале соединение, сумму всего святого, чтобы можно было ощутить сияние того, что перешло от Луны, что сначала выступило в земной праматери Еве, а потом появилось обновлённым в девственной Матери, и того, что стало Повелителем Земли в Боге Яхве, и в качестве нового Повелителя Земли появилось в Существе Христа, излившегося в земную ауру.
Здесь чувствуется влияние того, что действует теперь со звёзд в символах звёздных письмён, с земным развитием человечества. Если принять всё это во внимание и почувствовать созвучие истории человечества с звёздными письменами, можно понять также тайну, которая должна быть выражена словами, доверенными именно Парсифалю, словами, которые звучат в легенде: «Каждый раз, когда умирает король Грааля, истинно призванный хранитель Грааля, на святом Граале появляется имя его достойного преемника.». – Там его нужно прочесть, что означает: нужно в новом облике научиться читать звёздное письмо.
Попытаемся, мои дорогие друзья, сделать себя достойными того, чтобы научиться читать это звёздное письмо в новом облике. Попытаемся научиться читать его так, как оно должно быть дано нам в настоящее время. Ибо, что же, в конце концов, представляет собой наша попытка объяснить человеческую эволюцию развитием Сатурна, Солнца, Луны, Земли вплоть до эволюции Вулкана, как не чтение письма звёзд. Мы должны постичь, в каком контексте, в каких взаимосвязях мы хотим в наше время расшифровать письмо звёзд.
Сделаем себя достойными этого! Ибо, не напрасно рассказывается, что Грааль был вновь унесен со своего места, и в последующее время оставался внешне невидимым.
Будем же рассматривать то, что мы черпаем в Антропософии, как новый поиск Грааля, и постараемся научиться познавать значение того, что говорило когда-то из подсознательных основ души, и лишь постепенно поднялось в сознание людей. Постараемся постепенно перевести это на более сознательный язык! Постараемся постигнуть мудрость, которая снова может раскрыть нам связь земного и небесного вне древних традиций так, как она может быть открыта нам в настоящее время.
И затем, мои дорогие друзья, проникнемся всем тем, что может стать для нас ощущением, происходящим от рассмотрения того, каким образом пришел Парсифаль к тайне Грааля. Эта тайна вновь стала тайной, потому что люди должны были искать связь Земли с космическими силами сначала на самом внешнем поприще, на поприще внешней науки.
Постараемся также понять, как дух, подобный Кеплеру, постиг в своё время то, что он выразил в своих механо-математических небесных законах. Но то, что он, поистине пронизанный импульсом Христа, добавил к этому, должно было снова погрузиться в подсознательные глуби души.
Мы говорим в его духе, когда говорим в настоящее время обо всём, что знаем о нашей земной эволюции и её связи с Космосом; ибо, вот его слова: «Как, например, во Вселенной существуют три пребывающие в покое вещи: Солнце, неподвижные Звёзды и межзвёздное пространство, а всё остальное подвижно, так и в Едином Боге: Отец, Сын и Дух. Шар есть олицетворение Троицы (Отец есть центр, Сын – поверхность, Дух – равенство расстояний от центра до поверхности, радиус), и кроме этого ещё других тайн. Нигде бы не было гармонии без духов и душ. В человеческих душах имеются предрасположения самого различного рода. Вся Земля одушевлена. Благодаря этому существует великая гармония, как на Земле, так и между нею и созвездиями. Эта душа действует во всём земном теле, но средоточие своё имеет в известной его части, как человеческая душа в сердце. И оттуда, точно из фокуса или источника, исходят её влияния на земные океан и атмосферу.
Отсюда симпатия между Землёй и созвездиями, отсюда и правильные действия природы. Что Земля действительно обладает душой, яснее всего видно из наблюдения погоды и аспектов, из-за которых она постоянно меняется. При известных аспектах и констелляциях воздух всегда становится беспокойным. Если же их нет, если они слабые или быстропроходящие, то он остаётся тихим.
Эти и другие бесчисленные изменения, и феномены, происходящие внутри Земли и на её поверхности, столь правильны и определенны, что невозможно приписать их какой-либо слепой причине, и, так как сами планеты не могут ничего знать об углах, которые образуют их лучи на Земле, то Земля должна иметь душу. Земля есть животное. На Земле можно наблюдать всё, что аналогично частям животного тела.
Растения и деревья – суть её волосы, металлы – её жилы, морская вода – её питьё. Земля обладает созидающей силой, родом имагинации, движением. Она страдает от болезней, а приливы и отливы суть дыхание живого существа.
Душа Земли есть род пламени, отсюда подземная теплота и невозможность размножения без теплоты. В душу Земли запечатлена Богом известная картина зодиакального круга и всего небосвода».
И ныне мы видим, как эта картина зодиакального круга запечатлена в душе Земли, в земной ауре, и постепенно мы добираемся до другой части мировоззрения Кеплера, до той части, которая должна была ещё оставаться в подсознательных глубинах души, но которая ясно показывает, что наша нынешняя космология есть её осуществление. Насколько же глубокие основания имеет в эволюции человечества то, чем должна быть для нас Антропософия, насколько тесно связано оно с требованием, доносящимся к нам от святого Грааля.
И, когда мы, рассматривая древнюю Европу, древний Запад созерцаем в до- и после-атлантические эпохи, созерцаем то, что из воспоминаний атлантического периода ожило в послеатлантическое время, когда мы созерцаем, как в Греции, в культе Аполлона звучало в последнем отголоске то, как однажды в высших мирах был пронизан Христом будущий натановский Иисус, сошедший потом на Землю и совершивший Мистерию Голгофы – когда мы это прослеживаем, то потом спрашиваем себя: «Откуда всё таки пришел Он, Христос? Каков был Его путь, когда Он снизошел с небес, чтобы стать Повелителем Земли?». – Путь Его вёл с запада на восток.
И с востока Он опять пошел на запад. Из области высших иерархий Он сошел в Свою внешнюю оболочку. Существа высших иерархий снесли Его вниз. Он принадлежал к ним.
Как прекрасно напоминает нам об этом сказание о Парсифале: сонм ангелов принёс Титурелю святой Грааль, истинную тайну о Христе Иисусе, о связи Повелителя Земли с девственной Матерью.
И сонм ангелов ожидает Христа снова в области высших иерархий. Если мы ищем Его там, тогда мы понимаем искание нашего антропософского мировоззрения, тогда мы постепенно всё более и более проникаемся ощущением звёздного аспекта святого Грааля по отношению к человеческому аспекту святого Грааля, к Матери с Иисусом, со Христом.
Мои дорогие друзья, мы попытались, таким образом, дать несколько указаний относительно истории человечества, поскольку эта история зависит от духовных сил. И, если мы ощутили нечто из того, что я хотел возбудить не только в вашем мышлении, но и в ваших душах, тогда достигнуто то, что должно было быть сказано этим циклом лекций.
С равным успехом я мог бы назвать этот цикл: «О поисках святого Грааля». Собственному суждению каждого человека предоставляется решить, согласятся ли когда-нибудь все распространенные на Земле исповедания с тем, что разумеется здесь, как созвучие всех религий. Каждому человеку предоставляется право решить это для самого себя. И да будет также предоставлено каждой душе право суждения о том, не лучше ли отвечает единству религий то, что мы пытались охарактеризовать, как поиски святого Грааля, чем многое другое, что говорит о единстве религий, но представляет из себя, возможно, нечто совсем иное.
Кто желает придерживаться узких конфессиональных границ, тот, конечно, не сможет быть убеждён тем, что сказано. Это следствие того, что он прислушивается только к происходящему на поверхности и являющемуся лишь внешней стороной истинных духовных деяний Христа.
Мы хотели поставить перед своей душой то, как карма приводит человека к этим духовным деяниям Христа, как был приведён к этому Парсифаль, являющий собой великий пример религиозного единения Земли. Вспомним продолжение сказания о Парсифале, гласящее, что Грааль на то время, когда он стал незрим для Европы, был перенесён в область пресвитера Иоанна, царство которого находилось дальше областей, достигнутых крестоносцами.
Во времена крестовых походов ещё почиталась область пресвитера Иоанна, наследника Парсифаля. По характеру её поисков можно сказать, что местонахождение Иоанна, пусть и обозначаемое географически, в сущности, следовало бы искать не на Земле.
В этой европейской легенде, продолжающей легенду о Парсифале, есть предчувствие того, что Христос, бессознательно для нас действует с тех пор в глубинах Востока, и все религиозные распри, разыгрывающиеся во внешнем сознании на Востоке, могут точно так же отойти в сторону благодаря излияниям и откровениям истинного импульса Христа, как это начало происходить на Западе, благодаря откровению Парсифаля. Может быть солнечный свет Грааля призван сиять над всеми Божествами Земли, как это символически представлено в том, что, когда дева приносит золотую чашу с тайнами Грааля в ней, то свет Грааля затмевает все светильники?
Может быть нам выпало на долю дождаться того момента, когда, - вопреки тому, что думают сегодня, - силы Христа, действующие ещё в бессознательном, в преображенной форме присоединятся к тому, что является сегодня светом, воссиявшим на Западе, в соответствии с древним изречением: «Ex Oriente lux» (Да воззжётся свет с Востока)? – Может быть свет соединится со светом? –
Но для этого необходимо, чтобы мы были подготовлены – мы, действующие благодаря нашей карме на почве тех географических, культурных потоков, через которые пришел путь Христа уже тогда, когда он пронизал собой Иисуса из Назарета в надземных сферах, для того, чтобы двигаться на Восток. Посмотрим ввысь и почувствуем, что над нами шел некогда путь Христа в тех Его откровениях, которые предшествовали земному откровению. Сделаем же себя способными понять Его, понять так, чтобы не воспринять превратно то, что некогда Он сможет сказать нам, когда придёт время, и в другие вероисповедания Земли вольются Его импульсы.