Почему писать о чужой жизни проще, чем о своей

Разбирал книги, наткнулся на "Уроки французского" Распутина. Открыл и провалился. Настоящее, как сама жизнь.

Разбирал книги, наткнулся на "Уроки французского" Распутина. Открыл и провалился. Настоящее, как сама жизнь. Как все-таки изменилась позиция писателя в 20-м веке по сравнению с 19-м.

Как все-таки изменилась позиция писателя в 20-м веке по сравнению с 19-м. Тургенев и Толстой наблюдали жизнь человека из позиции сверху, из нечеловеческой, ангельской позиции с любопытством и состраданием. И неизвестно, чего было больше - любопытства или сострадания.
А в 20-м писатели сами стали людьми. Сами голодали, сами воевали, сами убивали и умирали.
И вот что интересно - писать о чужой жизни проще, чем о своей. Для того, чтобы писать о себе, о пережитом, нужно уметь подняться над своим опытом. Если не получается подняться - получается зафиксировать боль, но читать об этой боли невозможно. Как невозможно слушать крики страдающего от боли человека.
А нужно научиться эту боль выражать не криком, а песней. Нужно научиться любоваться своей болью. Не наслаждаться, не упиваться, но, чувствуя ее каждой клеточкой, в то же время видеть ее красоту.
Мало у кого это получалось. Распутин. Астафьев. Трифонов. Может быть, еще Горенштейн.
Мне кажется, в 21-м веке писатели категорически отказываются быть людьми. Отказываются страдать. Поэтому их и не читают.

Ваш

Молчанов