— Что это там? — вырвал его из размышлений Дмитрий.
Он всматривался в глубь леса. Морен перевёл взгляд туда же и вскоре разглядел человеческий силуэт, направляющийся к ним. Не теряя времени, он вскочил на ноги и шёпотом приказал затушить костёр. Дмитрий кинул в огонь горсть снега, и тот мгновенно потух. Настенька тоже поднялась и спряталась за их спинами. Лошади забеспокоились, их встревоженное ржание разбудило Фому. Ничего не понимая, он осоловело огляделся и вскоре тоже заметил фигуру в темноте. Вскочил на ноги и обнажил меч. Морен и Дмитрий уже давно были с оружием в руках. Фигура направлялась к ним шагом и потому приближалась неспешно, но очень скоро силуэт обрёл знакомые черты.
— Да это ж Митька, — удивлённо выдохнул Фома, опуская меч, и тут же радостно воскликнул: — Митька! Вернулся-таки!
Морен тоже узнал его, но всем своим нутром предчувствовал нечто дурное. Митька был пешим и пришёл с той стороны, куда они держали путь.
— Осторожно, — предупредил Морен остальных. — Не подходите к нему.
— О чём ты? — удивился Фома. — Это ж Митька!
И Морен ведь прекрасно понимал, почему тот так спокоен. Не было у него доводов против возвратившегося, кроме собственного чутья. Ведь глаза парня не горели красным — в темноте то было видно за версту. Фома убрал меч в ножны и сделал было пару шагов навстречу, но остановился, нахмурился и пристально вгляделся в паренька.
— Мить, — позвал он обеспокоенно. — Ты в порядке? Замёрз поди… Али ранен?
Митька молчал. Выйдя к ним из лесу, он замер, будто вкопанный, так и не подняв головы. Преодолев сомнения, Фома подошёл к нему и схватил за плечи.
— Мить? Ты как?
И только теперь светлоокий паренёк поднял голову. Морен, видевший в темноте куда лучше остальных, успел заметить, какие пустые и безжизненные у него глаза, не выражающие ничего. А затем…
Митька выхватил меч командира и вогнал тот по рукоять ему в грудь — кончик лезвия вышел из спины под лопатками. Настенька истошно закричала. Лошади, удивительно быстро почуяв запах крови, занервничали и заметались на привязи, заливаясь ржанием. Фома прохрипел что-то невнятное и обмяк. Митька опустил меч, и командир соскользнул с него мёртвым телом.
В то же мгновение лес словно ожил. Снег зашевелился, кусты и ветки затрещали, и из сугробов поднялись ратники с оружием в руках. Дюжина, а то и полторы, каждый облачен во что горазд: кольчугу дружинников, кожаные плащи Охотников, крестьянские рубахи да кафтаны, порою рваные и совсем не по погоде. У одних в руках были мечи и копья, у других остроги, мотыги, топоры да вилы. Морен не был уверен в том, кто они — ни один человек не просидел бы столько часов под снегом — но выглядели точь-в-точь, как люди. Ни у одного не светились глаза, не было у них когтей и клыков, а лица их застыли, не выражая ни страха, ни гнева, ни печали. Митька перешагнул тело своего командира, даже не взглянув на него.
Их малый отряд оказался зажат в кольцо. Морен отступил, чтобы встать поближе к остальным, и столкнулся спина к спине с Дмитрием. Тот был бледен, но взгляд его и поднятый меч выражали готовность биться до последнего. Настенька прижалась к их ногам перепуганная до ужаса. Все понимали, что пред ними нечто не совсем живое.
— На дерево, помнишь? — шепнул Морен Настеньке, и та кивнула.
Никакой команды не было — все ратники, как один, бросились на них в тишине. Морен выпустил стрелу в Митьку — та вошла в глазницу и осталась в ней, но парень даже не дрогнул. Больше Морен не тратил стрелы. Дмитрий отбежал на пару шагов вперёд, давая им обоим место, и теперь сражался за его спиной с другими, а Настенька прошмыгнула куницей между ног и скрылась — за ней никто не последовал. Некий крестьянин налетел на Морена с мотыгой, но тот легко отступил в сторону и перерубил древко мечом. Оставшись без оружия, с одной палкой в руках, враг не растерялся и замахнулся деревяшкой, целясь в голову. Морен наклонился, ушёл от удара и полоснул противника мечом, вспарывая живот. Кишки вывалились на снег; кровь оказалась красной, но ни от неё, ни от внутренностей не пошёл пар. Да и атаковать крестьянин не перестал, словно не заметил раны.
Ещё один противник, уже в кольчуге, подошёл справа, а слева засвистел топор третьего. Морен увернулся, сшибая первого — с распоротым животом — с ног, и топор вошёл в шею одетого в кольчугу дружинника. Морен цыкнул — даже такие раны оказались не страшны врагу, ведь дружинник остался на ногах, несмотря на торчащий в теле топор. Рядом возник Митька и занёс меч. Морен встретил его клинок своим и тут же ощутил жгучую боль в голени — кто-то порезал его.
— Что происходит?! Почему они не умирают?!
Дмитрий кричал так истошно, что закладывало уши, но Морен не знал, что ответить ему. В то время, как его самого железо обжигало, так же как и других проклятых, этим было всё нипочём. Они были чем-то, с чем он никогда не сталкивался прежде. И они наступали, не давая времени ни оглядеться, ни раскинуть мозгами.
Перебивая звон стали, лес огласило лошадиное ржание — что-то встревожило коней, хоть ратники их и не трогали. Морен даже не мог обернуться, проверить — он всё ещё удерживал меч Митьки. Резко отведя клинок, Морен ушёл в сторону, и его противник потерял равновесие. А Морен рубанул по ногам ближайшего крестьянина, рассекая кости ниже колен. Тот даже не вскрикнул, повалился на спину и, хоть всё ещё шевелился, сражаться уже не мог. Уловив движение краем глаза, Морен резко развернулся и вонзил клинок нападавшему в шею. Им оказался тот самый дружинник с рассечённым топором горлом. Меч Скитальца вошёл в него, пробив гортань насквозь, но он всё равно размахивал оружием, пытаясь дотянуться. Морен нахмурил брови от пришедшей на ум идеи, и рванул меч в бок, отсекая голову. Дружинник тут же обмяк и повалился замертво.
— Руби им головы! — что есть мочи прокричал Морен.
Чьё-то оружие проскрежетало по пластине на спине, разрезало ткань плаща, но не добралось до тела. Морен резко развернулся, взмахнув мечом — голова нападавшего слетела с плеч. Атаку справа удалось отбить, слева кто-то полоснул по ноге, но пластина спасла снова. Но уже следующий удар пришёл в не защищённое пластиной плечо. В пылу боя Морен лишь ощутил очередное жжение. Меч его рубил конечности, отсекал руки, ноги и головы, приходилось вертеться ужом, чтобы отбивать сразу всё атаки или успевать уворачиваться. Но он был куда быстрее обычного человека, а напавшие на них ратники казались медлительными и неповоротливыми. Кого не успевал убить, Морен просто раскидывал от себя: порой ногами, порой шёл напролом и зашибал плечом. Когда уже шестой, а то и седьмой противник повалился наземь, Морен огляделся, ища глазами Дмитрия и Настю. Девчонки нигде не было видно, а вот Дмитрий сражался чуть поодаль, и приходилось ему несладко. За его спиной некий Охотник занёс меч. Морен выхватил из снега оброненный кем-то топор и швырнул его. Лезвие вошло в хребет, Охотник изогнулся и, пусть не остановился и оружие не выпустил, шаг его стал тяжёлым и неровным. Дмитрий заметил его и обезглавил.
Ряды стоявших на ногах редели. Не прекращающийся снег уже запорошил первых павших. Последний, ещё способный сражаться ратник кинулся на Морена с копьём, но тот легко ушёл в сторону, на бегу поймал его за ворот рубахи и швырнул в снег. Он видел — перед ним ещё совсем мальчишка, почти ребёнок, но рука его не дрогнула, когда он снёс ему голову. Оглядевшись, Морен поискал глазами тех, кто ещё шевелился. Одним из таких оказался Митька — в пылу боя, Морен рассёк ему бедро и даже не заметил этого. Парень всё ещё силился подняться, хотя ноги его не держали. Морен в пару шагов оказался рядом, наступил ему на грудь, чтобы не дёргался, и занёс меч. Острие пробило гортань и шейный позвонок, голова не отлетела, но этого оказалось достаточно. Митька затих, теперь уже навсегда. Красные глаза Скитальца потухли, мир вновь обрёл краски, и только теперь Морен заметил, что глаза Митьки словно стали ярче, приобретя пронзительно голубой оттенок. У всех, поднявшихся из снега ратников, были такие же глаза.
Морен огляделся. Позади него стоял Дмитрий — вид у него был загнанный, он тяжело дышал и пар вырывался из его рта. Лес завален телами, но всех, кто ещё шевелился, добили. Лошади остались целы и на своём месте, но пегой кобылы недоставало.
— Настя где? — прокричал Морен.
Дмитрий дернулся, побелел и тоже завертел головой. Но девочки нигде не было, и лишь тонкая вереница следов вела дальше по дороге. Почти засыпанная снегом — не вглядываясь и не разглядеть — но всё-таки различимая. Морен выругался не сдерживаясь и кинулся к лошадям.
— Сбежала что ли? — спросил Дмитрий, явно сам себе не веря.
— Явно.
— Но куда?! В метель, одна?!
У Морена сложилось ощущение, что он вот-вот ударится в истерику.
— И так ясно куда — к замку Кощея. Она с самого начала здесь из-за него.
Дмитрий застонал, схватился за голову. Начал что-то причитать о том, что это он виноват и не уследил за ней (будто то было возможно в момент боя), но Морен его не слушал. Он отвязал своего коня, забрался в седло и поравнялся с Дмитрием, тут же отдавая приказ:
— Вдвоём на нём поедем. Будет быстрее, чем на твоём.
— А как же остальные кони?
Морен бросил на них беглый взгляд и соврал, сказав первое, что пришло ему в голову:
— На обратном пути заберём. А сейчас нужно торопиться.
Он протянул Дмитрию руку, и тот принял помощь, забираясь в седло позади. Морен сразу же пустил коня галопом, зная, что нельзя терять ни минуты. Метель заметёт следы быстрее, чем они успеют нагнать девчонку.
Едва выбрались из густой чащи, и кусачий ветер ударил в лицо. Он рвал одежды, завывал, стенал, и вьюга туманила дорогу, не давая различить следы. Но и так было ясно, куда держать путь, поэтому лишь Морен изредка сверялся с ними.
Дмитрий, перекрикивая рёв ветра, спросил:
— Что это напало на нас?
— Я не знаю, — честно признался Морен.
— Будто бы мертвяки… Глаза также светятся! Но я таких только в сказках встречал.
Морен не стал рвать глотку, в попытках докричаться с ответом. Но про себя подумал, что, может быть, Дмитрий прав. Не бывало дыма без огня, и сказки не возникали из ниоткуда.
Он гнал коня не щадя. Замок проступил сквозь метель внезапно, когда до него было уже рукой подать. Тёмно-серый, казавшийся чёрным в ночи камень, укрытый снегом и растущими близ елями. Вьюга была такой сильной, что резала глаза на скаку, и то и дело приходилось щуриться, доверяя дорогу коню. Но когда они ступили за разрушенные стены во двор, стало значительно легче — казалось, метель утихла, как по мановению руки, и лишь отголоски её воя доносились до них из-за каменной преграды.
Крепость замка возвышалась мрачной, чёрной тенью, и не было ни одного проблеска света в широких окнах, говорившего бы о том, что внутри теплится жизнь. Лишь в башне, сквозь пелену метели, удалось разглядеть тусклый, рыжий огонёк из самой верхней бойницы. Время и ветер не пощадили ни стены замка, ни стены башни — местами в них зияли провалы — и казалось истинным чудом, что они устояли.
Морен заметил пегую привязанной к дереву у одной из обвалившихся стен. Хозяйки нигде не было видно, а следы её исчезали внутри башни, там, где заканчивался прорвавшийся внутрь снег. Морен отдал поводья своего коня Дмитрию и приказал:
— Возвращайся назад. Немедленно.
— А вы, а Настя? — спросил он, запинаясь. Вид у него был бледный, напуганный.
— Её я найду, вернёмся вместе. Ты же мне будешь мешать.
— В-вы уверены?
— Да, — только и сказал Морен, обнажая меч и ступая в темноту замка.
