Девочка округлила глаза, и в одно мгновение они словно бы потухли, опустели. Фома снял шапку и обескураженно покачал головой. А Дмитрий, бледный и потерянный, молвил дрогнувшим голосом:
— Похоронить бы его. Хотя бы в снег.
— Волки всё равно отроют, — Морен тяжко вздохнул. — Да и времени нет, спешить надо. К вечеру до замка Кощея доберёмся? — обратился он к Фоме.
Тот надел шапку и решительно кивнул.
— Если погода не испортится. А если и испортится, к утру уж точно будем.
— Хорошо. Дмитрий, забирай девчонку, седлай её коня и езжайте назад.
Дмитрий кивнул, но глаза его были пусты, словно он и не слышал указаний. Настенька же взъярилась пуще прежнего и почти прокричала:
— Не поеду я назад!
— Я тебя не спрашивал, — отрезал Морен. — Ты говорила, что о Кощее что-то знаешь. Вот он, твой шанс, рассказывай.
— Нет! — она замотала головой. — Расскажу, так ты точно меня назад отошлёшь.
— Я тебя и так, и так отошлю. Я здесь, чтобы твою сестру спасти, а не за твоей шкуркой приглядывать. Или ты ей смерти хочешь? Пока мы спорим, время идёт, а ей может грозить опасность.
Настенька открыла было рот, собираясь что-то сказать. Но оторопела и опустила взгляд, будто пристыженная. Морен сделал свои выводы.
— Нечего, значит, рассказать.
— Теперь она под твоей опекой, Дмитрий, — поставил точку в их разговоре командир, уже успевший оседлать коня.
Морен тоже забрался в седло, и они двинулись в путь, оставив молодых позади.
Чтобы наверстать время впрок, было решено пустить лошадей рысью, но темп такой они удержали недолго. Широкая поначалу дорога становилась тем уже, чем выше они поднимались в гору, а деревья теснились всё ближе, и тропа терялась меж елей. Широкие игольчатые лапы свисали так низко, что щекотали лошадиный круп и приходилось раздвигать их руками, чтобы проехать. Выпавший за прошлые дни снег также не облегчал дорогу. Мохноногий конь Морена ещё держался, а вот тощая кобыла Фомы выдыхалась быстро, с трудом перебирая копытами в сугробах. Уже к обеду пришлось перейти на шаг, чтобы не измотать лошадей.
Облака, рваные ещё накануне, сегодня слились в единое серое полотно, затянувшее небо. По мере того, как текли часы, полотно это сгущалось и темнело, обещая скорый снегопад, который не заставил себя ждать. Когда солнце скрылось за снежной пеленой, умолкли птицы, и только клесты вспархивали с веток над самыми головами всадников, когда те проезжали мимо. Лес был тих, но тишина эта была естественной для засыпающей к зиме природы. Мелкие пташки разлетались в стороны, когда Морен брался за очередную ветвь, серая неясыть проводила их глазами, да тёмный силуэт отделился от теней деревьев в самой глубине чащи — то ли лось, то ли леший, не пожелавший выходить к людям, — вот и всё живое, что встретилось им на пути.
К сумеркам сквозь пелену снегопада показались первые очертания тёмной крепостной башни, возвышающейся над лесом. Морен остановил коня, и встречный ветер бросил сноп снега ему в лицо, срывая капюшон, защищавший от холода.
— Сколько ещё до замка?
Фома сощурил немолодые, видать, уже подслеповатые глаза, и долго всматривался вдаль, силясь разглядеть тень замка. Вечерело, солнце давно спряталось за горной грядой, а пробудившийся ветер нагнал темные снежные тучи, из-за чего мир тонул в сером сумраке.
— К полуночи должны быть. Хотя… — Фома призадумался. — Нет, к утру. Погода портится.
Ветер в самом деле усиливался, да и зимой нередко зверел к ночи. Если они попадут в пургу, держаться дороги станет невозможно, Морен прекрасно это понимал. Но ему темнота и вьюга были только на руку, ведь могли скрыть его от посторонних глаз, а холода он не боялся. К тому же не хотел терять время.
— Лучше бы на ночлег встать, переждать, — предложил Фома. — Не ровен час заблудиться в метели.
— Дальше я один пойду, — произнёс Морен твёрдо. — Возвращайтесь назад, пока погода не испортилась.
— Уверены? Дорога там извилистая, можно и заплутать. Да и не лучшая идея в ночи путь держать.
— Я найду дорогу. А непогода мне не страшна.
Фома помолчал немного, раздумывая.
— Может, вы и правы, — сказал он. — Лошадка моя по таким снегам ходить не обучена, только замедляю я вас. Да и в буран я б не согласился идти.
— Найдите надежное место для ночлега и переждите, пока…
Морен умолк, не окончив мысль. Заговорив про ночлег, он повёл коня кругом, осматриваясь, и увидел, как по их пути через опушку бредёт пегая кобыла, ведомая за повод юной всадницей. Настенька утопала в сугробах почти что по пояс, но упрямо шла, ступая за ними след в след, и тащила за собой упирающуюся лошадь. Морен выругался себе под нос. Фома обернулся, сощурил глаза, пытаясь разглядеть фигурку вдали, но всё, что увидел — это размытое пятно на снегу много-много позади. Бросив в раздражении: «Подготовьте пока ночлег», Морен ударил коня в бока и галопом погнал его навстречу прилипчивой девчонке.
Когда он прискакал к ней, пегая кобыла вскинула голову и заржала, радостно приветствуя его мерина. Настенька тут же обернулась, но не успела и пискнуть, как Морен схватил её за шкирку и вытащил из сугроба.
— Что вы себе позволяете?! — закричала возмущённая царевна, но тут же затихла, когда Морен усадил её в седло перед собой. Одной рукой он удерживал Настеньку от падения, а второй ухватил поводья её кобылы.
— Как ты здесь опять… — Морен оборвал гневную тираду, не желая ругаться бранью при девочке.
— Сбежала.
— А что с Дмитрием?
— Жив он! — глаза её округлились, когда она поняла, как всё это выглядит. — Он Алёшу похоронить решил, вот я и сбежала, когда он отвернулся.
— Что ж ты его одного в лесу бросила?
Она ещё шире распахнула глаза и тут же замотала головой и руками:
— Нет, нет! К нему конь его из лесу вернулся. Я только тогда и решилась убежать.
— Вот привязалась же… — процедил Морен сквозь зубы и кивнул на пегую. — Что с лошадью? Ранена?
— Нет. Не похоже… — но голос её звучал неуверенно. — Я весь день галопом скакала и лишь иногда рысью, а под вечер она уж противиться стала.
Морен хмыкнул, удобнее приобнял девочку, той же рукой правя своим конём. Развернув его, он направился к привалу, а пегую повёл за собой на поводу.
— Ясно всё, устала просто. Что же ты её кнутом не хлестнула?
Настенька распахнула глаза во всю ширь, словно он предлагал ей нечто ужасное.
— Разве можно… живое существо и кнутом?
— Повезло тебе, царевна, — произнёс Морен, скрывая под маской улыбку. — Тебя медведь ничему не научил? Опасно в лесу, тем более одной.
— Если что случится, я на дерево залезу.
Морен не удержался и весело фыркнул. Он продолжал сердиться на неё, но злость эта понемногу затухала. Им овладевало усталое смирение, когда он думал о прилипчивости этой девчонки. Восхититься бы её смелостью да отдать должное её упорству, но больше хотелось по ушам надавать.
Фома разбил лагерь в глубине леса, где ветер ощущался куда слабее, и даже сумел развести костёр. Он встретил их круглыми от ужаса глазами, и едва Морен спустил царевну на землю, как Фома кинулся к ней и засыпал вопросами. Спрашивал он то же, что и Морен: «Откуда ты?», «Как это ты?», «А с Дмитрием чего?» и тому подобное. Настенька грела руки у огня и охотно отвечала, и в этот раз её версии не разнились меж собой.
Морен так и не спешился. Терпеливо дождавшись, когда Настенька закончит рассказ, а Фома прекратит сокрушаться насчёт её безрассудства, он отдал поводья пегой кобылы командиру и сказал:
— Дмитрий наверняка помчался за ней. Оставайтесь тут, дождитесь его, а с рассветом отправитесь назад.
— Вы дальше один? — спросил Фома.
Морен кивнул, и Настенька тут же вскочила на ноги.
— Возьмите меня с собой, — то ли потребовала, то ли попросила она. Глаза её горели решимостью, но Морен был непреклонен.
— Нет. Мы уже говорили об этом. Если тебе что известно — рассказывай. Нет — так не трать моё время. Это твой последний шанс, решайся.
Настенька прикусила губу и замолкла. Не добившись от неё ничего путного, Морен обернулся к Фоме, но тот развёл руками и покачал головой:
— Я всё рассказал, что знал.
— Ясно. Тогда на этом и закончим. Доберитесь до города живыми.
Морен не умел прощаться, да и не собирался. Развернув коня в сторону башни, он уже хотел было тронуться в путь, как вдруг уловил какое-то движение. Совсем рядом с лагерем, словно бы тень отделилась от деревьев и скрылась во тьме. Конь недовольно заржал, когда Морен снова резко развернул его, уже в другую сторону. Пока они говорили, ночь вошла в свои права, лес был темен и тих, лишь ветер завывал за его пределами, но Морен готов был поклясться, что что-то видел. Некий силуэт, достаточно высокий, чтобы сойти за человека.
«Зверь в такую погоду из берлоги не высунется. Проклятый? Или же…» — Морен вспомнил рассказ Радислава, и дурное предчувствие зародилось в его душе. Но, сколько бы он ни вглядывался во тьму, ничего разглядеть не получалось. Лишь одинокая ворона сидела на ветке у самого лагеря да в упор смотрела на него.
Фома и Настенька наблюдали в недоумении, не решаясь издать и звука. Морен бегло взглянул на них, бросил: «Я осмотрюсь» и ускакал в чащу, ничего не объясняя — не хотел пугать их своими подозрениями.
Снежные тучи скрывали лунный лик, и определить точный час было невозможно. Морен не знал, сколько прошло времени, но к той поре, когда он закончил прочесывать местность, вдали забрезжил огонёк факела. Дмитрий нагнал их, и Морен был вынужден вернуться к остальным. Его собственные поиски не увенчались успехом — падающий снег и ветер, что проникал даже сквозь толщу деревьев, заметали любые следы, а его чутьё ни разу не дало о себе знать. Всё складывалось так, будто ему в самом деле только лишь показалось.
Едва Дмитрий спешился, как Настенька кинулась навстречу и повисла у него на шее. Тот крепко обнял её в ответ, пряча улыбку в соболином мехе. Но, завидев Скитальца, он тут же отстранил её и прокричал беззлобно:
— Дурная совсем?! Как тебе в голову пришло убежать?
— Мне очень надо Кощея увидеть.
— Вот заладила своё, — поморщился подошедший Фома. — Хорошо ещё, что ты нас нашёл, в такую-то метель.
— Я костёр увидел, — объяснил Дмитрий. — Днём по следам шёл, а уж как стемнело… Сначала пытался тропы держаться, но потом свет увидал, на него и пошёл.
— Ты не ранен, без проблем добрался? — заботливо спросила Настенька.
Взяв за руку, она потянула парня к костру отогреваться, а Фома отвёл его коня к остальным. Едва сев у огня, Дмитрий с укором взглянул на царевну.
— Если б ты не убежала, — сказал он, — мы бы сейчас уже в тепле да во дворце были. Отец твой нам головы свернёт, когда вернёмся.
— Не свернёт, я вас в обиду не дам! — упрямо заявила Настенька.
— Больно много ты понимаешь, — вклинился Фома.
На что девочка обиженно надулась.
— Уж я-то папеньку получше вашего знаю!
— Да-а? — протянул Дмитрий. — Только когда царь на вас — дочерей — злится, он вас самое большее может по попе хлопнуть. А мы ему кто?
— Или ты его уговоришь, чтобы он нас тоже, только по жопе хлопнул? — с усмешкой спросил Фома, и дружинники рассмеялись.
Морен остался в стороне, не спеша становиться частью веселья. Неясная тревога терзала его изнутри. Словно что-то неправильное было в том, как легко и беззаботно эти трое вели беседу, как тепло и по-семейному смотрели друг на друга. Морен собирался покинуть их ещё несколько часов назад, но боялся оставить одних. Он не понимал, что видел, не был уверен, что может доверять себе, и это неведение пугало его.
— Дмитрий, — Морен выступил вперёд, вмешиваясь в разговор, и все трое, до сих пор живо судачившие, обернулись к нему. — Я ещё тебя не спрашивал. Что ты знаешь о Кощее или его приспешниках?
Царившее до того веселье словно бы растаяло. В воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь треском сучьев в костре. Настенька отвернулась к огню, Фома наблюдал за ней, а Дмитрий растерянно смотрел на Морена.
— Я… я только слухи знаю, — начал он запнувшись. — И знать не ведаю, какие из них правда.
— Ничего, мне достаточно будет и слухов.
— А… что вам царь рассказал?
— Меня интересует как раз то, что царь мне не рассказал, — сделал Морен акцент на последних словах.
Дмитрий поглядел на царевну. Та сидела тихая, задумчивая, но было видно, что она внимательно слушает. Что-то здесь было не так.
— Тебе придётся рассказать мне рано или поздно, — почти угрожающе произнёс Морен. Смотрел он на Дмитрия, но слова его были обращены к Настеньке. — От того, как много я знаю, зависит ваша жизнь. Твоя жизнь.
— Жизнь моя меня мало волнует, и смерти я не боюсь, — уверенно ответил Дмитрий и украдкой кивнул на девчонку.
Морен понял всё и не собирался продолжать.
— Да хватит вам! — воскликнул Фома. — Могли бы — рассказали! Давайте спать уже. И так прошлую ночь почти глаз не сомкнули. Давай, Настенька, я тебе свою лежанку уступлю. Вы остаётесь? — обратился он к Морену.
— Оставайтесь, — попросил Дмитрий, прежде чем тот успел дать ответ. — Вместе всяко безопасней.
Морен колебался недолго. Он вспомнил тень, что мельком увидел средь деревьев, и решительно кивнул.
— Тогда сегодня я в караул.
Все разбрелись на ночлег. Настенька свернулась котёнком у огня и вскоре затихла. Фома устроился под деревом: откинулся на него спиной, скрестил руки на груди, уронил голову да так и задремал. Дмитрий не стал ложиться, остался следить за костром: подкидывал ветки да мешал их, не давая пламени угаснуть. Морен достал меч, очистил его, заточил и смазал терпким маслом крапивы, готовя к бою. И только когда решил, что прошло достаточно времени и Настенька уже спит, обратился к Дмитрию.
— О прислужниках его, или как вы их там назвали, я ничего не знаю, — ответил он, глядя в костёр. — Тут я с командиром согласен, — вон какой холод, я уж ног не чувствую, а ещё только самое начало зимы. Кто, окромя нечисти, согласится тут жить? А нечисть разве кому подчиняется?
— А что насчёт Кощея?
— Точно я не знаю, — Дмитрий понизил голос. — Я тогда ещё мелкий был, отец мой служил. Но когда люди пропадать начали, среди дружинников слухи пошли. Вроде как те, кто к его «смерти» руку приложил, рассказывали, что помнили. Ну, пока ещё живы были. Сейчас уж и их нет.
— Приложил руку?
Дмитрий кивнул.
— Да. Тринадцать лет назад то было. Кощей… ну, когда ещё человеком был, попал царю в немилость. За что — это уж только царь знает да приближенные его. Но, видать, больно сильно он царя разгневал. Его сначала с месяц голодом морили, пока совсем не исхудал. Потом подвесили на дыбе. Все суставы ему вывернули, но и этого царю показалось мало, и он приказал переломать ему кости. Каждую. Руки, плечи, ноги, ребра, все до единого пальцы… Каждую косточку напополам переломили, да так, что обломки наружу торчали. Он уж давно помереть должен был, а до последнего держался. Кости наружу торчат, а всё жив. Когда глаза его покраснели, царь приказал его казнить. У дружинников байка есть, что палач двенадцать раз его топором ударил, а на тринадцатый топор уж сломался, а голова Кощея так и осталась на месте. Мясо палач перерубил, а кость так и не смог. Хоронить его не стали — нечисть же. Заключенные часто в тюрьме в нечисть обращаются, Церковь таких не велит хоронить. Им обычно голову сносят, да сжигают. Вот и Кощея сожгли — только, видать, заживо. А потом уж и выкинули за ворота, вместе с остальными мертвецами.
— И потому он «Кощей»?
— Да. Тюремщики, меж собой, его «Кощей Бессмертный» звали.
— А что с ними стало? С его мучителями, палачом и тюремщиками? Ты сказал: «в живых уж никого нет»?
Дмитрий пожал плечами.
— Кто от старости помер, кто в бою, кто по несчастью. Последние, вроде как, пропали. Некоторые из них уж на пенсии были и жили в тех деревнях, что опустели.
Взгляд его стал несчастным, жалобным, с немой мольбой смотрел он на Морена.
— Я не хотел при ней рассказывать, — прошептал он. — Не хотел, чтобы она про своего отца такое слышала.
Морен кивнул, давая понять, что понимает.
— Но за что царь мог так возненавидеть его?
— Из-за мамы, — отозвался тихий тонкий голосок за их спинами. Настенька не спала, хоть и лежала с закрытыми глазами. — Потому что он был с мамой.
Дмитрий побелел, когда понял, что их подслушивали. Но Морену до того не было никого дела — нечто более важное беспокоило его.
«Кости наружу», — произнёс он про себя. — «И видать крепкие. Возьмёт ли такого меч?..»
