Когда в современной России происходила пора первоначального накопления капитала и становления молодого бизнеса, было модно кивать на русское дореволюционное купечество как образец для подражания. Мол, были купцы и образцовыми членами общества, и меценатами отличными, и вообще людьми слова, у которых обещания не расходились с поступками.
Однако на деле первостепенные члены дореволюционной коммерции были обычными людьми со своими страстями, пороками и грехами. И наживали они состояния порой нечестным путем, и подворовывали у церкви и государства, а обмануть ближнего или соседа-купца вообще было делом заурядным.
В качестве доказательства можно вспомнить начало «Угрюм-реки» Шишкова, где с первых строк становится понятно как отец Прохора Петр Громов получил стартовый капитал. Но речь сегодня пойдет не о литературе, а о грандиозном купеческом обмане, который случился в этот день — 12 июля 1911 года.
В начале XX века Калашниковская хлебная биржа была одной из крупнейших в России. Она находилась на Полтавской улице северной столицы (сейчас там культурный центр ГУ МВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области). Накануне купец Василий Творогов, между прочим, вполне известный и уважаемый член купеческой гильдии, распустил слух, что в его распоряжении имеется несколько вагонов муки-крупчатки, в которой в ту пору торговцы ощущали большую потребность.
12 июля купец появился на бирже, и к нему тут же выстроилась очередь торговцев, жаждущих отдать задаток и зафиксировать свою порцию товара. Василий Степанович не отказывал никому — его подручные споро собирали по 25–30 тысяч рублей с хлебных купцов, записывая данные в гроссбухи. Всё было чинно и важно, и ни одну живую душу не смутил тот факт, что на 250 тысяч рублей (а именно столько собрал Творогов задатками) не то что в Петербурге, а и во всех окрестностях было не сыскать такого количества муки. А у Творогова уж точно, так как особых активов за ним не водилось.
Итог закономерен: собрав деньги, Творогов навсегда покинул Россию и скрылся в Финляндии, откуда перебрался в Европу. На родине осталась семья, имущество, приказчики с амбарными книгами. Зато с собой было несколько саквояжей, набитых банкнотами доверчивых купцов.
Вот вам и купеческое слово, вот идеал неподкупной кристальной честности и образец для подражания.