– Мне сегодня было так страшно, – шёпотом признаюсь, разглядывая лицо Дара, которое так близко к моему.
Мы почти касаемся друг друга носами, и мужское тёплое дыхание ласково щекочет мне кожу. С самого начала наших отношений мы очень часто лежали так после секса – на боку, лицом друг другу, переплетаясь ногами, рассеянно гладя друга и заглядывая в глаза. В такой позе мы говорили о чём‑то серьёзном, или ржали, как кони, или рассказывали, как у нас дела. Было неважно на самом деле, просто, было хорошо… Мне не хватало этого даже больше, чем близости!
А сейчас вот снова переплелись, смотрим друг другу в глаза и тихо шепчемся о сокровенном в пропахшей сексом густой темноте. Дар серьёзно кивает в ответ на моё признание. В комнате тихо‑тихо, и, кажется, я даже слышу мерное биение наших сердец. В такт. Родин протягивает руку и едва ощутимым касанием убирает прядь волос с моего лба. Перехватываю его ладонь и прижимаюсь губами к тыльной стороне. В груди вдруг так щемит, что хочется плакать. Подавляемые весь день эмоции лезут наружу, распирая изнутри.
– Я такой ужас испытала, Дар, – тихо всхлипываю, продолжая говорить, – А когда ещё ты прыгнул, я…
Замолкаю, жмурюсь, смаргивая горячую одинокую слезинку, сдавливаю его руку сильнее в своих руках.
– Я бы без него не вынырнул. Ш‑ш‑ш, ну, всё, – Дар притягивает меня к себе.
Утыкаюсь носом ему в ключицу. Дышу его запахом. Он гладит меня по спине, целуя макушку. Чувство защищённости постепенно проникает под кожу, согревает, прогоняет ледяной ужас.
– Я понимаю, что не вынырнул бы… И это ведь тоже… Знаешь, я считала… – бормочу глухо, – Восемнадцать… Восемнадцать секунд я думала, что вы оба… можете…
Судорожно выдохнув, обрываю себя. И чувствую, что мне легче от того, что проговорила это вслух. Гораздо легче.
– Я, просто, рада, что ты есть. Здесь. Рядом. Живой… Понимаешь?
– Я тебя тоже очень люблю, Лиль, – отзывается Дар, улыбнувшись и целуя меня в лоб.
– Да я не про любовь! – фыркаю, нервно хихикнув, пытаюсь отстраниться, – Вот приплёл же сразу!
– А я про неё! – ржёт, удерживая, пока я копошусь, пытаясь отползти.
Возимся, сопим. Наконец, отпускает. Улыбаемся, снова укладываемся напротив, подложив руки под головы.
– Хочу, чтобы ты вернулась, – жарко шепчет Родин, смотря мне в глаза.
Обдаёт неловкостью, кусаю губы.
– Мы уже говорили об этом… И я объяснила, почему нет. Ничего не изменилось.
– Говорили… – Дар неосознанно копирует меня, дёргая бровью и прикусывая нижнюю губу, – Но это п…ец, просто! Без тебя!
В его взгляде, направленном на меня, вспыхивает что‑то отчаянное, лихорадочное. Он резко притягивает меня ближе к себе, крепко перехватив за затылок. Так близко, что наши губы почти касаются, а глаза начинают двоится, загадочно мерцая в полумраке.
– Мы с Максом живём у меня, и дома так непривычно, Лиль, – шепчет хрипло в губы, – Он совсем пустой. Из него будто жизнь высосали…
– То есть я привычка, – хмыкаю нервно, ловя его блуждающий по моему лицу взгляд.
– Ну… – У Дара дёргается верхняя губа в мимолётной улыбке, – Если хочешь… Как левая рука или яйца, примерно, такая же привычка.
– В каком смысле?! – его сравнение такое странное, что не могу сообразить, как на него реагировать.
– В смысле, вот есть у меня левая рука – я к ней очень привык. Но, если мне её ампутировать, то я вполне смогу жить дальше, – Дар упирается лбом в мой лоб, тихо‑тихо поясняя, отчего его голос мягкой бархатистой вибрацией отдаётся в моём теле, – И даже не придётся переучиваться есть или писать, но… Но это, всё равно, уже будет другая жизнь. Несравненно хуже. И фантомные боли никуда никогда не уйдут. Я буду скучать по своей левой руке всегда…
Родин целует меня в висок, гладя кожу головы на затылке, прикусывает мочку уха и, тихо усмехнувшись, шепчет:
– Змейка, надеюсь, про аналогию с яйцами теперь не надо объяснять?
– Да нет, мне ход твоих мыслей понятен, – хихикаю, уклоняясь от его щекотного дыхания.
Не даёт, заваливает меня на спину, придавливает сверху, целует в шею, ниже, и ниже… Накрывает губами сосок, и мой булькающий в горле смех трансформируется в тихий вздох. Прикрываю глаза, не отталкиваю больше его голову – наоборот зарываюсь пальцами в короткие мягкие волосы. Тормошу, глажу, ощущая, как между ног, где до сих пор горячо и влажно, снова требовательно начинает потягивать…
– Так вот, Лиль, – Дар вдруг резко отрывается от моей груди, чмокает меня в приоткрытые губы и ложится рядом, как ни в чём не бывало, – Насколько я понял, у тебя три основных пункта требований в наших переговорах.
– Пункта? – мои брови в ответ ползут вверх, растерянно хлопаю глазами.
«Я уже тут на второй раунд настроилась, а он?!»
– Каких ещё пункта?
– Любую задачу для эффективного решения необходимо систематизировать, – поясняет мне будущий министр.
«Уф, Алла…» Закатываю глаза, начиная тихо смеяться.
– Ладно, давай свои пункты, – соглашаюсь выслушать.
– Не мои, а твои…
– Как скажешь, – не спорю, снова переворачиваясь на правый бок и упираясь щекой на подставленную ладонь.
– Во‑первых, Салман, – загибает Дар палец.
– Хм-м-м, допустим, – непроизвольно хмурюсь от одного упоминания его имени.
Вдоль позвоночника ползёт неприятный холодок, и я передёргиваю плечами, ёжась. Дар хмурит брови, не торопясь продолжить. Его шальной взгляд становится задумчивым, а улыбка – грустной. И я невольно затаиваю дыхание, тонко улавливая эти изменения в мужчине напротив. Внешнее препятствие в виде Салмана – самое простое для нас, я понимаю. Обо всём остальном нам сложно говорить. Сейчас мне кажется, что дальше – бетонная стена, и мы, стоит подойди к ней ближе, снова больно ударимся и разлетимся в разные стороны окровавленными осколками, а ведь в эту минуту нам так хорошо. Было…
– Ты говорила, что нельзя брать твои личные вещи, и я должен тебе доверять, да, Лиль? – Дар собирает лоб гармошкой, наблюдая за мной исподлобья, а я чувствую, как у меня в ответ немеют все лицевые мышцы.
Говорила, да. Но во рту такая горечь собирается, что не могу это вслух произнести. Это правда. Я боюсь, что вечно буду мучить себя и его подозрениями, так устроена моя психика. Ну, не способна я, просто, приказать себе не гонять в голове неудобные мысли, но от этого так тяжело.
– Лиль, знай, что я никогда ни о каком своём поступке так не жалел, как об этом. Никогда! – у Родина садится голос, он подаётся ближе, перехватывает пальцами мой подбородок, который моментально начинает дрожать, – Просто, я тебя знаю уже очень хорошо. Я знаю, что, если ты и простишь, то только один раз. И даже этот один ты мне давать не хочешь. Лиль, я…
– Что ты чувствовал тогда? – прерываю его, нервно кусая губы.
Мне от его слов как‑то странно горячо. Я знаю, что Дар верит в то, что говорит сейчас. Искренне верит, но я не знаю, что чётко чувствую я. Тревогу, страх, нервное возбуждение, недоверие, агрессию – вместе всё сплетается в непонятный жгучий клубок, и хочется нападать. Дар недоуменно моргает, не сразу понимая вопрос. Он весь в своём признании – я его сбила.
– Ты про что?
– Про Салмана. Что ты чувствовал? Почему ты это сделал? Что думал? Только не повторяй, уж, пожалуйста, твоё «Просто, надоедал». Только попробуй меня снова этим накормить, и разговор будет окончен! Я хочу нормальный ответ, правду!
Дар на это плотно сжимает челюсти, тяжело глядя на меня. Напряжение невидимыми токами покалывает мою кожу, нагнетается между нами.
– Я… – осекается, отводит глаза, нервно трёт лоб, – Блт, Лиля…
– Говори, – давлю, – Мы уже, всё равно, расстались. Хуже не будет.
– Да? – Родин с неприкрытым сарказмом хмыкает, – Ладно…
Откашливается в кулак, прочищая горло и, сминая простынь нервным движением, глухо признается.
– В общем, если коротко про Салмана, раз тебе так хочется. Мы с тобой встречались, но ты постоянно меня динамила. Я очень злился. Мы ужинали в ресторане, было около полуночи… И тут он что-то написал тебе, ты не ответила, но снова от меня отгородилась, ушла в уборную… А он звонил и звонил, я взял и отбрил его. Сказал, мол, ты уже спишь, и передам, что беспокоил бывший, – Дар кидает на меня быстрый внимательный взгляд и снова отводит глаза, хмуря лоб.
– Это было подло, – заключаю почти беззвучно.
– Подло, да, – его хриплый голос царапает слух, – Практически сразу пожалел об этом. Ничего, кроме ощущения неловкости и стыда, мне это не принесло, Лиль. Ничего. Я не святой, конечно, но и ты бы до сих пор «на двух стульях» сидела, если бы я тогда не ответил.
– Это ты «так хорошо» обо мне думаешь? – хмыкаю горько.
Встречаемся глазами. Молчим. С вызовом. Один‑Один. Да, он прав, я тогда уже увлеклась им, но… Мои мысли были иногда с другим… Да…
– Мы оба не идеальны… «Мы» для меня важнее. А для тебя? – добивает меня Дар, удерживая взгляд, – Больше я к твоему смартфону не прикоснусь!
– Давай следующий пункт, – предлагаю я.
– Следующий пункт, – повторяет за мной Дар эхом, растирая ладонями лицо, – Следующий…
Убирает руки, вбивая в меня тяжёлый, как кувалда, взгляд.
– Лиля, мы же не ругаемся, да? Нет смысла говорить, если каждый будет думать только о том, что ОН прав.
– Не ругаемся, – соглашаюсь тихо, выдерживая пронизывающее выражение его зелёных глаз, кажущихся в густом полумраке почти чёрными, – Я слышу тебя, Дар… Пытаюсь… Надеюсь, ты меня тоже слышишь…