По всем мастерским, где художники пухнут в грязи,
как дети от голода, если у взрослых есть войны -
дай руку! - и я поведу тебя. Только гляди:
я предупреждал тебя. Предупреждал тебя. Помни.
По всем городам, где катается каменный шар,
ломая дома, обдирая железо до крови -
нет, не закрывай глаза - я тебя предупреждал.
Я предупреждал тебя, предупреждал тебя - помни.
По рельсам нагретым, внутри поездов,
везущих тротил и дешёвое тёплое мясо -
мы будем идти, ощутимые, как длинный вздох.
Не бойся, ведь я тебя за руку взял, не пугайся.
По этой стране, мимо белых поленниц зимы,
по этой земле, по золе, пересыпанной снегом,
мы будем идти и идти, невредимы, одни,
под этим, начавшимся как бы неявно - гляди -
молочным, обильным и всё заливающим светом.
Это стихотворение написано в 1987 году, на что указывает сам Андрей Санников в одной из историй цикла «Девяностые: не пытайтесь повторить», состоящего из воспоминаний автора о «запредельной цене, уплаченной за несвятые 90-е». Стихотворение упоминается в статье не просто так, а выступает в качестве иллюстрации темы материала. Санников рассказывает историю про своего друга-художника Михаила Ильина, с которым они в начале 90-х жили в подвале, «где стояли деревянные двухъярусные нары, большой мольберт, стол и один табурет. Зимой пол покрывала вонючая наледь — дом постоянно подтапливало». (Отсюда, похоже, и образ художников «пухнущих в грязи», возникающий в самом начале стихотворения). Спустя какое-то время подобного полу-маргинального существования картины Ильина стали потихоньку продаваться и в какой-то момент ему удалось скопить приличную сумму денег. После жизни, насыщенной всеми «прелестями» 90-х, это был успех. Однако, длилось это недолго: у Ильина начала развиваться шизофрения, и вскоре он в припадке сумасшествия сделал себе харакири.
Приведем цитату одного из искусствоведов о том, что вообще представляет из себя творчество Михаила Ильина: «Живопись Михаила — это освоение-осмысление вечной парадигмы "мир-человек". Постижение подсознательного, созерцание совокупности всей гаммы чувств и ощущений через реальный живописный ряд. Игра подсознания по-Фрейдовски беспощадно представлена на полотнах, где символика сновидений преломляет Феномен человеческого существования».
В соответствии с принятой в стиховедении типологией интонационных стиховых структур данный текст в большей степени можно отнести к стихотворениям напевной интонации. Но конструкции с семантикой обращения в первой, второй и четвертой строфе («Дай руку», «Помни», «Гляди»), а также обилие глаголов в повелительном наклонении, сигнализируют о том, что в стихотворении присутствуют и элементы говорного стиха.
Соединение в стихотворении подобных интонационных вибраций создает ощущение как бы пограничного состояния: между сном и реальностью.
Голос, который зовет лирического героя в какую-то неизвестную страну, звучит будто из другого измерения, из другого мира. Он, словно имитируя колыбельную-медитацию, пытается «убаюкать» лирического субъекта (интонация «баюканья» поддерживается и постоянным повторением ударной гласной «а»).
Размер стихотворения — пятистопный амфибрахий. Амфибрахий — неспешный, величественный, склонный затрагивать за живое, вызывать грусть размер. Он и придает стихотворению плавность и усыпляющую тягучесть.
Теперь попробуем сформулировать более конкретную идейно-образную структуру стихотворения, которая, как мы заметили, выражается даже на фонетическом уровне текста.
Выпишем слова по частям речи:
Существительные:
Мастерские, художники, грязь, дети, голод, взрослые, война, город, шар, дом, кровь, глаза, рельсы, поезда, тратил, мясо, рука, вздох, страна, земля, зима, зола, снег, свет.
Прилагательные:
Каменный, дешевое, теплое, длинный, белых, обильный, молочный, все заливающий.
Глаголы:
Пухнут, дай руку, поведу, предупреждал (6), помни (2), катается (шар), ломая (дома), обдирая, не закрывай (глаза), будем идти (3), не бойся, не пугайся.
Что мы видим? Предметный состав стихотворения состоит из довольно тревожной галереи образов. Перед нами предстает мир, погрязший в грязи, ломающийся. Железо, камни, поезда, рельсы — все эти образы конструируют в нашем сознании описание типичного индустриального городского пейзажа (что неудивительно, так как автор проживает на Урале).
Действия, происходящие в этом абстрактном локусе, тоже наталкивают на размышления о деструктивной природе окружающей реальности: каменный шар разрушает все на своем пути (образ, кстати, будто позаимствованный из сновидений сюрреалистов), поезда везут тротил и мясо (которое к тому же дешевое — значит обесцененное).
В стихотворении также представлен ряд довольно натуралистичных, физиологических образов: теплое мясо, кровь, пухнуть от голода.
Мир как выплеск мифологического, глубинного ужаса. Он словно стоит на грани глобальной регрессии. Все это напоминает рассказ Андрея Платонова «Мусорный ветер» где, кстати, развитие сюжета происходит не по законам риторики, а по логике сновидения.
Эту реальность можно охарактеризовать как экзистенциально сюрреалистическую.
Неслучайно сравнение: в первых двух строках художники уподобляются детям. Творцы точно так же беззащитны в мире хаоса и беспорядка. Отсюда и повторяющиеся призывы-обращения «не бояться» и «дать руку».
В стихотворении вообще присутствует целый ряд фраз-рефренов: «Предупреждал тебя», «помни», «мы будем идти». На этапе анализа фонетического уровня мы писали о том, что ритмически стихотворение представляет из себя что-то вроде колыбельной-медитации. Теперь мы можем отметить это и на уровне идейно-образном: сравнение жизни творца и жизни ребенка, а также наличие постоянно повторяющихся синтагм, характерных и для жанра колыбельной песни, и для жанра медитации-молитвы.
Для медитации характерно состояние, в котором идет отрешенное наблюдение за происходящим. На протяжении всего стихотворения голос призывает лирического героя идти: идти «по всем городам», идти «по рельсам», идти «по этой стране», идти «по этой земле», идти «под светом». То есть он призывает его отправиться в путь не ради какой-то цели, а в путь, где они просто буду двигаться «невредимы, одни», подобные «длинному вздоху».
В стихотворении отчетливо прослеживаются две «пространственных» семантических сферы, располагающиеся в горизонтальной плоскости: лирический герой вместе со своим спутником проходит путь от тьмы к свету. Или к некоторому пограничному состоянию на грани яви и сна. Заметна градация образов от темных к более светлым: голод-кровь-тротил-мясо-вздох-белый-снег-зима-молочный-свет.
То есть лирические герои как бы «переносятся» из реального мира в мир иной. А это как раз то, что происходит с человеком во время засыпания или после смерти. Вспомним, что критики отмечали в картинах художника, которому посвящено стихотворение, важность символики сновидений, преломляющих человеческую реальность.
В этой «пространственной» иерархии семантических сфер своеобразным переломным моментом экспрессивной динамики поэтической идеи оказывается третья строфа. Именно «через длинный вздох» лирические герои постепенно совершают переход от тьмы к свету. Вздох (и дыхание в целом) —особенно значимы для поэзии Санникова. Поэзия — дыхание для него.
Наверное, здесь же стоит прояснить, что это за «голос», зовущий лирического героя отправиться с ним в путь. Очевиден контраст между страшным окружающим героя миром и почти опекой со стороны проводника, выступающего в качестве некоего духовного наставника. К слову, поэт Андрей Санников по профессии педагог и позиция учителя для него имеет особую интимную значимость. Взаимоотношения ученика и учителя занимают особую роль в его личной философии.
Согласно классификации, предложенной В.И. Тюпой, стихотворение более всего относится к элегическому модусу художественности. Тюпа выделил следующие характерные для элегизма признаки: «Вместе с идиллическим модусом художественности элегизм является плодами эстетического освоения внутренней обособленности частного бытия. Элегический катарсис — это чувство живой грусти об исчезнувшем, в котором «я» переживает свою выключенность из дальнейшего течения жизни, это антиидиллическое мироотношение. «Я» ощущает свою недостаточность относительно внешней данности (событийной границы). Элегизм проявляется в хронотопе уединения (угла и странничества), пространственного или временного отстранения от окружающих».
Лирического героя стихотворения Санникова точно так же призывают отстранится от окружающего мира. Но к классической идее отрешения художника от окружающего его бытия (Вспомним хотя бы пушкинское: «Бежит он, дикий и суровый, / И звуков и смятенья полн, / На берега пустынных волн, / В широкошумные дубровы…») добавляется характерное для XX века ощущение апокалиптичности, распада гармоничного миропорядка.
Таким предстает перед нами мир стихотворения Андрея Юрьевича Санникова, который в одном из интервью сказал о себе следующее: "Уральская поэтическая школа возникла не только при мне, но и во многом из-за меня. Я довольно рано начал ощущать некоторые «провалы в иномирье», рано стал писать сюрреалистические тексты и полагал себя совершеннейшим и одиноким «уродом»".
Стихотворение концентрирует в себе все важные для Уральской поэтической школы черты и идеи: экзистенциализм как главенствующая философия; сюрреалистическое изображение реальности; неточная грань между сном и явью; эстетика бытовых деталей индустриального пейзажа промышленного Урала.
