Эпиграф: “Хочу я быть певцом/ И гражданином...” (Сергей Есенин)
В воскресенье, 23 июня 2024, в обществе любимой коллеги по "Ростовскому листку" Татьяны Чащиной выгуляли своё чувство прекрасного на мюзикле "Есенин" в Ростовском Государственном Музыкальном Театре. Фото- и лингвоотчёт прилагаю.
#rostovopera #премьераЕсенин #мюзиклЕсенин #Есенин #РостовскийМузыкальный #рецензия #БугаёваНН #LiterMort
Мюзиклы и история русской коллегиальности
Искусство России и Европы (к к-ому где-то с конца 18 века присовокупилась и Сев. Америка) тесно взаимосвязано. Любая тенденция, как волна, начиналась от толчка где-то во Франции или Германии и дальше прокатывалась по городам и весям. Мы всегда шли с запозданием лет в 30-50: если Мольер пишет свои “Школы” в 60-х гг. 17 века, то на русской почве классицизм даёт ростки с приходом в драматургию Кантемира в 30-х гг. 18 века; Гёте пишет “Лесного царя” в 1782, а перевод Жуковского выходит в 1818; “Призрак оперы”, поставленный на Бродвее в 1988, был показан на московской сцене в 2014.
Тенденция очевидна. Русское искусство чутко следило (и следит!) за творчеством наших западных коллег, перенимая и адаптируя. Это лишь исторические факты, не возвышающие и не принижающие нас. Мы же не хотим “отменить” уже свершившуюся историю последних 300 лет и принять вид, как будто прогресс шёл иным путём? Такая отмена — не более чем побег от реальности, эскапизм, который не красит цельную и благородную натуру.
Жанр мюзикла расцвёл в США в середине 20 в., а Ростов-на-Дону задел в 2024 г. И это не запоздание: это планомерное развитие, учитывающее социо-культурные и экономические изменения в нашей жизни. Почему так? Мюзикл — крайне динамичный жанр с чертами шоу, оперетты, мелодрамы. Это попурри из звуков, вскриков, ораторий, прыжков и вспышек света. С эпохи Хрущова и до перестройки динамизм мюзиклов был чужд россиянину, чью тягу к переменам вполне удовлетворяла рок-музыка. В 90-е годы “разрухи в головах” и мошнах — всё ещё чужд. В 10-е гг. 20 в. окреп капитализм, и вот настал 2024. Значит, именно теперь бег жизни ростовцев достиг достаточной скорости (скорейшей ветра и молнии), чтобы их глаза, уши и умы восприняли мюзикл Евгения Загота “Есенин” (режиссёр Анастасия Неговора).
Создание “Есенина”: русский армяк на американской подкладке
Либретто Анастасии Букреевой о жизни Есенина — это историческая драма с элементами трагедии. Почему же этот сюжет о жизни и смерти национального русского поэта лёг на американский жанр мюзикла — муз.-сценического произведения, преимущ. комедийного характера, построенного на использовании элементов оперетты, балета, оперы и эстрады? Почему не “лирические сцены”, например, раз уж Есенин писал лирику?.. А в сцене приезда на Манхеттен даже "бил американских морд"? На то есть причины.
Композитор Евгений Загот закончил в 1996 г. Музыкальное Училище именно Эстрадно-Джазового Искусства по классу фортепиано и эстрадного вокала, чтобы продолжить образование в Московской консерватории имени П.И. Чайковского. На счету Загота не менее 14 мюзиклов, в ряде которых он выступил дирижёром, продюсером, аранжировщиком и главным постановщиком. Очевидно, что профессионализм Евгения Загота лежит непосредственно в плоскости мюзикла как эстрадно-сценического жанра.
Можно ли утверждать, что Е. Загот продолжает именно американскую традицию мюзикла?
Не вполне. Изначально мюзикл явился американским вариантом европейского водевиля — а сам водевиль родился из жанра весёлых застольных песен ещё в эпоху Возрождения. “Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка” А.Н. Чудинова (1910) указывает, что водевиль (франц. vaudeville) название своё получил от имени города Vau, или Val de vire, где Оливье Басселен, в конце XIV в., сочинял весёлые застольные песни. 600 лет в обед.
Более новые словари — например, “Словарь иностранных слов” Н.Г. Комлева (2006) — определяет водевиль как пьесу комедийного характера с куплетами и танцами, а мюзикл — как весёлое муз. представление, чаще комедийного характера. Как говорится, найди хотя бы одно отличие.
Видимо, составители словарей не учли, что более чем за 50 лет своего существования мюзикл видоизменился. Уже в 1986 г. “Призрак оперы” едва ли представлял собой “весёлое муз. представление”. Труп повешенного, обезображенное лицо, уродец в клетке, терзания Призрака и Кристины мало напоминают “веселье”. Очевидно, что со временем жанр мюзикла расширился далеко за пределы водевиля — настолько далеко, что стал достаточной почвой для музыкальной повести о Сергее Есенине — где тоже есть повешенный.
Но Е. Загот расширил жанр ещё больше, сделав его практически универсальным. Языком мюзикла теперь можно рассказать о Русской Революции 1917 г., о Красном Терроре, о НЭПе и о том, как “расстреливают контру”. Но достаточен ли этот всеобъемлющий жанр, чтобы показать лиризм и тонкую сторону духовной жизни поэта?
Что ж, лирическая линия в мюзикле представлена персонажем Галины Бениславской (Анастасия Балака), чьё горячее безответное чувство к “Серёженьке” (Ростислав Колпаков) стало лейтмотивом спектакля: “Серёжа, Серёжа, Серёженька... ну, как же так!” Стихи Михаила Загота лишены привычного для русской классической лирики возвышенного пафоса — впрочем, как и доверительная переписка Бениславской с Есениным (”Солнышко моё, родной Сергей Александрович.”). Стихи просты, демократичны, максимально доступны для широкого слушателя. В них немало фольклорных и жаргонных заимствований, что не оставляет сомнений в адресате стихов — это народ. Таким образом, “Есенин” — это народное представление, и потому выбор жанра мюзикла вполне логичен.
Хожение от лубочной ярмонки — до агитлубка Маяковского — и до русского лубка XXI века
Какие же исконно народные жанры соответствуют американскому жанру мюзикла в русской истории?
Прежде всего, предтечей нужно назвать лубок — изобразительный жанр, отличавшийся доходчивостью образа и предназначенный для массового распространения. Лубку свойственны простота техники и лаконизм изобразительных средств (грубоватый штрих, обычно яркая раскраска). Русский лубок часто тяготеет к ярким краскам, и у Евгения Загота он выполнен в контрастных чёрных, красных, зелёных, жёлтых, а также более мягких серых тонах.
Более того, русский народный лубок охватывал сюжеты, вполне типичные для эстрады, – охоты, пиры, кулачные бои, прогулки с красавицами, забавы шутов и скоморохов, сказочные приключения и «дива дивные». Как на французской основе комедий классицизма написал исконно-русского “Недоросля” Фонвизин, так и на американском подкладе мюзикла создан по-русски лубочный калейдоскоп “Есенина” Евгения и Михаила Заготов.
Смотрите сами: есть ли в “Есенине” Заготов пиры? Да, и изрядно. Есть ли кулачные бои? В избытке. Есть ли прогулки с красавицами? С Миклашевской, Райх, Толстой, Дункан, Эйгес... Забавы шутов и скоморохов? В исполнении блестящего кордебалета. Сказочные приключения и «дива дивные»? Поездка Есенина в Америку. А охота? Страстная охота Сергея Александровича за славой, погубившая его: “Я буду первым поэтом России...”; “Разбогатею, пусть тогда покланяются...”
В лубках часто используется также язык иносказания, гротеска, они могут служить орудием острой политической сатиры, в данном случае — на НЭП, Красный Террор, заигрывания поэтов с властью. Изображение в лубках дополняется текстом, который часто представляет собой диалог персонажей в духе озорных шуток скоморохов или представлений народного площадного театра. Народный площадной театр — вот истинный вдохновитель мюзикла “Есенин”.
И в этом нет сомнений после сцены “поэтического поединка” между Маяковским и Есениным. Ведущий объявляет соперников: в красном (!) углу Володя Маяковский, талантище, поэтище, стихи складывающий в лесенку, и проч. В зелёном углу — Есенин Серёжа, поэт начинающий, но многообещающий... Кордебалет пускает руками “волну”, яркие огни ослепляют зал, музыка грохочет, как и Маяковский... приходит черёд Есенина: он приплясывает, добавляя характерный широкий жест руками, пританцовывает, руки в карманы засовывает, стишки читает, людей потешает. Уж потешил он добрых товарищей и публику социалистическую!
Лубочный стиль получает сниженную оценку лишь в сравнении с классическим, на фоне которого народный лубок кажется аляповатым, примитивным. Но наука не сравнивает, а описывает. Площадным театром является и итальянская комедия дель арте, из театра площадного когда-то родился и шекспировский театр “Глобус”. Из союза американского мюзикла и русского лубка родился “Есенин” Евгения Загота и художественного руководителя постановки заслуженного деятеля искусств Вячеслава Кущева. Сравнивать, например, с гениальным "симбиозом" двух русских гениев — Пушкина и Чайковского — не имеет смысла. Это не взаимоисключающие вещи.
Лубок вспоминается отнюдь не спроста. “Агитлубок” — это стиль плакатов Маяковского, ставшего героем мюзикла:
Водка — яд.
От пьяной руки
деревни горят.
(СМ. ЕЩЁ ОДИН АГИТЛУБОК МАЯКОВСКОГО В КОММ-Х)
Как видите, лубок Маяковского лишён утончённости, зато резок, прямолинеен, дидактичен, контрастен, без купюр, как оплеуха. Но таков был стиль 20-х гг. в молодой республике, “сотрясаемой дрожью революций”. Так что выбор Евгения Загота в качестве создателя театрального полотна о Есенине продиктован стилевой близостью того, что Загот умеет делать, с лубочным стилем есенинской эпохи — иносказательным, гротескным, контрастным, громогласным.
Жаргон, история и идея
Мюзикл “Есенин” — это симбиоз сценического движения, даже акробатики, театра, концептуального танца, балета, эстрадных номеров, сатиры, оперы и стихов. Стихи, в свою очередь, распадаются на 2 группы: стихи самого Есенина и поэтизированный текст Михаила Загота.
Текст этот неоднозначен. Заметна его демократизация (оптимизация?), попытка сделать понятным посетителю театра, из-за чего появился разговорный пафос, местами скатывающийся в жаргонизацию (напр., ”хана”). Чтоб знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда?
Образно показали артисты рождение имажинизма и смерть футуризма. Группа имажинистов была образована в 1918 г. С. А. Есениным (Р. Колпаков), А. Б. Мариенгофом (Юрий Кожурин) и В. Г. Шершеневичем (Сергей Арутюнян). В её состав вошли также поэты Рюрик Ивнев, Анатолий Кусиков, И. Грузинов, Алексей Ганин, художники Борис Эрдман и Георгий Якулов. Слово “имажинизм” образовалось от французского image — образ и английского imagine — воображать, а родиной имажинизма принято считать Англию, где незадолго до войны 1914—1918 его основали Эзра Поунд и Уиндгэм Люис.
Поистине чувствуется профессионализм заслуженного деятеля искусств Вячеслава Кущева: вот на сцене Есенин провозглашает примат «образа как такового» и растяжно произносит: ima-a-agine!.. (как бы намекая на Эзру Поунда и Уиндгэма Люиса). Не слово-символ с бесконечным количеством значений (символизм), не слово-звук (кубофутуризм), не слово-название вещи (акмеизм), а слово-метафора с одним определённым значением явилось основой имажинизма.
Однако примечательно, что русский термин “имажинизм” образовался непосредственно от франц. “imaginer”, так как англ. вариант звучит как “имажизм”. Подробнее Мариенгоф пишет о Есенине и их общем имажинизме в автобиографическом «Романе без вранья»: экземпляр которого, изданный сразу после смерти Сергея Александровича, мне посчастливилось иметь в моей домашней библиотеке. А с Пушкиным, подчёркивает Мариенгоф, Есенина действительно связывали особые отношения — и создатели не преминули отразить это на сцене! В «Романе без вранья» Есенин выпытывает у извозчика, каких поэтов тот знает. Пушкина знает? Знает. А Есенина?.. Нет, брат, мы только чугунных...
А Есенин-Колпаков обращается к Пушкину-колоссу: вы — Александр Сергеевич, а я — Сергей Александрович... разве этого недостаточно, чтобы между двумя певцами была особая связь? Впрочем, была она и у Маяковского с Пушкиным...
Евгений Загот сделал акцент, по его же словам, на борьбе дьявола и Бога в душе Есенина. Дьявола на сцене оказалось визуально больше. Это выразилось и в общем рисунке музыки: бравурном, наседающем на уши, лишённом музыкальности в смысле мелодики. Поверьте, тех, кто выкормил свои уши на мелодичном Чайковском и Моцарте, шокируют 3 часа блестящего дирижирования музыкального руководителя Михаила Пабузина. Хочется пошутить: если перед Новым годом остряки рекомендуют любителям русских салатов за месяц начать принимать по столовой ложке майонеза в день, дабы подготовить организм, так и перед “Есениным” Заготов стоит заранее готовить уши к звуковому давлению и обилию децибел. Иначе — человек, один холодный компресс для уха к этому столику!..
Комизм, трагизм и... индийское кино
Мюзикл — это своеобразное “индийское кино” в мире театра. Особенно эстрадная драма “Есенин”. Драма, трагедия, комедия, драка на кулаках, пьянство, любовь, предательство, песня, столица, путешествия и много-много танцев. А безответно влюблённая в героя красавица стреляет себе в висок на могиле любимого... По накалу страстей, децибел и акробатики (особенно гибкого, как Багира, Ростислава Колпакова) “Есенин” догнал и обогнал любой шедевр индийской синематографии.
Комическим Заготы также не обделили эту вещь (по законам жанра): комична бешеная страсть роскошной Изадоры и упавшего на колени перед пышностью её... таланта Серёжей. Комична смесь русского и английского языков в диалоге влюблённых: Изадора, богиня, вы выглядите very nice... Есенин, русский поэт, какой большой surprise!.. А постельная сцена на столе — воу-воу, не подожгите зал Ростовского музыкального своей страстью, неистовый в прыжке и в любви Ростислав Колпаков и любимица Ростова Евгения Долгополова!
Запомнились голоса Александра Лейченкова в партии Николая Клюева, дивы Марианны Закарян в роли Зинаиды Райх, игра Максима Сердюкова в роли двуличного Яши Блюмкина — заставившего зал вздрогнуть, когда при третьей встрече с Есениным Яша обнажил из-под белых перчаток радикальный красный цвет. “С милицией я ладить/Не в сноровке."
Рефреном прозвучал отказ Есенина писать “по приказу добровольно”. Тем тягостнее вспоминать его строки из “Стансов”: “Давай, Сергей, за Маркса тихо сядем...” По приказу. Добровольно. Ещё горше — “Возвращение на Родину”, написанное в предсмертный 1924-ый год.
Вообще всколыхнуло душу обличение авторами-патриотами кровавого Красного Террора, репрессий, массовых расстрелов, которые не оправдать никакой “колбасой за 20 копеек” (уж простите за приевшийся (!) образ). Вот на прекрасные лица Романовых накидывают красное полотно, и юная Татьяна Николаевна, только что танцевавшая под музыку есенинских стихов, исчезает... а мы-то знаем, что исчезает она в Ганиной Яме...
Помню, как поразила меня прочитанная в 12 лет книга Эдварда Радзинского “Николай II” — смелостью обличения кровавого террора, казней за дворянскую кровь. Как сейчас сказали бы потомки стрелявших — “за хруст французской булки”. Увы, да. Многие в страшные 20—30-е гг. не выдержали искушения ударить сапогом по бесстыдным устам, едавшим те булки, выстрелить из нагана по бесстыдной груди, затянутой в офицерский мундир или тонкие кружева... Слишком великое искушение и удовольствие — бить, стрелять, жечь до сладостного исступления. Как метко сказал А.Н. Толстой в “Гадюке”, городской хулиган и шпана “всегда голоден, жаден до удовольствий и смел, как чёрт. Война научила его ухваткам, он узнал, что кровь пахнет кисло и только, революция развязала ему руки.”
А людям честным, благородным и добрым революция руки, увы, связала. Вы заметили горькие плоды, которыми мы давимся по сей день? Сегодня высокие слова “честность”, “благородство” и “доброта” звучат уродами для наших современников. Это слова жалких, слабых людей. Это слова бывших. И никто, конечно, не хочет быть этими слабыми жалкими — бывшими — людьми... Эх, эх, без креста!
Так что поднимем кубки за Сергея Александровича Есенина! — как ни крути, а погибнуть тогда, когда жадная до крови голытьба “палила пулькой в Святую Русь” и “черти” выбивали себе дорогу, — это знак качества души. Знак честности, благородства и доброты.
Благодарю за прочтение!
С уважением,
Надежда Николаевна Бугаёва
