Новичок в этой войне, но выдержанный. Его смелый взгляд всегда в любой боевой ситуации вселял надежду в солдат, к ним он тянулся всей душой, прощая ошибки и ненависть к этой службе на земле Афганистана. Ходили слухи внутри 154 го батальона, что переведен он был сюда, в самое пекло "джелалабадского оазиса", с пограничной заставы Кушка, где разбил лицо офицеру из особого отдела, за уничижительное отношение к своим солдатам. Как говорили солдатские слухи что его перевели по залёту, и это было привычной практикой в армии. Если кто то из офицеров или солдат был не угоден вышестоящим чинам, то дело было за малым, просто переводили в воюющие подразделения из Союза, можно сказать с гражданки и сразу на войну в Афганистан и как правило в самое пекло этой войны. Афганистан в то время был "хорошим" местом, отстойником, для провинившихся перед своими начальниками, пытаясь таким образом оградить себя от конкретного человека. Его больше всех эксплуатировали, посылали в самые немыслимые переделки, может быть, желая таким образом побыстрее избавиться от этого неугодного офицера. Убьют на войне, значит такая его доля, а не убьют, будет значит героем, так думали все, кто не мог по иному исправить личную ситуацию.
Вот батальон, и был таким местом для залётчиков разных мастей.
Мой командир, боевой третей роты. Кто он?
Он был худощав, но крепок. В свои двадцать четыре года он был юн, но никто не замечал в нем этого. Он общался с солдатами на равных в боевой обстановке, придерживаясь субординации как никак старший по званию, а в батальоне пытался выдерживать простительное расстояние, но всегда был приветлив, тактичен и добр по отношению к простым солдатам с которыми воевал, и каждого ценил по своему.
Он был частым гостем в солдатской курилке и за частую так непринужденно улыбался угощая всех пацанов «офицерской Явой», чтобы стать ещё ближе к боевым друзьям, сумевшим оценить его за последние два-три месяца. Он был зол на войну и готов был рвать врага, вцепившись в него зубами. И своим примером заражал солдат подымая бывало в неравный бой.
– Выйдем с западной стороны, зайдем к ним в тыл, – передернув затвор своего автомата с подствольником и переключил предохранитель, распорядился ротный. – Посмотрим, что там за праздник себе устроили «зеленые». Со мной пойдут шесть человек. Иванков, ты со своими пройдешь, как договорились. Сейчас вместе идем прямо по арыку, к охранным стенам кишлака.
Отделение в составе двенадцати человек медленно, не спеша, выдерживая расстояние между идущими, сгибаясь под тяжестью боевого снаряжения, двигалось по высохшему руслу, поднимая слегка пыль. Охватившая одну треть жилищ западная стена, которая защищала от внезапного вторжения со стороны близлежащих гор, встретила подразделение глухой тишиной, даже собаки не лаяли. Тишиной уже знакомой напряжённой, нудной, до боли в висках, пустынной потрескивающей тишиной. Куда-то подевались обитатели селения, исчезли животные, и не бегает по пыльным улицам голопузая афганская ребятня. Они как будто провалились сквозь сухую окаменелую землю, затаились в ожидании неминуемого.
Успокаивая жаркое прерывистое дыхание, группа остановилась. Прислушались.
– Они что, все здесь подохли? – не выдержав тяжелого молчания, прошептал ротный.
– Тихо, как тихо. - Как будто все вымерли, проговорил ротный.
Он, как охотничий пес, почувствовав добычу, весь напрягся, затаив дыхание перед прыжком. Где-то, совсем рядом, скрипнула ржавыми петлями разбитая дверь жилища, потом с силой хлопнулась о глиняный угол стены, едва удержавшись на своем прежнем месте. Послышалась громкая, с каким-то умоляющим голосом, речь на местном диалекте. Я успел уловить некоторые понятные мне словосочетания. Затем несколько глухих ударов чем-то тяжелым, и стонущая тишина наполнилась быстрым топотом убегающего. Раздался невнятный крик. Где-то недалеко, отчётливо было слышно, как женщина взывала о помощи Аллаха. Она так сильно кричала, что казалось её голос накрыл весь небольшой предгорный кишлак.
– На крик идем, выдерживать дистанцию, не топать! – приказал ротный, срываясь с места и увлекая за собой разведчиков.
Прозвучал короткий одиночный выстрел винтовки, как будто кто-то стрелял в упор. Опять наступила тишина. Нервы были на пределе, пот струился из-под панамы, заливая лицо и глаза соленой и жгущей влагой.
– Где, где это было, направление? – спросил ротный.
– Откуда доносились эти чертовы голоса, откуда? – нервно сверкнул глазами и, присев на корточки, затих. Сильное утреннее эхо путало все предположения.
– Там дух, ханумку насилует, – сказал кто то из солдат подтянувшись над дувалом.
– Какой сегодня день? – как бы опомнившись, обращаясь к солдатам, возбужденно спросил ротный.
– Шестое, пятница, – шепотом произнес кто то из солдат.
– Вот не задача, как мы упустили, сегодня же пятница, день любви, по местным обычаям, вот нарвались, – глухо произнес он, выдавливая из себя улыбку. как бы предчувствуя неладное.
– Передай на русло, по рации, – обратился он к радисту, – пусть свяжутся по возможности с центральным, предупредят. Видно, нам скоро потребуются в прикрытие вертушки.
– Пусть непрерывно набирают, – распорядился ротный, бросив косой взгляд в сторону радиста.
– Здесь духов полна коробочка, я думаю, проголодались сволочи, я думаю, пятница же, много значительно произнёс он.
–Быстренько обходим с тыла и в кольцо берём, он указал направление.
- Эта часть прикрывает, он снова жестами указал направление.
Девочка лет десяти-двенадцати, стояла на коленях, чуть раздвинув ноги. Упершись головой в дверь загона, в котором толпились козы и тощие овцы, она от нечастых толчков слегка постанывала, то ли от боли, то ли от удовольствия. Широкое платье розового цвета было разорвано и покрывало ее смолянисто-черные волосы, оголяя кофейного цвета с некоторой чуть заметной белизной девичий зад, к которому, не замечая приближающихся разведчиков, позабыв об осторожности, пристроился немолодой, заросший густой черной бородой и с плохо выбритым, чуть прихваченным загаром черепом, человек. Он опустил голову и, прижимая ее к своей груди, кряхтел, было видно, как крупные капли пота выступали на лбу и, собираясь вместе, стекали с его бритой головы. Старая английская винтовка "Бур" и патронташ валялись чуть дальше, вместе с защитного цвета жилеткой пакистанского производства и туго сбитой чалмой. Немного дальше лежала женщина с пробитой навылет головой и залитым кровью лицом, над которым уже жужжали зеленые крупные мухи. Не замечая присутствия посторонних, душман с яростью голодного волка насиловал девчонку. Закрывая от удовольствия глаза, и разразившись негромким криком он, повис на ослабленном девичьем теле, всей своей тяжестью прижав ее к земле, тяжело задышал.
Окружив плотным кольцом место преступления, разведчики остановились, не проронив ни звука. Нервная гримаса перекосила лицо ротного.
– Ах ты ненасытная сволочь – прорычал он и со всего размаху с разбегу ногой ударил сзади.
Вскрикнув, душман повалился на бок, пытаясь в падении натянуть на себя спущенные до колен широченные национального покроя штаны. Завопил, брызнул густой слипшейся слюной, потянулся моментально за винтовкой.
Ротный оттолкнул его в сторону и прикладом автомата слегонца приласкал, приподымая на ходу трофейную английскую винтовку. - Хороший трофей, ухоженный, проговорил он рассматривая её со всех сторон.
– Ах, ты еще и снайпер, зря спустился с гор, сидеть бы тебе и сидеть там, – закричал Губанов, приподнимая его за грудки, подтащил к стене, бросил возле нее. – Видно, всё пришёл твой конец, – выдавил он из себя.
– Проверить избушки, все перевернуть, может, там еще где-нибудь что-нибудь... – распорядился, ротный.
– Петруха, пошли в соседний, шмананем для верности, – предложил Сергей, увлекая за собой друга.
Перемахнув через почти разбитый дувал, они очутились в рядом стоящем жилище, метрах в пятнадцати от места пребывания группы; выбив ногой чуть державшуюся, на засов дверь, оказались внутри.
– Фонарь, сюда посвети, – попросил я.
– Пусто, нет ничего и никого, – поворошив стволом автомата разбросанное по глиняному полу тряпье и солому, служащую подстилкой для сна, произнес Черкасов и направился к выходу. – Уходим! – сказал он. Приоткрыв дверь, окинул внимательным взором двор дувала.
– Эй, бача, – неожиданно крикнул он, щелкнув предохранителем на автомате. – Эй, бача, иди сюда, – он поманил кого-то пальцем.
– Инжебё, иди сюда, не бойся. Иди не бойся, не бойся не бойся, он обращался к мальчику-подростку, стоящему недалеко от них возле разрушенной печи - тандыра. Мальчик что-то ковырял палкой внутри него.
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ, СТАВЬТЕ ЛАЙКИ, КОММЕНТИРУЙТЕ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ ДАЛЕЕ...