«Повествование в нашей игре основано на аутентичном фольклоре. В этой игре мы ориентируемся на русские мифы. Нас консультировал Константин Шумов, научный специалист в этой области, этнограф, коллекционер быличек» — так о своей «Чёрной книге» рассказывают разработчики. На дворе 1879 год, крестьянская девушка Василиса из Чердынского уезда Пермской губернии решает стать колдуньей и отправляется в путь, чтобы воскресить своего суженого, а на пути у неё встают водяной, леший, обдериха и черти самого разного пошиба. Персонажи «Чёрной книги» общаются совсем как герои старых сказок и пересыпают свою речь полузабытыми сегодня словами. Игра объясняет их значения и содержит энциклопедические статьи, где рассказывает про крестьянское мировоззрение, ритуалы и быт, а в титрах даже выводит на экран список литературы с работами вроде «Анатомия Ада — путеводитель по древнерусской визуальной демонологии».
А теперь представьте, что вам поручают перевести эту игру на английский язык. Все эти этнографические справки, пермские диалектизмы, былички про кикимор и диалоговые реплики вроде «Дак чё делать-то нам, чтобы утопень прибочился?» Есть из-за чего схватиться за голову!
Вильгорт! Пермская губерния!
Увы, в английской версии «Чёрной книги» реплики чердынцев заметно потеряли в выразительности. Из них испарилась нарочитая разговорность, «мужицкость»: «Подохла, псина адова!», «Ты давай-ка спорть её по-быстрому, ну там килу али чё», «А ну пошли отсюда, угланы вострошарые!», «Да я хоть пять штофов водки хабарысну…» — и так далее. В переводе эти фразы звучат куда нейтральнее: So, curse her a bit, will you? Use a Kila curse or something — это самый обыкновенный современный английский, так что понять, что перед нами действительно русский крестьянин XIX века, получается только по его внешнему виду и надписи на экране.
Лишилась ли «Чёрная книга» в такой локализации части своего обаяния? Безусловно. Это неизбежное явление, и любой перевод — это в принципе искусство утраты. Но мог ли переводчик придумать что-нибудь, извернуться, чтобы сохранить побольше атмосферы? Сложный вопрос — чтобы дать на него хоть сколько-нибудь содержательный ответ, придётся забраться в теоретические дебри.
Языковой айсберг
Представьте себе русский язык в виде айсберга. Его пик — это то, что традиционно называется литературным языком: наш общий культурный знаменатель. Неважно, кто вы по национальности и как говорите дома, — в школе вас будут учить правилам именно литературного языка. На нём написаны статья, которую вы сейчас читаете, инструкция по эксплуатации вашего холодильника, статья в «Википедии» о вашем городе и ещё колоссальное множество текстов самого разного происхождения и назначения.
Основание надводной части языкового айсберга — это его живые подсистемы: региональные диалекты и просторечия («народный язык»), сленг и профессиональные жаргоны, книжные и устаревшие выражения, знакомые нам из литературы, и так далее. Вы не найдёте ничего из этого в учебнике математики, например, но всё равно поймёте, если встретите. Подводная часть, самая большая, — это подсистемы, которые канули в Лету и вышли из употребления. Словарь Даля, например, содержит около 200 тысяч слов, подавляющее большинство из которых мёртвые: наши современники в массе своей уже не используют их и даже не знают их значений. Как какой-нибудь «кыршень». Или «прегудник». Или «искипильня».
«Чёрная книга» опирается на все три уровня айсберга. Внутриигровые энциклопедические статьи, например, написаны сугубо литературным языком. Крестьяне общаются как крестьяне — они словно сошли со страниц сочинений какого-нибудь Салтыкова-Щедрина или Некрасова. Образованный горожанин Александр выражается совсем иначе — он, как и пристало его сословию, билингв-франкофил. Для дополнительного погружения используются и мёртвые слова: на них можно навести мышкой и увидеть значение.
Устройство языка игры можно описать вот такой диаграммой:
Английский язык тоже можно представить в виде похожей горы с живыми и мёртвыми подсистемами и Standard English на вершине, но вот ведь незадача — это другие подсистемы. Перевести, например, реплики Александра так, чтобы британский геймер понял, что этот персонаж обожает всё французское, проще простого — но какими способами адаптировать речь Деда Егора, чтобы в нём можно было услышать настоящего русского крестьянина? Литературный Standard English для этого не подойдёт, нужно спускаться по горе куда-то ниже — но в какую сторону?
Проклятая проблема
Слово Корнею Чуковскому:
Среди проблем переводческого искусства есть одна наиболее трудная. До сих пор она не получила разрешения ни в теории, ни на практике. Да и вряд ли её разрешение возможно, хотя оно и необходимо до крайности.
Это проблема такая: как переводить просторечие? Как переводить диалекты?
Легко сказать: диалекты нужно переводить диалектами, просторечие — просторечием. Но как выполнить эту, казалось бы, нехитрую задачу?— «Высокое искусство»
Чтобы рассмотреть проблему с разных сторон, Чуковский на следующих страницах устраивает целый воображаемый суд с прокурором, адвокатом и судьёй. Возьмём «Ревизор» Гоголя и выражения оттуда: всякие «профинтил денежки», «свихнул с ума», «валяй в колокола», «Вот не было заботы, так подай!» — это блестящее владение языком; фирменная «гоголевскость» в переводе, как ни крути, потеряется. Или Джима из «Приключений Гекльберри Финна» Марка Твена: его agwyne вместо going, dogst вместо dogs, I is вместо I am — менять такой простонародный говор на нашенские «ась», «жисть», «куфарка», «калидор» было бы, как пишет Чуковский, «нестерпимой безвкусицей»: «Все эти „ась“ и „куфарка“ придали бы Джимовым речам рязанский или костромской колорит, нисколько не соответствующий лексике и фразеологии негров, проживавших в XIX веке на берегах Миссисипи».
У переводчицы Нины Дарузес Джим говорит вполне литературно — действительно ли он из-за этого стал непохож на себя? Да, с передачей лексики, пожалуй, ничего не поделать, но синтаксис можно было бы и исковеркать — однако помогло бы это передать суть персонажа? Так ли важна форма произведения — может, достаточно грамотно передать его фабулу и читатель сам распознает авторское мастерство? Судья у Чуковского приводит цитату из другой статьи: «В идеале перевод должен вызывать у читателей то же стилистическое впечатление, какое испытывают читатели подлинника». Звучит логично, но стоит задуматься, что конкретно за зверь такой это «стилистическое впечатление», и вопросы без ответа опять хлынут лавиной.
Помните мою статью про L.A. Noire и все тамошние swell, broad, talkie и gamewell? В «Чёрной книге» мы сталкиваемся с той же самой проблемой, просто приходим к ней другой дорогой. И как выкручиваться?
Прикладная славистика
Предлагаю следующий мысленный эксперимент. Представьте себе англичанина, нашего современника, который построил машину времени и перенёсся в 1879 год в Пермскую губернию. Там он познакомился с местными жителями и настолько проникся их бытом и миропониманием, что решил написать о них роман — на английском, разумеется. Как он рассказывал бы о своём путешествии? Какие слова бы использовал?
Очевидно, что он не стал бы передавать пермский диалект с помощью говора каких-нибудь лондонских кокни: ясно как день, что у тех и других слишком мало общего. Вероятно, ему в принципе показалась бы кощунственной идея коверкать язык героев: читатель же чувствует дистанцию между ними и собой, и её логично сокращать, используя понятные всем формулировки Standard English, а не удлинять ещё сильнее. Правда, культура чердынских крестьян настолько далека от современной английской, что и он не всегда выручает — что тогда? Как будто бы остаётся только один вариант — использовать заимствования.
Заимствование — это мощный инструмент, потому что он, в отличие от перевода, позволяет сохранять оттенки значений (и, наоборот, выбрасывать ненужные ассоциации). Взять, например, цветок папоротника, за которым Василиса охотится ближе к концу игры: буквальный перевод fern flower для англичан будет попросту странным оксюмороном (папоротники ведь не цветут!), тогда как для славян XIX века это объект вожделения с целым ворохом связанных поверий, ритуалов и художественных произведений — само словосочетание «цветок папоротника», в отличие от fern flower, содержит в себе культурный код, который при буквальном переводе теряется. Конечно, заимствуя слова слишком часто, рискуешь превратить свой роман в подобие «Заводного апельсина» (где бесконечные русизмы, с одной стороны, дополнительно погружают читателя во внутренний мир героев, а с другой — создают эффект остранения, мешая идентифицировать себя с ними), но код «Чёрной книги» в этом отношении делает переводчикам просто царский подарок.
There was me, that is Alex, and my three droogs, that is Pete, Georgie, and Dim, Dim being really dim, and we sat in the Korova Milkbar making up our rassoodocks what to do with the evening, a flip dark chill winter bastard though dry. The Korova Milkbar was a milk-plus mesto, and you may, O my brothers, have forgotten what these mestos were like, things changing so skorry these days and everybody very quick to forget, newspapers not being much read neither.— «Заводной апельсин» в оригинале. (Значения заимствованных слов в оригинальном тексте книги никак не поясняются — к современному изданию, правда, прилагается словарик.)
Цивилизационный разрыв между крестьянами царской России и жителями России современной настолько велик, что игре с помощью всплывающих подсказок приходится объяснять, что такое «сумлеваться», «вершок», «аналой», «приспать ребёнка» и тому подобное. Английская версия пользуется этой механикой даже активнее, поясняя с её помощью ещё и такую экзотику, как banya, izba, krynka, pryanik и zagovor. Некоторые термины всё же переведены на Standard English: например, «знатка» — это knower, а «векшица» — witch, — но вот Дед Егор в локализации никакой не witcher, а очень даже koldun, а в пестере у главной героини живут не банальные imps, а chorts. Там русский дух, там Русью пахнет.
Если Чуковский писал, что при переводе художественной литературы важнее всего передать «стилистическое впечатление», то в случае с видеоиграми, на мой взгляд, логично рассуждать в первую очередь в категориях сохранения задуманного опыта: в «Чёрной книге» игрок — это не только колдунья Василиса, но ещё и немного антрополог-фольклорист, и оставить в английской версии речь персонажей нейтральной, а термины обильно заимствовать и пояснять — кажется, соломоново решение. Если от версии к версии что-то и должно оставаться константой, то, по моему мнению, это как раз мера остранения.
Вы забыли, дорогой друг, о геймплее
Из правила «заимствуй и объясняй» английская версия «Чёрной книги» делает одно существенное исключение — геймплей. Своих врагов Василиса побеждает в карточных схватках (среди источников вдохновения гейм-дизайнер проекта Владимир Белецкий называет Slay The Spire), коллекционируя всё новые карты и травы по пути. Любопытно, что их названия зачастую транслитерируются даже тогда, когда перевод, кажется, был бы вполне уместен (Igla, Raba, Perepoloh, Gryja…), но, когда игре приходится объяснять, что тот или иной предмет делает, то она всегда использует слова из стандартного английского, причём это не всегда прямые аналоги русских.
Тексты в играх можно условно разделить на художественные и «технические — эти функции часто пересекаются, но конкретно в „Чёрной книге“ граница между ними достаточно чёткая. Боевые сегменты фактически изолированы от остальной игры: вырежи их все, и в истории Василисы почти ничего бы, кроме концовки, не изменилось. В первую очередь сражения играют роль препятствий: если вы победили, то игре, за парой исключений, неважно, какими конкретно картами; если проиграли, загружайте сохранение и пробуйте ещё раз.
Такое разделение текстов на категории уникально для игр. Локализовывать «Чёрную книгу» — всё равно что, скажем, одновременно переводить рулбук какой-нибудь настолки и тесно переплетённый с ним сборник рассказов Чехова. С рулбуком мороки, кажется, меньше, но в процессе работы очень важно понимать, где заканчивается одно и начинается другое, — у ошибок могут быть катастрофические последствия. Но о них как-нибудь в следующий раз.
***
Изменения в языках напоминают автомобильные пробки. Никто не выезжает из дома с целью создать затор: поездка на машине — это, как правило, способ достичь какой-то другой цели; каждый водитель думал о себе, но все свои маршруты они провели по одной и той же узкой улице и столпились на ней. Точно так же и с языками: слова не используют и не изобретают ради них самих — они живут, пока достаточно большому количеству людей есть что ими назвать и выразить. Слова — это гребешки волн истории: словари меняются вслед за временами и трендами, а не наоборот.
Кстати, о трендах: Катерина Краснопольская как раз недавно сделала видео о том, почему в последнее время появляется всё больше игр по сказкам. Успех «Чёрной книги» наверняка сыграл здесь не последнюю роль: однажды погрузив геймеров в свой мир водяных, колдунов, леших и других крестьянских верований, она расчистила дорогу и другим интерпретациям славянского сеттинга — и каждый проект в нём будет подпитывать следующие. Если после «Чёрной книги» писатели и гейм-дизайнеры примутся добавлять в свои произведения векшиц, бисяков и пестери, а за ними новую моду подхватят другие, то вскоре никому уже не придётся объяснять, что это за слова такие — «Чёрная книга 2» сможет даже обойтись без сносок. У переводчиков, правда, голова заболит с новой силой — но это их будущие проблемы.
Автор: Владимир Сечкарев
Оригинал: Трудности перевода: «Чёрная книга» и пермский говор