«Когда я встречал взрослого, который казался мне разумней и понятливей других, я показывал ему свой рисунок № 1 — я его сохранил и всегда носил с собой. Я хотел знать, вправду ли этот человек что-то понимает. Но все они отвечали мне: «Это шляпа».
И я уже не говорил с ними ни об удавах, ни о джунглях, ни о звёздах. Я применялся к их понятиям. Я говорил с ними об игре в бридж и гольф, о политике и о галстуках. И взрослые были очень довольны, что познакомились с таким здравомыслящим человеком». (с) Антуан де Сент-Экзюпери: «Маленький принц».
Здравствуйте. Утром ноябрьского понедельника 2023 года, переночевав в комнате моего детства в родительском деревенском доме, я вдруг понял одну мысль, которая с недавних пор тихо точит меня и грызёт. Мысль простая: к тридцати годам из моей жизни, кажется, совсем (или почти) пропала магия. Под этим словом я имею ввиду некую «магию жизни», то особенное чувство загадки и волшебства, какое возникает в детстве (и юности) и часто радует человека. Замечу, что чувство это жило во мне долго и умерло не сразу, а как-то постепенно, видимо, как раз ближе к тридцати.
То есть я и после физических детства-юности ощущал магию жизни, но с каждым годом такое ощущение случалось у меня всё реже и реже. И за последнюю пару лет я, кажется, вообще не могу припомнить, чтобы это чувство возникло с прошлой силой; оно приходит всё реже и лишь отдельными моментами просветления, урывками, секундами сатори. Видимо, это уже агония моей детской души, и скоро она замолчит окончательно, и неизвестно, что придёт ей на смену. Наивно? Супер. Примитивно? Хорошо.
Все цитаты в данной статье принадлежат их авторам или правообладателям. Я цитирую исключительно в ознакомительных и полемических целях, что согласуется с положениями статьи 1274 ГК РФ.
Я не стремлюсь никого оскорбить по какому-либо признаку или принадлежности, так как делаю оценочные суждения, выражающие исключительно моё субъективное мнение как автора текста.
***
Попробую объяснить конкретней, что я имею ввиду под магией жизни.
Вот, например, просыпаюсь я утром, смотрю за окно, а там падает первый снег. Он ложится на траву, цветы и деревья, медленно и нежно окутывает машины, панельки и их крыши, — это если в городе; в деревне это выглядит ещё красивее, потому что в деревне тишина, покой и природа, там не нервные человейники, а спокойные дома и малоэтажки, и утром потихоньку заметает тропинку от двери до калитки, и на работу уходит отец, и идёт он, оставляя новые следы.
В нашем дворе бродит соседский кот-бобтейл, аккуратно ступая по снегу и принюхиваясь, наш милый собакен Синдоха мирно спит в своей будке, а я сижу дома и мне никуда не надо, и нет у меня никаких срочных дел, обязанностей, договорённостей. Вокруг одна тишина, покой и далёкий-далёкий мир где-то там.
И нет у меня широкополосного интернета с кучей глупостей, толпами глупых людей и тоннами порнографии, и нет ничего лишнего вообще, только книги, только суровая и любимая курильская природа, туман будущего (несомненно прекрасного и полного интересных событий, — иначе в те годы и не думается) и общение с узким кругом людей (от которых ещё не произошло моё отчуждение). Всё у меня было именно так, как писал Феликс Кривин в «Учёных сказках»:
«И снова слушать заоконный свист.
И задремать — до самого рассвета.
Ведь в декабре — не каждый декабрист.
Трещит огонь. У нас в квартире — лето...»
В описанный выше момент в детско-юношеской душе возникает чувство огромного и необъятного мира «где-то там», тёплого и доброго мира приключений, который ещё ждёт тебя и готовится открыть свои прекрасные тайны. А пока он ждёт, можно пить горячий чай с мёдом и весь день читать «Властелина колец», и это будет ещё один спокойный день, наполненный детскими фантазиями и мечтами о далёком и прекрасном.
Но время не стоит на месте, и однажды ты всë-таки выходишь в реальный мир, как Шакьямуни вышел из дворца. И почему-то очень часто оказывается, что мир «до боли прост», и это вызывает в тебе горькое понимание, что «что-то навсегда во мне сломалось», как писал Борис Рыжий в «Прощании с юностью». Иными словами, мир из загадочного, доброго и огромного вдруг превращается в пошлый, грубый, серый, тесный и убогий Лимб бытия, полный страданий, смерти, несправедливости и злобы. Ты задыхаешься и хочешь крикнуть: «Воздуха! Воздуха! Самую малость бы!», но молчишь и стискиваешь зубы.
Здесь постоянно идёт дождь (то на улице, то в сердце), а вокруг ходят такие же несчастные серые тени, злые потому, что забыли о своей доброте. И в этом Лимбе тебе нужно жить, зарабатывать, обеспечивать, планировать, регулировать, общаться не с теми и ходить не туда, рвать душу и жилы ради лишней копейки или возможности; и снежный ком омертвляющей рутины будет нарастать день ото дня, пока не задавит тебя, пока ты окончательно не превратишься в мертвеца. Сначала в живого мертвеца, а потом уже и в обычного, биологического.
Так писала Эдна Миллей в стихотворении «Детство — это царство, где никто не умирает», лучше неё здесь не выразишь:
«Стать взрослым — значит сидеть за столом с людьми,
которые умерли, молчат и не слышат.
И не пьют свой чай, хотя и говорили часто,
что это их любимый напиток».
Ещё один пример. Помню, как в детстве я смотрел фильм «Джордж из джунглей» с Бренданом Фрейзером. И там есть сцена, где благородный дикарь Джордж бежит из холодного каменного Сан-Франциско в родные джунгли, чтобы спасти друзей и дом от приезжих дельцов. Он бежит днями и ночами, через дожди и холод, по полям и лугам, и, конечно, добегает. Сцена с бегом запала мне в память отчётливой картинкой. Помню также, как в тот день фильм вызвал во мне желание тоже куда-то бежать, кого-то спасать, что-то делать.
Я вышел на крыльцо, а там была поздняя курильская осень (или ранняя весна, не знаю, эти сезоны тут очень похожи между собой): шёл дождь, серело небо, шумело штормовое море. Я постоял немного под навесом, помечтал о дальних странах и вернулся домой; я же был маленький тогда, разве способен я был куда-то сбежать? Однако картинка в голове и воспоминание сохранились, «осталось что-то, пусть пустырь, погост, но что-то навсегда во мне осталось», — всё тот же Рыжий.
Много таких воспоминаний можно нарыть в голове, если покопаться.
Вот мы стоим с Димкой на большом плоском камне со стенкой: камень находится в воде, но не сильно далеко, и до него можно добежать при отходящей волне. Волны ударяют в каменную стенку, мы прячемся за ней от брызг, а потом убегаем от совсем большой волны, и кто-то из нас обязательно намочит ботинки. Мы смеёмся, смотрим на хмурое Охотское море, где рыбачат наши отцы и рыбачили деды, болтаем об играх и книжках. В 2018 году, приезжая с Сахалина на Итуруп работать на путину, я подходил к обрыву, где внизу, на берегу, стоит и будет стоять этот камень.
Я смотрел на него свысока и удивлялся, что в том месте совершенно ничего не изменилось. Изменился я, и не более. Камень, берег, море, волны — всё то же, всё неизменно, всё вечно, один только я уже не могу стоять на камне и радоваться былой детской радостью. Впрочем, для галочки я вставал на тот камень в 2022 году, летом, но ожидаемо всё было не так и не то, как будто ты взял любимое когда-то вино из одуванчиков, вытер пыль со старой бутылки, а вино вдруг оказалось прогорклой кислятиной и ты незаметно выплюнул его, сделав вид, что тебе понравилось.
Вот и Фёдор Достоевский в «Идиоте» писал:
«Он раз зашёл в горы, в ясный солнечный день, и долго ходил с одною мучительною, но никак не воплощавшеюся мыслию. Пред ним было блестящее небо, внизу озеро, кругом горизонт светлый и бесконечный, которому конца-края нет. Он долго смотрел и терзался. Ему вспомнилось теперь, как простирал он руки свои в эту светлую, бесконечную синеву и плакал.
Мучило его то, что всему этому он совсем чужой. Что же это за пир, что ж это за всегдашний великий праздник, которому нет конца и к которому тянет его давно, всегда, с самого детства, и к которому он никак не может пристать».
Или вот мы с Илюхой мечтали убежать из дома, и не придумали иного плана, кроме как залезть в турбину самолёта и улететь далеко-далеко, где нас никто не найдёт. Конечно, всё это у нас было только на словах, от какой-то тогдашней детской обиды на родителей. Да и до аэропорта мы бы никак не добрались, в те годы он был за десятки километров от нас; и даже будь он рядом, мы, думаю, обязательно струсили бы, так как цель наша была не сбежать, а только вообразить побег, мол, пускай они (родители) поплачут, уж мы-то их проучим!..
Словом, мечтали мы тогда по-настоящему, и мир, в который мы хотели отправиться, тоже был такой воображаемый и настоящий одновременно.
Или вот ещё одно воспоминание: с другим Димкой мы написали какие-то глупости на листе бумаги, свернули его и засунули в бутылку. Потом выбросили её в море в надежде, что письмо наше доплывëт до Японии и там его обязательно кто-то прочитает, желательно симпатичная девчонка и её подружка. Бутылка доплыла, но не до Японии, а до пемзовых Белых скал, что находятся километров за двадцать от нашего посёлка.
Об этой находке нам (или, быть может, нашим родителям) рассказал сосед-рыбак дядя Ваня, но вот куда делась сама бутылка и что в ней было написано? Первого я не знаю, а второго уже не вспомню. И дядя Ваня умер несколько лет назад, и больше я не пожму его огромную, сильную, почти медвежью руку-лапу, и больше не услышу его громогласное «Здорово, Серёга!».
И катались мы на горках зимой, и играли в снежки, и строили снежные базы, и был у меня щит из куска фанеры и меч из жестянки, и стучались мы вечером в двери местных пьяниц и в окна детского сада, прячась в темноте и давясь смехом, и дрались с болотными лопухами, рассекая их бамбуковыми «катанами», и взрывали карбид в бутылках, и бабахали газовые баллоны в кострах, и лазили по старым скалам без боязни сорваться намертво...
В разное время у нас были разные игры, разные события (плохие и хорошие), и мне есть что вспомнить. Да вот только больно очень после таких воспоминаний, и всегда где-то рядом невидимые ниндзя начинают резать невидимый лук.
Как вы, полагаю, понимаете, детство книжных детей — это мечты и фантазии, чаще всего глупые, наивные, порой по-детски жестокие (и сам ребёнок часто пугается, когда видит результат своей жестокости, ведь он чаще не ведает, что творит), но зато, в сущности, не злые инфернально. И куда всё это уходит? Зачем оставляет нас? И почему всё это превращается в неизбежную тоску?
И снова Достоевский, на этот раз уже в «Бесах», описывает мои современные ощущения от мира (не ожидал прочитать у него такое на днях):
«Степан Трофимович сумел дотронуться в сердце своего друга до глубочайших струн и вызвать в нём первое, ещё неопределённое ощущение той вековечной, священной тоски, которую иная избранная душа, раз вкусив и познав, уже не променяет потом никогда на дешёвое удовлетворение. (Есть и такие любители, которые тоской этой дорожат более самого радикального удовлетворения, если б даже таковое и было возможно)».
Вековечная тоска взрослого бытия, — вот в какие сети-путанки я попался и барахтаюсь в них, как обречённая рыба. Но я не говорю, что мне плохо быть взрослым. Напротив, чаще всего мне нравится, что я вырос и мне доступна физическая свобода (зато, правда, свободы психической всё меньше, в отличие от детских времён, где всё было наоборот). Да и, в конечном итоге, деваться от взросления некуда, если не рассматривать версии самоубийства от отчаяния или жизни в инфантильном безумии (впадении в детство).
Взросление наступит, и случится оно с каждым, кто доживёт до этого этапа. Всё это понятно, и далее сейчас объяснять не стоит. Я же хотел здесь попытаться сказать и выразить, что мир без магии скучен, взросел, нелюбим.
Такой мир — он про мятую шляпу, а не про удава, проглотившего слона.
Такой мир — место для взрослых, где их не соблазнит последняя банка малины.
Такой мир — он про душу, что шарахнется в ужасе перед скорой смертью.
Всё это так. Только, наверное, каждому взрослому стоит помнить, что мост в Терабитию существует, и магия там до сих пор жива, и живы там Маленький лисёнок Фарбаржевича и Маленький принц Экзюпери, и вино из одуванчиков там по-прежнему вкусное и золотое, и не бывает там рутинных скучных дней. За мостом в Терабитию живёт страна вечного праздника, где добро всегда побеждает зло, и где даже главный мерзавец обязательно раскается и его (что важно и нужно) простят.
Никакому взрослому не надо забывать про это царство, где никто не умирает. Иначе душа его сгорит мотыльком, и останется от человека одна пустая оболочка, которая будет автоматически ходить и быть, есть и пить, но жизнь в ней угаснет. Вот только кажется мне, что путь в это царство надёжно закрыт для взрослых, и никак нам туда не попасть, хотя вот же он, прямо под носом, казалось бы: вставай на Камень, лазай по скалам, смотри на море и играй во дворе с кошками и собакой…
Но, к сожалению, Домой возврата нет, и поэтому Дом однажды становится просто домом; и я плачу по утраченному, но ничего не чувствую в настоящем, что вызывает ещё большую тоску по прошлому. И остаётся мне только помнить об этом светлом царстве моего детства, потому что без памяти человек невозможен как человек. Спасибо за ваше внимание.
«Вернуться б к той черте,
где я был мной.
Где всё впервые:
светлый дождь грибной,
который по кустарнику
бежит.
И жить легко.
И очень надо
жить!
Впервые «помни»,
«вдумайся»,
«забудь».
И нет «когда».
А сплошь —
«когда-нибудь».
И всё даётся малою ценой.
Вернуться б к той черте,
где я был мной.
Вернуться б к той черте...
А где она?
Какими вьюгами заметена?»
(с) Роберт Рождественский: «Вернуться б к той черте…»
***
Ссылки на мой проект «Болтовня буквоеда»:
- Группа ВКонтакте: https://vk.com/bookwoed
- Канал Дзен: https://dzen.ru/bookwoed1
- Канал YouTube: https://www.youtube.com/@bookwoed2
***
Использованные картинки (в порядке появления):
- Статья «8 лучших рисунков Антуана де Сент-Экзюпери»: https://vm.ru/entertainment/150617-8-luchshih-risunkov-antuana-de-sent-ekzyuperi
- Статья «Будьте как дети»: https://pravoslavie.ru/110476.html
- Веб-страница «Рисунки Экзюпери»: https://flomaster.top/53282-risunki-jekzjuperi.html
- Фотографии из моего личного архива.