Как на него велись девчонки, когда мы выходили вечером с ним пройтись по Невскому! Он еще был уютным, неуклюжим щеном. Но когда я шел с ним, это был лучший способ познакомиться с кем-то:)
Его кличка Барс, быстро перешедшая в “Барсик” - отлично отражала его природу. Это была добрая большая кошка в теле сенбернара.
Наверное, бесполезно кому-то говорить, что это был самый деликатный, по-человечески-понимающий и вменяемый пес из всех мне известных.
Потому что для этих “кого-то” это просто еще одна животина, уехавшая на радугу.
И пока он был жив тоже было как-то глупо рассказывать, что ему можно было красным скотчем наклеить линию на полу между залом и кухней и попросить его не заходить. Потому что “собакам на кухне не место во время кормления детей”. И он не заходил!
Также глупо было бы кому-то рассказывать, что у него совершенно человеческое лицо, на котором видны все эмоции - от возбуждения до обиды или смирения и радости. Потому что те, кто просто про это слышали бы - вряд ли восхитились бы. А те, кто его видел, и так все видели.
И наверное моим детям тоже бесполезно рассказывать, что далеко не все собаки позволяют играть с собой и в лошадку, и в лавочку, и в “не бойтесь, я держу его”. Потому что он старше их и они всю свою жизнь прожили на его фоне. И они даже не знают, как это - без Барсика?
И черт с ним с газоном, который мы растили несколько месяцев, а он - или вылеживал своими боками целые проплешины, или в два движения вырывал яму (лапы-то у него - огого!)
Все эти домашние мелочи - у каждого свои и их бесполезно пересказывать.
И когда нам в первый раз позвонили из ветклиники со словами “как быстро вы успеете приехать? Мы постараемся не дать ему умереть, чтобы вы успели попрощаться” - мы тащили его еще полтора месяца после этого звонка.
И он даже пошел на поправку! И мы забрали его домой из стационара. И он снова валялся посреди прохода в самом неудобном месте, заставляя нас перешагивать через него (что, в общем, ни его, ни нас никогда не смущало).
И казалось, мы победили!
Но в какой-то момент оказалось, что тогда он не ушел только потому, что мы его очень просили не уходить. Каждый из нас не сговариваясь, по отдельности друг от друга (и я, и жена, и дети), наверное, посылали отчаянные и безнадежные запросы куда-то во вселенную. “Мы любим тебя! ”, “Пожалуйста, не уходи”. Вместе со слезами.
А потом наступил месяц ежедневного посещения ветклиники по несколько часов. Утром туда, день он там, вечером обратно. И медленное, но неисправимое угасание.
“Мне все-таки пора. Я и так задержался дольше, чем должен был” - сказал он. И ушел. Ушел у меня на руках, вдыхая запах моих рук (я хочу верить, что этот запах ему был нужен в этот момент).
“Барсюша”, сказала Лена, когда смогла говорить - “встретимся на радуге. Ты просто дождись нас. Пожалуйста”.