Уходящая натура
Борис Кожин: Долгое эхо нечаянных встреч
Воспоминания городского домового *
Идет Год театра. Я давно хотел сделать то, что сделаю сейчас. Я хотел бы рассказать о моих встречах с актерами. Я не буду подробно рассказывать об их творчестве. Это всё известные вещи. Мне хочется рассказать о том, какие они были, с моей точки зрения, люди. Какой у них был характер, манера разговаривать, общаться. Я хочу рассказать о впечатлении, которое они на меня произвели.
Николай Михеев
В нашем драмтеатре было два народных артиста СССР – Вера Александровна Ершова и Николай Александрович МИХЕЕВ. И вот о Михееве.
Где он только не работал до нашего театра. С 1970-го года – у нас. В Самареи умер. В Самареи похоронен. На городском кладбище.
Михеева я не просто знал. Мы с ним дружили. Я и Боря Свойский. Дружили многие годы и многие годы работали вместе – Николай Александрович читал у нас на студии дикторские тексты. Это целое искусство – прочитать дикторский текст к журналу или к фильму. Мы никогда не использовали Михеева на обычных журналах. Только на спецвыпусках и на фильмах. Читал он блестяще! А мы со Свойским над ним издевались. И ему это нравилось. Мы любили его, и он это знал.
Человек он тяжелый. Эгоцентрист. Мир должен вращаться вокруг него и никак иначе. Ну, например, «Ревизор». В роли Городничего – Михеев. Я ему говорю: «Николай Александрович, хочу «Ревизора» посмотреть». – «А чего там смотреть? Там смотреть нечего. Я там пока не играю. Я Пономареву сказал, Сергею Ивановичу, чтоб он пока играл – мы с ним в очередь. Я с Монастырем договорился, и пока играет Пономарев. Он прекрасный актер, и он играет. А я пока не знаю, что мне делать с Городничим. Вот когда узнаю, что мне делать с Городничим, как играть эту глыбу, я к тебе сам с билетами приду».
Глыба. Здесь он совершенно прав. Но я говорю, что не стану ждать, пойду и посмотрю на Пономарева.
«Иди, – говорит Михеев. – И пусть Пономарев тебе билеты и достает». – «Да вы не волнуйтесь – пойду. Непременно пойду. И у меня будут билеты». – «Ну и иди!»
Я не пошел смотреть – жду. Через месяц является: «Тебе, конечно, и маме нужен билет, и жене». – «Ну конечно. Вы же хорошо знаете». – «Ну, в левой кассе».
Я платил за билеты. Платил. Он оставлял мне в конверте билеты, я платил кассиру деньги. А иначе никак. Невозможно же было попасть в драмтеатр тогда. Тем более на премьеру. Но я – на спектакле. Прекрасный спектакль, превосходно играет Михеев. Утром является в кинохронику. Утром! А мы его не вызывали. Никаких дикторских текстов ему читать не нужно было, но является.
«Что, – говорю. – Николай Александрович, нового?» Он говорит: «Ну, ты вчера был с мамой и женой на «Ревизоре»?» Я говорю: «Пьеса мне очень понравилась». Он тут же уходит. Тут же! И тут же возвращается: «Пьеса! Я тебя про пьесу спрашиваю?» Я говорю: «А про что вы меня спрашиваете? О чем? Вы меня спрашиваете, видел ли я «Ревизора». Я говорю, видел. И говорю, что пьеса мне очень понравилась, и очень понравился Хлестаков». – «Я тебя про Хлестакова спрашиваю?» Я говорю: «Не морочьте мне голову!»
Так и начинались все наши разговоры. Вот эта вечная игра. А в «Ревизоре» он был прекрасен, конечно. Он прекрасный актер, чего говорить, но он и в фильмах снимался, в том числе телевизионных.
1973 год. Вся страна замерла: «Вечный зов». Идет «Вечный зов»! Черно-белый телевизор, мне сказали, что там Михеев играет, и я решил посмотреть.
Это бездарная картина, и именно поэтому она всем и нравилась. На работу не ходят, отгулы берут, отпуска – каждый вечер по часу, по полтора идет «Вечный зов».
Я посмотрел первую серию, смотрю вторую, во второй Михеева убивают. Крестьяне. Он там холуя играет. Копелян – богатей, вернувшийся с войны Михеев у него в холуях и так издевается над работниками Копеляна, что у них терпение лопается, и они Михеева убивают.
Во второй серии Михеева убивают, а картина идет и идет. Дурь необыкновенная! Там хорошие актеры играют, но никудышный совершенно сценарий. Полная ерунда! Одна сплошная идеология. Не «Вечный зов», а «Вечный звон». Но Михеева с Копеляном я досмотрел.
«Вам не стыдно было в этой гадости играть?» – говорим мы со Свойским Михееву.
«В какой?» – он интересуется.
«Вечный зов».
«Какой «Вечный зов»?»
«Вы дурака-то не валяйте», – Свойский ему говорит.
«Я?! Меня там убили во второй серии. Нет меня там. Нет! Но я могу рассказать, как туда попал. Мне звонит Копелян. Домой. А я Копеляна очень люблю и всегда хотел сыграть с Копеляном. И вдруг он мне звонит и говорит: «Николай Александрович, мне сценарий прислали и сказали, что и вам предлагают в этом фильме сыграть. Я там купца играю, а вам предлагают сыграть холуя. Как?» Я его, – говорит Михеев, – тут же спросил: «Вы согласились?» – «Я сыграю, – сказал Копелян. – Давайте вместе сыграем?» И я взял сценарий – мне его прислали – и прочитал. До того места, где меня убили. И понятия не имею, чего там, во всех остальных этих сериях. А зачем мне знать? Меня убили во второй серии? Убили! Но я сыграл с Копеляном».
Николай Александрович Михеев. Как-нибудь расскажу о нем отдельно. Как-нибудь.
Леонид Утесов
Мне пришлось с ним столкнуться два или три раза в Доме кино. Дело в том, что Леонид Осипович имел квартиру в Москве, но жил и в Болшевo, в Доме творчества кинематографистов.
У него был шофер, звали его Василий Иванович. Я не знаю, где лежала трудовая книжка Василия Ивановича, но деньги ему платил Утесов. 120 рублей, и Василий Иванович всегда был при Утесове. И когда мы приезжали в Дом творчества на какие-то совещания или конференции, круглые столы, то всегда можно было попросить Леонида Осиповича о машине. – «Пожалуйста. Васенька! Вася!» Утесов был необыкновенной доброты человеком.
Начало 70-х. Боря Свойский работает над сценарием документального фильма «Батут» об Ольге Стариковой, чемпионке мира по прыжкам на батуте – она живет в Тольятти.
Боря взял отпуск, приехал в Болшево, оплатил комнату и писал сценарий там. А я был в это время в Москве в командировке. Звоню Свойскому и говорю: «Я заеду в субботу и перед отъездом в Куйбышев день-два поживу. Ты предупреди директора, чтобы мне дали комнату или хоть раскладушку у тебя поставили». – «Приезжай», – говорит Боря, и я приехал.
Часа в три я был в Болшеве, но не знаю комнаты, в который жил Борис. Ищу, у кого бы спросить, а в это время Утесов идет по коридору. Радостный – и мне: «Здравствуйте, здравствуйте!» Он здоровается со мной, потому что морда моя ему знакома – мы уже виделись с ним в коридорах Дома кино.
«Здравствуйте, – говорю, – Леонид Осипович. Наш режиссер здесь. Из Куйбышева. Борис Осипович Свойский. А комнаты его я не знаю». – «Смуглый такой, да? Сейчас мы найдем его комнату», – говорит Утесов. А я говорю: «Не беспокойтесь. Пожалуйста, не беспокойтесь. Я сам найду Свойского. А вы отдохните». И он меня хорошо понял, Утесов: «Он спит. И знаете что? Мы пойдем с вами в столовую, выпьем по стакану кефира, а девочки нам скажут, в какой комнате живет режиссер из Куйбышева».
Девочки знали, за каким столом сидит Свойский, но в какой комнате он живет, они не знали. «Тогда принесите кефиру. Мы выпьем кефир и пойдем искать Свойского», – говорит Утесов.
Вот эта манера встречать и не отходить. Будь то Жизнева, будь то Утесов. Они не могли иначе. Это для них как дышать. Ну как же: вошел человек! Человек с дороги. Надо ему помочь. Протянуть руку. Пускай постороннему, пускай молодому, полному сил. Помочь!
«Найдем, найдем вашего Свойского», – говорит Утесов. А мне неловко. Мне страшно неловко, и я думаю: я от него сбегу. И тут он с кем-то заговорил, отвлекся от меня, и я ушел из столовой. Поднялся на второй этаж, а там круглый стол – Габрилович вел. А двери открыты. И рядом с дверьми – знакомый сценарист из Свердловска. Я его поманил, он вышел, говорю: «Где Свойский поселился, не знаешь?» Он говорит: «В 38-й». В это время с другого конца коридора к нам движется, быстро-быстро, несмотря на свои лета, Утесов и говорит: «В 38-й! Я узнал: комната 38-я!»
Начало 70-х. Столько лет прошло! И я бы, конечно, давно забыл этот номер. Но не могу забыть Утесова.
«В 38-й, – говорит Утесов. – А он спит. Спит. Не беспокойтесь».
Теперь объясню, в чем тут дело.
Жена Утесова умерла. И он остался с дочерью. Эдит Утесова. «Все хорошо, прекрасная маркиза». Она вместе с отцом исполняла эту знаменитую песню. Леонид и Эдит Утесовы.
А у Эдит – муж. Режиссер «Центрнаучфильма», но в 70-е уже тяжелобольной человек, он не мог самостоятельно передвигаться. Он ухаживать за собой не мог! С ним нянчился Леонид Осипович Утесов. Они жили в Болшеве, а Эдит к ним приезжала, но я ее никогда не видел. Только ее отца, который буквально нянчился со своим зятем.
По вечерам в Доме кино показывали фильмы. Всегда новые. Приезжали режиссеры этого фильма, актеры... И в тот вечер был фильм. И я спустился посмотреть. Утесов ведет своего зятя. Подошли к тому ряду, где я сидел, и Утесов пытается усадить зятя возле меня. Сделать это непросто: тот настолько болен, что его бросает, буквально бросает из стороны в сторону! Без Утесова он не мог ни сесть, ни встать. Он без Утесова не мог существовать. И это продолжалось годами! И вот они рядом со мной. Утесов и его зять, который без Утесова существовать не мог. Леонид Осипович его усадил, сел сам, и все, кто входил в зрительный зал, тут же бросались к нему. Здоровались и просили свежих анекдотов. И Утесов тут же начинал рассказывать анекдот. Он людям голову не морочил. Анекдот? Пожалуйста! Он же усадил зятя? Усадил. Все в порядке, и можно рассказывать анекдоты.
Утесов рассказывает анекдоты, а его зять вдруг наклонился ко мне и говорит: «Обратите внимание, как я умело сталкиваю Леонида Осиповича в могилу». Спокойно говорит. Я говорю: «Зачем вы так?» – «Ну что ж, я не понимаю?»
Вот это разве можно забыть? Эту совершенно океанскую какую-то доброту Утесова и вот эту фразу, которую я услышал от его зятя. В кинозале Дома кино в Болшеве.
Об Утесове много рассказывают. Я сам его миллион раз слушал по радио, по телевидению. Накануне 9 мая он всегда рассказывал про войну. Это все записано. И иногда эти передачи повторяют. И звучат его песни. Песни 20-х, 30-х годов. И я их обязательно слушаю. И смотрю, если показывают, три-четыре плана «Веселых ребят». И вспоминаю вот эту фразу: «Обратите внимание, как я умело сталкиваю Леонида Осиповича в могилу».
Он умер. Зять Утесова умер, и было ясно, что и Утесов вот-вот скончается. Но все говорили: «Ничего, ничего, есть же еще дочь». Но и дочь умерла вскоре. И моментально не стало Утесова. Утесову нечем было жить.
* Домовой – хозяин и покровитель дома, обеспечивающий нормальную жизнь семьи.
Записала Светлана ВНУКОВА
На фото: Борис Кожин, Николай Михеев, Леонид и Эдит Утесовы
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 19 сентября 2019 года, № 17 (167)