В то утро Машка активно пинала мои рёбра. Ещё бы, недельку цитофлавином покормили, в барокамере подержали. Скоро уже мелькал день выхода в декрет. Я, конечно же, была не особо рада, но пару «декретных бизнес-идей» припасла, которые потом с треском разваляться.
Громкой трелью разнес телефон тишину в ординаторской. Обычно к концу рабочего дня я его уже ненавидела. В этот раз нужна была «срочная консультация реаниматолога в неврологии». На момент осмотра пациентка была действительно тяжелая, дышала межрёберными промежутками, помогла себе немаленьким животом. Сатурация колебалась между 80-85 %. Переводите. Благо мы были на одном этаже. Когда пациент тяжелый, это происходит все очень быстро. Не успела я настроить аппарат в палате, как уже всем отделением прикатили пациентку Антонову. После подключения к «высокопоточке», одышка постепенно спадает , сатурация растёт.Правда ей до сотки далеко. Так, диабет, давление, атеросклероз везде и всюду, вообщем, стандарт. Ага , смотрю по анализам, где могли прошляпить этот момент ухудшения. Вы не подумайте , COVID-19 и предсказуемость это разные вещи. Но предрасположенность к «херовому концу», в принципе, можно предугадать и быть внимательней.
Вот тут, СРБ пополз, лейкоциты упали, вообщем «штормило» ее, хуже чем на корабле. Посетив кабинет заведующей и получив положительный кивок на лист назначения, отдала все направления на анализы , заботливо напечатанные Луизой, сдала смену и удалилась домой.
Следующие две недели мы с Антоновой подружимся, иногда я даже сама ее кормила, потому что надо было снимать маску НИВЛ и в этот момент запихивать ложку в рот. В моменты просветления и улучшения у неё был массаж. Представляете, у нас в реанимации ковид-больным делали массаж , с понедельника по пятницу. Антонова первую неделю странно смотрела на мой торчащий костюм в области живота, а на второй мы уже придумывали имя моей Машке. Как вы заметили, особо то и не додумали. На третьей неделе она со мной разговаривала уже меньше, задыхалась и не ела. А в один прекрасный день вообще перестала реагировать, тогда я попросила Серегу ее «затрубить», потому что я не пролезала между изголовьем кровати и стеной.
Настроения в тот день, естественно, уже не было. И энтузиазм кого-либо лечить в такие моменты исчезал, заползал очень глубоко. Больше я ее не увидела. Нет, она не умерла в тот день. Я сдала смену, на следующий день опять легла в больницу, и вышла в декрет. Уже после неофициального выхода с «мамского ада», спустя полгода, я пыталась найти ее фамилию среди историй, вернувшихся с патана, и почитать заключение. Но я не могла вспомнить ее настоящую фамилию, либо история тогда ещё не вернулась. А так, я прекрасно помню ее лицо, давно некрашеные волосы и «задыхающееся здравствуйте» по утрам.