1. Текст.
«Во всех вещах мы замечаем дарованное Богом естественное стремление существовать наилучшим образом, какой только доступен природе данного свойства. С той же целью действуют, располагая нужными орудиями, существа, которым прирождена отвечающая задаче познания способность суждения, благодаря чему их стремление не остаётся напрасным и достигает покоя в желанной основе собственной природы. Если иногда происходит иначе, то это обязательно следствие привходящих обстоятельств, например, когда от болезни извращается вкус или от ложных мнений — рассудок. Поэтому мы говорим, что здравый свободный интеллект схватывает в любовных объятиях и познаёт истину, которую ненасытно стремится достичь, озирая весь мир в неустанном беге, и не сомневаемся в истине того, с чем не может спорить ни один здравый ум.
С другой стороны, все исследователи судят о неизвестном путём соразмеряющего (proportionabiliter) сравнивания с чем-то уже знакомым, так что всё исследуется в сравнении и через посредство пропорции. Когда искомое сравнивается при этом с заранее известным путём краткой пропорциональной редукции, познающее суждение незатруднительно, и, наоборот, когда требуется много промежуточных звеньев, возникают трудности и неясности, как известно в математике, где начальные положения редуцировать к первым самоочевидным принципам проще, а последующие труднее, потому что надо обязательно проходить через те начальные. Итак, всякое разыскание состоит в более или менее трудном сравнивающем соразмерении. По этой причине бесконечное, как таковое, ускользая от всякой соразмерности, остаётся неизвестным.
Соразмерность, означая вместе и сходство в чём-то общем и различие, не может быть понята помимо числа. Поэтому всё соразмерное так или иначе охватывается числом. Причём число состоит не только в количестве, образующем пропорцию, но и в любом дру[50 — 51]гом субстанциальном или акцидентальном сходстве или различии. Наверное, ввиду этого Пифагор рассудил, что всё и образуется и постигается благодаря силе числа.
Но последняя точность сочетаний в телесных вещах и однозначное приведение неизвестного к известному настолько выше человеческого разума, что Сократ убедился, что он знает только о своём незнании; премудрый Соломон утверждал, что все вещи сложны и неизъяснимы в словах; а ещё один муж божественного духа сказал, что мудрость и место разума таятся от глаз всего живущего. Поскольку это так и даже глубочайший Аристотель пишет в «Первой философии», что природу самых очевиднейших вещей нам увидеть так же трудно, как сове — солнечный свет, то ясно, если только наши стремления не напрасны, что всё, чего мы желаем познать, есть наше незнание.
Если мы сможем достичь этого в полноте, то достигнем знающего незнания. Для самого пытливого человека не будет более совершенного постижения, чем уяснить высшую умудрённость в собственном незнании, всякий окажется тем учёнее, чем полнее увидит своё незнание. Ради этой цели я и взялся за труд написать кое-что о научении такому незнанию».
Николай Кузанский. Об учёном незнании. Пер. с латинск. В. В. Бибихина. — Николай Кузанский. Сочинения. В 2 томах. Т. 1. М.: «Мысль», 1979. Сс. 50 — 51.
2. В этой первой главе трактата «Об учёном незнании» его автор, Николай из Кузы, предельно и кристально ясно диалектичен. То есть он формулирует раздельно противоположности, а потом синтезирует их в полное тождество, так что они уже есть нечто одно.
3. (1) В самом деле, «здравый свободный интеллект схватывает в любовных объятиях и познаёт истину, которую ненасытно стремится достичь, озирая весь мир в неустанном беге, и не сомневаемся в истине того, с чем не может спорить ни один здравый ум».
Нет никаких сомнений в этом целостном схватывании истины и полном её познании, познании со страстью, познании чуть ли не в библейском, то есть сексуальном, смысле.
И всюду страсти роковые,
И истине защиты нет.
Более того, это познание для познающего субъекта есть «дарованное Богом естественное стремление существовать наилучшим образом». То есть этот род занятий для этого субъекта бытиен и ценностен.
4. (2) Но, с другой стороны, то же самое познание есть «соразмеряющее сравнивание с чем-то уже знакомым» и в этом сравнении и вычислении пропорций сравниваемого властвует не только число, не только числа, включённые в пропорции, но и явное незнание. Действительно, сравнение помогает выявить общее и тем познать в новом предмете познания уже известное старое, однако выходящее за границы общего остаётся неизвестным.
И, что может показаться самым странным, прогрессирующее и калькулирующее подобное познание увеличивает незнание. И это только кажется странным. В действительности — больше сравнений, больше голов познанного, но также и больше хвостов непознанного, стало быть, всё это сочетание знания с незнанием вполне логично.
5. Причём это не та стёртая банальность, что чем больше сфера тобой познанного, тем больше граница с непознанным и потому больше может быть твоё отчаяние пред ликом твоего безграничного невежества. В этой метафоре безграничное невежество пребывает за границей вежества, ведения, знания. По Николаю же, (3) в самом твоём знании, и следовательно — познании, всегда остаётся часть незнания.
Это как материя мира, заполняющая пространство мира вроде бы полностью, но поскольку материя движется, значит она в самой себе имеет пустоты, в которые перемещаются одни части материи, оставляя за собой пустоты для других частей материи. Новое знание открывает в самом твоём познаваемом объекте новые пространства непознанного, новые свидетельства твоего, субъект, невежества.
2024.06.23.